Читаем без скачивания Змеи и лестницы - Виктория Платова

А потом случился Кот.

В чужой русской квартире с унылой немногословной мебелью, не очень чистыми окнами и странной картиной на стене. Возможно, ее оценил бы оберст Бекенбауэр, много лет собирающий коллекцию наивной живописи, но Мише осталась к ней совершенно равнодушной. Все ее внимание было сосредоточено на доске с графически изложенной историей крушения Айди-Ящерицы: полицейские во всем мире одинаковы и такие доски никакой не эксклюзив. Во франкфуртском кабинете Миши висит нечто похожее, разве что – без рисунков, выполненных в том же стиле, что и дурацкая картина на противоположной стене. Поначалу Миша разозлилась на эти неумелые рисунки: они переводили трагедию едва ли не в фарс и откровенно насмехались над смертью. Или это – сугубо русский подход? Достойный двухметрового варвара, что встречал ее в аэропорту с табличкой в руке – капитана Литовченко. Но от сдержанного и тактичного Бориса (именно ему принадлежала квартира) Миша такой забубенности не ожидала.

Попенять было некому – хозяин доски (в той же тактичной и элегантной манере, к которой Миша уже успела привыкнуть) вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь. И она осталась одна – прямо против доски, где центральное место занимало имя, знакомое с детства, –

Вернер Лоденбах.

Ощетинившееся стрелками, оно до какого-то момента никак не проявляло себя – это было так похоже на Айди: выжидать недели и дни, прежде, чем нанести удар. Но ни недель, ни дней у него в запасе не было, очень скоро стрелки вокруг имени зашевелились и нацелились прямо на полицейского комиссара Нойманн. Вот тогда-то Миша и поняла окончательно, что человек, найденный в озере, за тысячи километров от всех, знакомых ему, географических точек (Франкфурт, Гонконг и бог весть что еще) – и есть Ящерица. И, что бы не совершил Айди, каким бы негодяем и, возможно, преступником не оказался – они все равно остаются связанными.

Пленники змей и лестниц, сиамские близнецы-неразлучники, Айди больше нет, а теперь наступил и ее черед. Чтобы не упасть, Миша опустилась на стул; она больше не чувствовала ни рук, ни ног – оледенение, которое предрекал верный Томас, наступило. А скоро наступит и темнота. А потом приглашенный тактичным Борисом судмедэксперт Отто констатирует смерть заезжей немки от сердечного приступа.

Или от чего-то еще, неважно.

Их с Айди тела отправят на родину в одном самолете, и это будет их первый и единственный совместный полет. По-другому и быть не может; все, что связано с Ящерицей было первым и единственным.

И вот тогда, когда Миша спокойно и бестрепетно прощалась с жизнью, и появился Кот.

Странно, что она не заметила его раньше. Наверное, Кот сидел где-то поодаль, наблюдая за мучениями Миши и ничем не выдавая себя. До поры, до времени проявляя тактичность, так свойственную его хозяину. Но когда холод проник в Мишино сердце окончательно, – Кот появился прямо перед ней, как будто вырос из-под земли. Он не походил ни на одну из кошек, которых когда-либо видела Миша: слишком длиннолапый, с длинным туловищем, с огромными, как у летучей мыши, широко поставленными ушами. Шерсти на Коте было немного, а та, что была – издали напоминала войлок. Довершал образ такой же длинный войлочный хвост. Но самым выдающимся в Коте оказались глаза. Ярко-голубые и чуть раскосые, они придавали животному дурашливый и такой умилительный вид, что Кота тотчас же захотелось подхватить на руки и потискать. Желание было таким острым, что Миша пожалела о нынешнем своем состоянии, не позволяющем даже шевельнуться. Преодолевая разлитую по всему телу боль, она спросила непослушными губами:

– Ты откуда взялся?

Кот никак не отреагировал на ее слова, и тогда она подумала, что тот же вопрос нужно задать по-русски (ведь это же русский кот!). И снова повторила:

– Ты откуда взялся, малыш?

Теперь дела пошли веселее: Кот явно понял Мишу, он задрал морду вверх и повернул ее к окну, – и этот поворот головы имел множество интерпретаций. Кот мог спуститься с подоконника, а мог спуститься с крыши, а мог – прямиком с петербургского неба, где горела сейчас одинокая бледная звезда.

Он мог спуститься и со звезды – и Миша ничуть бы не удивилась этому.

Она еще успела подумать, что увидеть перед смертью кота – не самый плохой вариант, хуже было, если бы она ушла в полном одиночестве. Тогда ее смерть не слишком бы отличалась от ее жизни, и радость (или хотя бы облегчение) от смены ландшафта не наступили.

Ледяная корка, сковавшая рот, не давала шансов на полноценное прощание, но, перед тем, как смежить веки, Мише удалось произнести невнятное:

– Мне пора. Приятно было познакомиться, но мне пора.

Ответа она не ждала, но он прилетел. Неведомо откуда, с крыши, со звезды, – но точно со стороны Кота.

– Ну и дура!

Это было слишком. Тем более слишком, что Кот произнес фразу на чистом немецком – «So ein dummes Luder!». Голос у Кота оказался низким, ворчливым и насмешливым; Кот ни в грош не ставил ни Мишину сиамскую зависимость от Айди, ни ее готовность умереть, ни ледниковый период в одном, отдельно взятом теле. Он явно считал это трусостью, слабоволием, скудоумием и всем прочим дерьмом, которым вменяемый, уважающий себя человек не может страдать по определению.

Дерьмом.

Кот так и сказал – шайзе, и это было его второй немецкой репликой после эпохального «Ну и дура!» Он выгнул спину, выбросил вперед длинные лапы в белых носках и потянулся. А затем, примерившись, прыгнул Мише на колени. На месте приземления Кота тотчас же образовалась озоновая дыра, откуда и пошло глобальное потепление, накрывшее Франкфурт и Гонконг, где Айди когда-то предал Мишу. И сама Миша потихоньку оттаивала – и от холода, и от предательства, к ней снова возвращалась жизнь. Переход к блаженному теплу погрузил ее в особую вневременную и внепространственную реальность, где возможно все – даже говорящие коты. При этом комната с доской и старой мебелью никуда не исчезла и не особенно трансформировалась, она просто была отделена от Миши и Кота неким подобием стеклянного пузыря или, точнее, – прозрачной стенкой аквариума.

А Миша и Кот плавали в аквариуме, как две рыбки, и беззвучно перешептывались.

– Так ты говоришь по-немецки? – спросила Миша Кота.

– Поко-поко[15], – ответил Кот на чистом испанском и, как ни странно, полицейский комиссар Нойманн его поняла.

– Но ты – русский… И ты – кот. А коты не говорят.

– Иногда случается.

– И, кстати, я совсем не дура, – запоздало обиделась Миша.

– Хорошо бы тебе помнить об этом всегда. Чтобы не совершать глупостей.

– Невозможно не совершать глупостей.

– Но тогда это должны быть глупости, совместимые с жизнью. Кончай дурить и принимайся за работу.

– Я бы хотела, но ничего не выходит. Если бы ты знал, что произошло… И я даже не могу никому рассказать об этом.

– И мне не надо. Сама со всем справишься. В крайнем случае, кто-нибудь поможет.

– Кто?

Ответа не последовало. Да и аквариума больше не существовало, но Кот остался: пусть и необычный, но уж точно не говорящий. Он по-прежнему сидел на коленях у Миши, и желание потискать его вспыхнуло с новой силой. Но вместо этого Миша осторожно провела пальцами по змеиной голове Кота и задумалась. То, что произошло в последние несколько минут, было очень важным. И последствия этого важного еще предстоит оценить. Несомненно лишь одно – она избавилась от Айди-Ящерицы. Во всяком случае, к ней вернулась ясность мысли и легкость. Айди долго был ее детским другом и совсем недолго – взрослым любовником. И нужно признать, что на сегодняшний день – это лучшее, что случилось с ней. Прошлое нельзя изменить и отменить тоже нельзя, – остается принять его с благодарностью. И кончить, наконец, дурить. И приняться за работу.

Миша снова посмотрела на Кота. Конечно же, никакого разговора между ними не было: в критический момент жизни сработал инстинкт самосохранения, и Миша сама принялась задавать себе вопросы и сама же отвечала на них. Этот феномен, могла бы объяснить старая приятельница оберста Бекенбаэура и психоаналитик по совместительству. Но Миша и не подумает идти к ней.

Сама со всем справится.

Справиться же со мгновенно возникшей привязанностью к чужому коту оказалось намного сложнее. Он все еще сидел на коленях у Миши, от него исходило тепло и, кажется, свет, и комиссар больше всего боялась, что сейчас в комнату войдет хозяин Кота (Господина Кота, как его окрестила Миша) – и все немедленно закончится.

Так оно и произошло.

На пороге появился Борис, а за его спиной – варвар Литовченко. Вернее, Миша заметила их, когда они уже стояли в дверях и пожирали глазами идиллию между полицейским комиссаром и Господином Котом. Физиономии у обоих были какие-то оторопевшие, прямо-таки – дурацкие, что не помешало Господину Коту оставить Мишу и переметнуться к истинному хозяину. Инопланетный зверь привычно и ловко вскарабкался по Борису, прилип к его шее и на этом успокоился. В жизни своей Миша не видела такого трогательного симбиоза человека и животного, но – может у русских это в порядке вещей.