Читаем без скачивания Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - Рудольф Риббентроп

Немецкий народ устал от приключений, но Польша и коридор с призраком «окружения» и «Советская Россия» на заднем плане являются военным кличем, имеющим куда больше шансов, чем какой-либо иной, сплотить всю нацию(…)»[196].

Позволительно спросить, почему, собственно, британское правительство и, первым делом, американский президент Рузвельт не дали польскому правительству безотлагательный совет принять немецкое предложение. Рейх был бы, тем самым, фиксирован в его существующих границах. Из письма следует, что Хендерсона «страшит» война. Он знает, что Данциг — это только «предлог»; в основе мотивов для развязывания войны находится нечто «более глубокое и более важное», чем сам по себе «Данциг». Здесь Хендерсон демаскирует истинную тенденцию, лежащую в основе британской политики: решающим для Великобритании — как и в 1914 году — является разрушение доминирующей позиции рейха в Центральной Европе. Само же немецкое дело он считает expressis verbis («оправданным и моральным»).

Хендерсон, по видимости, против войны с Германией. Я напомню о вышеприведенном посольском отчете (отчет о коронации) моего отца, где он упоминает конфиденциальную информацию о том, что Хендерсон был «не слишком обнадежен» на первом совещании в Foreign Office перед вступлением в должность в Берлине. Это не удивляет, так как инструкции относительно задания, которое его ожидало, давал, несомненно, Ванситтарт.

Из беседы между отцом и Липским 21 марта 1939 года Бек отмечает среди прочего:

«…Риббентроп говорил обо всех вопросах, поднятых германской стороной с 24 октября 1938 года: вопрос большого польско-немецкого соглашения, то же антирусского сотрудничества, угроза возвращения Германии к политике Рапалло (…)»[197].

Бек подтверждает антибольшевистские целевые установки немецкой политики. Однако его последнее заявление не поддается проверке. Немногое говорит в пользу того, что отец в то время мог «угрожать» Польше возвратом к «политике Рапалло». Так далеко дело еще не зашло, но он уже обдумывал его. В этой связи представляет интерес сообщение тогдашнего посланника Карла Юлиуса Шнурре. Являясь главой торгово-политического отдела Министерства иностранных дел, Шнурре вел, в том числе, торговые переговоры с Советским Союзом, никогда не прерывавшиеся совсем. Он пишет:

«Недели, последовавшие за окончанием Мюнхенской конференции, ознаменовались интенсификацией переговоров с тогдашним главой советского торгового представительства Скосыревым о новом кредитном соглашении на 200 млн рейхсмарок сроком на шесть лет. Договор должен был заключаться с условием поставки стратегического сырья на ¾ суммы.

Эти усилия поддерживались демаршем тогдашнего посла Мерекалова, появившегося со Скосыревым в Министерстве иностранных дел и заявившего о готовности его правительства вести переговоры на этой основе.

В качестве места ведения переговоров Мерекалов предлагал Москву. С немецкой стороны существовала живая заинтересованность в поставках стратегических видов сырья, однако в то время боялись начинать переговоры о масштабном торговом договоре с Советским Союзом. Вместо этого меня вызвал к себе Риббентроп и спросил, не могу ли я поехать в Москву навестить моего приятеля-посла графа фон дер Шуленбурга и попутно переговорить с народным комиссаром Микояном о начале экономических переговоров. Я ответил Риббентропу, что это возможно, так как я поддерживаю с Микояном постоянную связь через торгпредство, тем более что у меня имеется договоренность о встрече с польским правительственным комитетом в Варшаве в середине января 1939 года, оттуда я смогу, не привлекая внимания, поехать дальше в Москву. Итак, я получил соответствующее задание Риббентропа и согласовал через советника посольства в Москве Хильгера 31 января 1939 года как дату встречи с Микояном.

Я договорился с графом фон дер Шуленбургом, находившимся в это время в Берлине, поехать вместе с ним из Варшавы в Москву. Так, я отправился в середине января в поездку сначала в Варшаву для разговоров с польским правительственным комитетом. В то же самое время, однако, Риббентроп обсуждал в Варшаве с польским министром иностранных дел, полковником Беком, вопрос о коридоре и о Данциге и о позиции Польши по отношению к Советскому Союзу. К несчастью, благодаря утечке информации, вероятно, с польской стороны, сообщение о моей готовящейся поездке попало в западную прессу. Daily Mail и ряд французских и польских листков привели — поданные как сенсация — сообщения о большой германской делегации под моим руководством, якобы направляющейся в Москву на экономические переговоры. В западной прессе появилась масса карикатур на тему этой поездки. Известный западный зловещий призрак нового германо-русского Рапалльского договора был расписан всеми цветами.

Риббентроп был шокирован и воспринял публикации как помеху его переговорам с полковником Беком. Я получил от него указание прервать поездку и немедленно возвратиться в Берлин. Мои возражения: у меня уже имеется все же твердая договоренность с Микояном, ни в коей мере не повлияли на приказание прервать поездку в Москву. Я уведомил Хильгера и отказался от встречи с Микояном 31 января 1939 года. Я возвратился в Берлин, и граф фон дер Шуленбург, с которым мы должны были ехать вместе от Варшавы, отправился в Москву один»[198].

Каким представлялось мировое политическое положение после Мюнхена немецкой стороне и на какие надежды на успех рассчитывало немецкое правительство в отношении приема его предложений Польшей?

Польский министр иностранных дел Бек якобы заявил в январе 1935 года в Женеве французскому министру иностранных дел Лавалю:

«История учит нас: во‑первых, самая большая катастрофа, чьей жертвой пала наша нация, была результатом совместной деятельности двух стран (— Германия и Россия —), и, во‑вторых, что в этой отчаянной ситуации ни одна держава в мире не была готова выступить в нашу поддержку»[199].

Урок, который должны были бы вывести из этого опыта и он, и его ментор Пилсудский, состоял в очевидном и верном заключении, что на западные державы в сомнительном случае не было никакой возможности положиться. Польша, использовав момент слабости обоих больших соседей, в 1917–1918 годы отхватила здоровые куски соседних государств. Особой благодарности за это, как и обычно в политике, не ощущалось, хотя Польша и была обязана своим возрождением кайзеровской германской политике, желавшей соорудить буфер между Германией и гигантской империей на востоке и предававшейся, кроме того, иллюзии, что сможет рассчитывать в этом отношении на польскую поддержку. Тем самым, проблема «центрального промежуточного положения», которую этой стране было скорее еще труднее решить, чем находящемуся в схожем положении Германскому рейху, существовала и для Польши. Польша не была даже приблизительно в состоянии выставить сравнимую с рейхом военную силу для защиты своего существования между двумя могущественными соседями — а именно Германией и Россией.