Читаем без скачивания «Теория заговора». Историко-философский очерк - М. Хлебников

Показательно отношение к конспирологической проблеме в начале работы А. Селянинова «Тайная сила масонства». «Безусловно следует признать одно, — что сведения собственно о масонстве у нас в России очень скудны. Зато вопрос о масонах по многим причинам сильно волнует современную Францию, и там создалась целая масонская литература, уже во многих отношениях способствовавшая освещению этого вопроса. В самом деле, Франция явилась в конце XVIII века и остаётся до сих пор как бы очагом масонства, а поэтому, волей-неволей, для изучения его сущности приходится обращаться к ней»{404}. Из приведённого отрывка следует достаточно ясный вывод: масонская, то есть конспирологическая литература недостаточно распространена в России, так как русское общество, в отличие от французского, не является «очагом масонства». Поэтому не удивительно, что большая часть работы посвящена истории европейского масонства, что объясняется как раз наличием обширного материала. Но подобный вариант изложения страдает отсутствием важного элемента — актуальности для русского читателя, без которой масонская опасность представляется абстрактной и умозрительной. Именно эта проблема становится наиболее важной для русской конспирологии и отечественных конспирологических авторов.

Подробно описывая влияние масонства на политическую и культурную жизнь западноевропейских стран и США, Селянинов делает вывод о неизбежном столкновении социально-политических устремлений «тайных обществ» с российским миром: «А теперь предстоит нам совершить величайшее усилие, дабы приготовиться к великой борьбе. Опасность грозит более страшная, чем татарское иго и более стремительная, чем нашествие Наполеона»{405}. Следует обратить внимание на то, что, несмотря на высокую степень угрозы со стороны «тайных обществ», отечественные конспирологи дооктябрьского периода говорят лишь о неизбежности конфликта, но не о его реальном протекании. В этом проявляется ещё одна особенность реактивной версии «теории заговора» — обращённость к будущему, которое понимается как область реализации той или иной формы возможного. В компенсаторном варианте «теории заговора» проблема потенциального развития общества существовать не может — в силу объективного превосходства тайных обществ над всеми иными формами социальной организации. В этом контексте, как мы помним, история есть процесс реализации «тайными обществами» своих программ и установок.

Даже наиболее консервативно настроенные авторы, к числу которых, безусловно, относится М. О. Меньшиков, рассуждая о социально-исторических перспективах, всякий раз обращаются к будущему развитию конфликта. «Мы ещё не знаем всех последствий смешения отдельных племён и классов, мы ещё в начале падения народной веры и политического миросозерцания»{406}. Первые русские конспирологи, в силу их оторванности от западной модели «теории заговора», зачастую пытались увязать грандиозные схемы мировых заговоров с каким-либо отдельным фактом или событием, тем самым существенно сужая границы конспирологической вселенной. Объектами применения конспирологических схем становятся личности и события, явно не укладывающиеся в масштабы «теории заговора». Весьма интересно и симптоматично в данном ключе предисловие В. Прав дина к работе Е. Дюринга «Еврейский вопрос», вышедшей на русском языке в 1906 году. Автор предисловия констатирует агрессивную социальную природу евреев, рассуждая о деле Дрейфуса, следующим образом: «Если Франция виновата перед еврейством в насилии над одной личностью, которую она потом, так или сяк, оправдала, т. е. сняла с себя упрёк в насилии, то не виноваты ли евреи в целых тысячах насилий над личностями других народов?»{407}Неутешительный ответ следует из признания криминальной сущности еврейского этноса, социальное благополучие которого является не следствием его особых коммерческих способностей или склонности к практической деятельности, но оборотной стороной его подрывной деятельности. За этой неутешительной констатацией скрывается признание относительности самого конспирологического процесса, который оказывается инициированным событием ограниченного масштаба. Поэтому и последствия представляются весьма вариативными, далёкими от однозначного эсхатологического финала. Показательны в этой связи рассуждения В. П. Эгарта в работе «Надо защищаться». Автор в начале работы пишет о неизбежности конфликта между международным еврейством и Россией, естественно, акцентируя внимание на изначальной враждебности «религиозно-племенного братства» по отношению к «северному славянскому братству». Как мы видим, предпринимается попытка соотнести конспирологический конфликт с западной натуралистической моделью «теории заговора». Но очень скоро Эгарт отказывается от подобной трактовки и начинает рассуждать о социальных истоках возможного конфликта. А в его центре находится вопрос о гражданском равноправии евреев в Российской империи. Гражданское равноправие — это лишь промежуточный шаг к главной цели — экономической свободе. Это снимет остроту конфликта, но приведёт к необратимым, катастрофическим последствиям: «Евреи тогда дадут остальному населению России возможность жить мирно, на таких же основаниях, как это устроилось в странах с еврейским равноправием и, наиболее полным образом, в Америке, т. е., чтобы коренное население работало на евреев, чтобы капиталы сосредотачивались в их ведении»{408}.

Конспиролог приводит многочисленные примеры враждебной деятельности международного еврейства по осуществлению этого плана. И особое место здесь занимает еврейская община США. Именно там, по мнению автора, евреям удалось добиться максимального социально-экономического эффекта, в результате чего они фактически получили статус самостоятельной политической силы. Способность влиять на принятие внешнеполитических решений особенно ярко выразилась в период русско-японской войны и всплеска революционного движения. Эгерт говорит о прямом финансировании террористической деятельности «убийц и бомбистов» еврейским капиталом. Здесь следует ещё раз указать на реактивный характер русской «теории заговора» начала прошлого века. Пространство конспирологического конфликта сужается до событий непосредственной социально-исторической данности, нивелируется вся историческая глубина «тайной войны». Но как мы также указывали, благодаря реактивной форме «теория заговора» приобретает черты актуальности, а значит, и общественной значимости. Классические разоблачения сатанистов-тамплиеров вызывают классический же умеренный интерес, конспирологические посылы приобретают очертания схематичной самодостаточности.

Возвращаясь к тексту Эгерта, отметим другой знакомый нам парадокс русской конспирологии той эпохи. Постулируя неизбежность столкновения русского общества с мировым еврейским заговором и признавая всю мощь противника, автор приходит к весьма неожиданному выводу: «В заключении остаётся ещё заметить, что в войне, объявленной еврейством России, последняя будет иметь заграницей естественного союзника. Это антисемитизм, всё более теперь растущий в государствах с еврейским равноправием. Та же Америка, в независимой части своего населения, начинает заметным образом проявлять себя в этом направлении и, при свойственной американцам страсти к преувеличенным размерам во всём, может ещё, пожалуй, когда-нибудь удивить в этом отношении весь мир»{409}. Пусть не «весь мир», но читателя своего сочинения Эгерт, действительно, удивляет. Алармистские прогнозы оборачиваются оптимистическим выводом: враг будет разгромлен в собственной цитадели. Рост могущества противника в перспективе диалектически ведёт к его вероятному крушению. Эгерт, конечно, не ограничивается констатацией возможного оптимистичного финала, необходима целая серия подстраховок. В качестве одной из превентивных мер защиты конспиролог предлагает следующее: «Россия должна воевать, и простая логика указывает на выселение евреев из страны как на совершенно необходимое средство обороны»{410}. Указанный вариант «ассиметричного ответа» призван лишить противника онтологического преимущества -законспирированной и разветвлённой сети агентов внутри России. Вытеснение внутреннего врага за пределы российского общества представляется единственным путём к победе в конспирологическом противостоянии. Но вытеснение это носит характер не только прикладной, социально-политический, оно может восходить к концепциям социокультурного, религиозного масштаба, более изощрённым с точки зрения содержания.

Вызывает большой интерес конспирологическая позиция В. В. Розанова, который, как известно, проявлял повышенное внимание к различным «тёмным сторонам» жизни: от сексуальных вопросов до деятельности различного рода эзотерических, религиозных тайных обществ. В развёрнутом виде эти проблемы рассматривались в контексте волновавшего философа «еврейского вопроса»: роли евреев в жизни русского общества, их влияния на культуру и политику. На протяжении долгого времени в мировоззрении Розанова равно присутствуют диаметрально противоположные подходы к еврейской проблематике: от жёсткой критики еврейского этноса до заявлений, которые можно отнести к юдофильским. Подобная неоднозначность является общей характерной чертой для его стиля мышления, что можно проследить в ряде иных вопросов (отношение к христианству, монархии, системе образования). Сведение вопроса к большей содержательной определённости становится возможным в контекстуальном анализе «еврейского вопроса» и «теории заговора».