Читаем без скачивания Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.) - Леонид Васильев

Как уже упоминалось, на этот счет могут быть лишь гипотетические предположения. Из такого рода предположений, опирающихся в конечном счете на хотя и неясную и противоречивую, но все же единственно существующую пока базу данных, складывается впечатление, что доля мигрантов в аньянской цивилизации была очень небольшой. Те из правящих верхов, кто был знаком с боевой колесницей, хорошими одомашненными лошадьми, крупными гробницами с обильным инвентарем и множеством сопогребенных вместе с усопшим правителем людей; те, кто хорошо знал развитую систему иероглифической письменности и календаря, обладал высокохудожественным вкусом и умением создавать изысканные вещи, были в Шан в очевидном меньшинстве.

Неясно, откуда это меньшинство взялось. Скорее всего, они были потомками мигрантов. Но ассимиляция их произошла где-то вне и до Аньяна, ибо в цивилизации Шан нет следов расового, этнического или кастового неравенства. Похоже на то, что мигранты бесследно растворились в массе местных сапиентных монголоидов с их развитой неолитической и раннебронзовой культурой, а ассимилировавшиеся с местным населением социальные верхи сохранили в памяти лишь имена своих далеких предков-предводителей, которых и почитали как «верхних предков», принося им регулярные жертвы и сообщаясь с ними с помощью ритуала жертвоприношений и обряда гаданий.

Мифологическая же культура местного неолитического населения, тех низов, потомки которых, ассимилировав пришельцев, стали основной массой шанцев, скорей всего, была подавлена высокоразвитой и опиравшейся на развитые письмо и календарь системой почитания «верхних предков» и оттеснена на задний план, как бы выпав из привычной нормы. Конечно, где-то на уровне жизни простых людей она, видимо, пусть и в официально непризнанной форме, продолжала бытовать. Однако сам факт официального ее непризнания значил очень много: письменная и ритуально-обрядовая культура как бы не замечала мифологические традиции, которые в силу уже одного этого могли постепенно если не отмирать, то во всяком случае ослабевать, а то и деградировать.

Как бы то ни было, но взаимодействия, протекавшие при описанных обстоятельствах, привели к довольно необычной ситуации в сфере духовной жизни шанцев: при достаточно развитой и активно функционировавшей религии (ритуалы, обряды, культы сверхъестественных сил и умерших) в мировоззренческих представлениях их не оказалось места ни богам, ни тесно связанной с божествами мифологии. В загоне оказалась и история, которая в ранних обществах вне мифов и героических подвигов существовать не могла.

Уже обращалось внимание на то, что в гадательных надписях нет истории, нет хотя бы слабых реминисценций на тему о прошлом шанской общности до У Дина, которому посвящена львиная доля всех надписей. Это кажется почти необъяснимым, но факт есть факт. Реальностью следует признать и то, что аньянская общность из всех духовных ценностей отдаленного прошлого сохранила в своей исторической памяти лишь одну, которая в силу, быть может, именно этого и оказалась чудовищно гипертрофированной. Речь идет об исключительном статусе «верхних предков», т.е. тех, с кем в памяти потомков ассоциируется всемогущество внешнего мира, кто заменил шанцам всех остальных богов и героев, вместе взятых.

Важно подчеркнуть, что «верхние предки» обоготворялись, но не превращались в богов в собственном смысле слова. Создается впечатление, что шанцам не было нужды в покровительстве богов с их невыраженными родственными и этническими симпатиями, им нужно было покровительство именно своих предков, принципиально отличных от предков их соседей. И потому у них не оказалось ни богов, ни храмов в их честь, ни служащих богам жрецов. Шанские жрецы — прежде всего чиновники, исполнявшие функции гадателей либо лиц, готовивших жертвоприношения в честь обожаемых предков, следивших за порядком в храмах предков.

Шанцев не интересовали спекуляции на космологические и космогонические темы, столь обычные для развитого мифологического мышления. Мистика и метафизика не ощутимы в их надписях и в ритуальной практике. Они не заметны даже в сфере гаданий, где обычно занимают ведущее место и играют едва ли не решающую роль. Вся мантическая система как элемент духовной культуры и практика общений с предками были поставлены на реалистическо-прагматическую основу. Никаких рассуждений на тему о судьбе, неисповедимости рока, мистической неопределенности или, напротив, предопределенности. Все сводилось к трезво-практической интерпретации трещин на специально обработанных, надписанных и затем подогревавшихся на огне костях: в зависимости от конфигурации трещин формировался ответ предка на поставленные ему потомками вопросы. Да и сами вопросы ставились так, чтобы получить однозначный ответ: да, нет, согласен, не согласен. И соответствующим образом решать или поступать.

Рационализация ритуала, практицизм гадания, культ умерших собственных предков, отсутствие метафизических спекуляций и явственная приглушенность всей эмоциональной сферы вели не только к демифологизации всего мышления и определяемого им образа жизни, но и к переключению ментальной активности общности в русло практических социально-политических проблем. Перемещение акцента на ритуализованный практический порядок вызвало к жизни ту самую «бюрократическую логику», о которой уже упоминалось. И если в честь «верхних предков» в дни жертвоприношений уничтожались сотнями захваченные в плен иноплеменники, то это не было актом религиозного экстаза. Напротив, такого рода ритуал представлял собой нормативный акт уважения к обожествленному покойнику в день его памяти, дань его заслугам, свидетельство благодарности живущих за его постоянную заботу о них. Такой же характер имели торжественные ритуалы погребения правителей в их пышных гробницах, где ушедших на тот свет и присоединяющихся к «верхним предкам» ванов сопровождало все то, что служило им при жизни, включая подчас и сотни сопогребенных — жен, слуг, колесничих и т.п.

В заключение раздела о духовной культуре несколько слов об этике. Дело в том, что сразу же после крушения Шан, о чем пойдет речь ниже, проблемы этики, нормативы и даже культ ее резко вышли на передний план. Для того были веские причины. Но были ли у шанцев этические нормы, которые заимствовались победившими их чжоусцами? Ведь чжоусцы взяли у цивилизации Шан, у побежденных ими противников очень многое, едва ли не все из того, чем те обладали. Правда, немало прибавили и своего, отсутствовавшего у шанцев. Так как же обстояло при этом дело с этикой, которая стала играть в духовной культуре чжоусцев ведущую, первостепенную роль?

В гадательных надписях этические категории практически отсутствуют. Пиетет и престиж, связанные с культом умерших предков, несли с собой, естественно, должное уважение и почтение. Но в специальной терминологии, в категориальной или поведенческой системе отношений это никак себя не проявляло. Ритуал виден. Можно заметить отчетливые признаки связанного с ним церемониала, существования религиозных представлений на уровне веры в духов и различного рода суеверий (анимизм и т.п.). Была определенная бюрократическая логика, иерархия с соответствующими поведенческими стереотипами. Так или иначе все это имеет какое-то отношение к этике.

При всем том, однако, совершенно очевидно, что этика как таковая отдельно не существовала, а категории ее вычленены и разработаны еще не были. Этические нормы включались в генеральную систему нормативов как естественная, неотъемлемая часть прочих действий и элементов этой системы. «Верхние предки» на то и божественные предки, чтобы оказывать им максимальное уважение. Старшие по чину и положению на то и старшие, чтобы чтить их. То же, видимо, было свойственно и отношениям в семье, в клане, взаимоотношениям с миром духов и прочих сверхъестественных сил. Но не более того. Резюмируя, вполне можно сказать, что этика как специализированная и особо разработанная система взаимоотношений в цивилизации Шан вычленена еще не была. Центром тяжести духовной культуры был рационализованный ритуал — гадания, жертвоприношения, культ «верхних предков», а также различных природных сил и явлений. 

Военная функция в Шан

С первого же момента своего появления на территории Аньяна и окружающих ее земель общность Шан резко отличалась от окружавших ее племен техническими достижениями и элементами урбанистической цивилизации, среди которых одним из наиболее заметных была их военная техника. Специальные исследования немало сделали для реконструкции шанского вооружения, для детального изучения системы организации войска и т.п. (см. [8; 159; 262]). Основой военной мощи шанцев была боевая колесница, исторические корни которой, включая и запряженных в нее одомашненных лошадей, восходят к Ближнему Востоку, прежде всего к индоевропейцам.