Читаем без скачивания Сибирское бремя - Фиона Хилл

Глава 10

Долой «потёмкинщину»!

Россия нуждается в радикальном переосмыслении пути своего современного развития. Самокоррекции нерационального использования населения и ресурсов под воздействием рыночных сил не произойдет. Существующей системе присущи политика понуждения к тому, чтобы все делалось кое-как, чтобы все оставалось «более или менее как прежде» и чтобы изыскивались технические решения урегулирования проблем холода и отдаленности. Но даже если и не существовало бы политических препятствий на пути самокоррекции, деформация российской экономической географии слишком значительна. А история есть история, и мы не можем перемотать ее назад, как пленку. Более чем семидесятилетнее советское правление полностью изменило экономические и политические параметры России.

Итак, холодный климат, огромные расстояния и разрозненность промышленных центров создают дорогостоящие и долгосрочные препятствия на пути развития России. С точки зрения экономической эффективности, России в идеале необходимо, так сказать, «сблизиться с самой собой», или «сжаться», став соединенней и теплее, а людям — переселиться из Сибири в западные и южные регионы Российской Федерации. Кто-то может сказать, что это уже происходит. Тенденции, обозначившиеся в 1990-х годах, продолжают сохраняться с развитием рыночной экономики и появлением новых возможностей для мобильности и свободного выбора места жительства. Означает ли это, что Россия со временем добьется оптимального распределения населения и, следовательно, ее экономическая география станет оптимальной? Отвечая кратко, мы говорим — нет.

Россия оказалась в том положении, которое сложилось, скажем, в 1990 году, непосредственно перед развалом СССР, только в результате того исторического пути, который она прошла в годы советской власти, а также вследствии переломных моментов (1914-й, 1917-й, 1926 годы — соответственно, начало Первой мировой войны, Октябрьская революция, введение системы централизованного планирования). В «Виртуальной альтернативе» — игре воображения Татьяны Михайловой (см. главу 3) — нам преподносится гипотетическое государство, которым могла стать Россия, не став она Советским Союзом. Михайлова анализирует гипотетический 1990 год воображаемой России, которая никогда не была советской. Важно понять, что хотя Россия и вышла после 1914-го на реальный 1990 год и теоретически могла преодолеть расстояние между 1914-м и виртуальным 1990 годами, сейчас не может прийти от своего современного состояния к виртуальному 1990 году. Между двумя этими пунктами в реальности существует зияющая пропасть. Другими словами, первый наилучший выход, который можно было бы представить для России в 1914 году, более недостижим. Поэтому нужно смотреть фактам в лицо: Россия — единственная страна, в которой так много людей проживают в холодных и удаленных местах. Этим обусловливается определенная часть перманентного бремени ее затрат — своего рода «налог на холод и удаленность», который советское планирование оставило в наследство современной России. В такой ситуации можно говорить о втором наилучшем выходе — нахождении чего-то среднего между реальным 1990 годом и виртуальным 1990 годом. Таким путем это бремя можно облегчить.

Очевидный и наиболее важный вывод таков: России нельзя двигаться своим теперешним курсом, особенно делая упор на повторное освоение Сибири. Понятно, что в Сибири преобладает следующее мнение: «Государство привело нас сюда, и оно же должно о нас позаботиться». Больше субсидий из центра, преференциальные тарифы, энергосберегающие технологии, создание новой инфраструктуры и появление новых средств связи — все это рассматривается как части комплексного подхода к решению сибирских проблем и наведения мостов через пропасти расстояния между ее городами, вместо того чтобы побуждать людей к переселению.

Как писал американский географ Лесли Динс (Leslie Dienes) в 2002 году, подобная серия технических решений была бы чрезвычайно сложна ввиду масштабности проблем, даже если бы в распоряжении российского правительства и имелись новые ресурсы: «Будущее оставленных на милость рыночных сил миллионов тех, кто живет в заброшенных российских бескрайних, с суровой окружающей средой пространствах и в сельском захолустье, представляется мрачным. Теоретически возможно со временем преодолеть препятствия, создаваемые мертвым пространством сельской глубинки, которая является неотъемлемой составляющей «архипелага Россия» (города), европейской части Урала и, возможно, соседних с ней регионов Западной Сибири, и в значительной степени привести их в соответствие с господствующей географической тенденцией… предполагая, что политика экономического возрождения и целенаправленных инвестиций, транспорт и информационная технология окажутся в состоянии восторжествовать над этим вакуумом»1.

Дине признает, что победить отдаленность Восточной Сибири, скорее всего, будет невозможно ни при каких обстоятельствах. Даже в западных регионах Сибири и на Урале потребовались бы гигантские ресурсы и значительное время для создания развитой сети автотрасс, железных дорог, авиамаршрутов, телекоммуникационной инфраструктуры, необходимых, чтобы заполнить этот вакуум. Рассматривая проблему как следствие большого инфраструктурного дефицита, Дине, однако, подобно другим экспертам по России, исходит из того, что города в Сибири — это «настоящие» города, которые просто надо связать друг с другом, чтобы региональная (и национальная) экономика заработала. Но, как мы уже пытались показать в этой книге, это вовсе не «настоящие» города. Основная проблема регионального развития в России — это не недостаточно развитая инфраструктура между этими городами, а то, что самих этих городов не должно было быть там, где они есть. Даже если эти города и было бы возможно связать физически, путем создания новой инфраструктуры, то их экономические связи не упрочились бы. Улучшенные авто- и железнодорожные связи просто облегчили бы и сделали бы более удобной (но необязательно существенно более дешевой) транспортировку природных ресурсов и завоз топлива, пищи и других ресурсов, в то время как люди в этих городах оставались бы отрезанными от более или менее значимого участия как в российской, так и в глобальной экономиках2.

Многие сибирские города — искусственные, нерационально расположенные города. Это — «потёмкинские города», если использовать старую метафору. Как свидетельствуют исторические источники, в 1787 году Екатерина Великая в сопровождении австрийского императора Иосифа II и послов ведущих европейских государств совершила путешествие по вновь присоединенным землям побережья Черного моря и Крыма. Стремясь доставить удовольствие своей императрице и показать иноземным гостям, как быстро новые южные земли были заселены россиянами, князь Григорий Потёмкин, генерал-губернатор этого края, разбросал по пути следования Екатерины группы спешно изготовленных макетов домов и хозяйственных построек. На расстоянии постройки сходили за деревни, чего оказалось достаточно, чтобы обмануть высочайших гостей. Так «потёмкинские деревни» вошли в историю как «липовые» строения с похожими на настоящие фасадами и прочими фальсификациями.

Что касается современных сибирских городов, было бы лучше, если бы они вправду были «потёмкинскими» — построенными напоказ с минимальными затратами и демонтированными, когда надобность в них прошла. Но сибирские города были построены из настоящих строительных материалов и заселены людьми. Те люди верили, что эти города настоящие и имеют какое-то предназначение, что они — не подделка. В результате содержать «потемкинские города» сегодня чрезмерно дорого, но снести их еще сложнее и дороже.

Если задуматься над «сносом» этих «потёмкинских городов», а значит, и над реальными изменениями в России, объективные препятствия на пути к уменьшению города (см. главу 8) окажутся не единственными проблемами. Психологические барьеры на пути перемен тоже будет сложно, если не сказать — еще сложнее, преодолевать. В конечном счете предпосылкой для изменения экономической географии России будет изменение ментальной географии России. Россиянам придется отказаться от своего двойственного отношения к своей политической ориентации, одновременно навязывающей экономическую интеграцию с Западом, сохранение «евразийского» профиля России и гордость достоинствами «Арктогеи». Такое раздвоение препятствует развитию, и в нем заключается главная дилемма российского существования. Россия не сможет быстро добиться настоящей экономической интеграции с Европой, продолжая при этом сохранять и субсидировать гигантские города в Сибири. В этом смысле россиянам придется изменить свою ментальную географию одновременно с принципами заселения и экономической деятельности и прекратить поиск технократических решений, которые, на их взгляд, могли бы сделать ситуацию, сложившуюся в экономической географии «России самосознания», более приемлемой.