Читаем без скачивания Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев

Протоиерей Александр Киселев приводит любопытную сцену.

Власов спросил у белогвардейского генерала А.А. Лампе о его отношении к РОА.

— Видите ли, Андрей Андреевич, — сказал Лампе, не симпатизировавший планам немецкого национал-социализма относительно России. — Мы с генералом Красновым — монархисты!

Ответ, способный обескуражить кого угодно, но только не Власова.

— Поезжайте в наше село, господа генералы, — дружелюбно загудел он. — Там вы найдете еще одного монархиста — моего отца. Он — кирасир, и его идеал — император Александр Третий.

И дело тут не только в быстроте реакции, не только в сообразительности и даже не в беспринципности и цинизме — отца у Власова давно уже не было в живых, — ав способности, как мы говорили, мгновенно улавливать самые слабые токи симпатий и предпочтений собеседников и меняться в соответствии с ними. Меняться, не задумываясь, даже и не сознавая, что ты меняешься.

Вероятно, эта способность, помимо прочих достоинств, и способствовала Власову в преодолении языкового барьера с Хейди Биленберг.

— Вы, я смотрю, господин генерал, совсем уже освоили немецкий язык, — криво улыбаясь, сказал Власову его «домашний святой», Штрик-Штрикфельдт.

— Вильфрид Карлович, — ответил Власов, — для Руполдинга и моего немецкого хватает.

Какая-то горькая ирония ощущается в том, что, создавая свое детище — Комитет освобождения народов России и Русскую освободительную армию, Власов повторяет карьеру в Китае.

Попав в постель Хейди Биленберг, Власов устанавливает родственные отношения с высшим эсэсовским руководством (брат Хейди был ближайшим помощником Гиммлера).

Теперь и обретает наконец реальность его проект создания настоящей, а не пропагандной «Русской освободительной армии».

Глава пятая

16 сентября 1944 года произошло невероятное.

В этот день Власов встретился с «черным Генрихом».

Сохранилась фотография: генерал Власов и рейхсфюрер Гиммлер.

Оба в очках. В профиле Гиммлера что-то лисье. Профиль Власова тяжелее, проще.

Д’Алькен подробно описал это свидание.

Гиммлер приветствовал Власова, и в его взгляде можно было прочесть изумление — генерал произвел на него впечатление своим ростом, достоинством и глубоким голосом.

— Господин генерал, — сказал рейхсфюрер, предложив Власову сесть. — Я должен честно признаться, что я глубоко сожалею, что эта встреча произошла только теперь. Но я уверен, что еще не поздно. Те решения, к которым мы должны здесь прийти, требуют известного времени для созревания. Я не принадлежу к числу людей, быстро выносящих свои суждения, но, если я принимаю какое-нибудь решение, я остаюсь при нем.

И как бы в подтверждение своих слов Гиммлер бросил взгляд на д’Алькена.

— Я знаю, — продолжал он, — что обо мне говорят, но это меня не беспокоит. Болтают что угодно; однако даже эти сплетни повышают мое значение, вызывают большее уважение. Поэтому яине собираюсь опровергать эти разговоры… Было сделано много ошибок, и я знаю все ошибки, которые касаются вас. Поэтому сегодня я хочу говорить с вами с бесстрашной откровенностью.

Единомыслия относительно «унтерменшей» к осени 1944 года не осталось ни в армии, ни в национал-социалистической партии, ни в организации СС.

И «главный эсэсовец Рейха», который еще недавно был буквально пропитан идеями об избранничестве немецкой расы, тоже дал слабину. Может быть, его поколебали в убеждениях пытки офицеров и генералов в гестапо, при которых он присутствовал?

Ведь это он сам заговорил об ошибках!

Д’Алькен вспоминал, что был поражен, с какой легкостью и умен нем Гиммлер обошел и сгладил пропасть, лежавшую между ним и Власовым.

— Не моя вина, что назначенная нами первая встреча была отложена! — сказал Гиммлер. — Вам известны причины, а также и вся ответственность, тяжелым бременем павшая на мои плечи. Я надеюсь, что вам все это знакомо и понятно!

Власов внимательно следил за Гиммлером, и одновременно как бы впитывал в себя перевод доктора Крэгера. Его лицо было похоже на маску, скрывавшую все его мысли, чувства, обвинения и сомнения.

Когда Гиммлер окончил свое обращение, Власов немного помолчал, а затем спокойно, разделяя слова, чтобы облегчить работу переводчика, начал:

— Господин министр! Благодарю вас за приглашение. Верьте, я счастлив, что наконец мне удалось встретиться с одним из настоящих вождей Германии и изложить ему свои мысли. Вы, господин министр, сегодня самый сильный человек в правительстве Третьего рейха, я же. генерал Власов, первый генерал, который в этой войне на боевых полях России разбил германскую армию под Москвой. Разве это не перст судьбы, которой привел к нашей встрече?

Напомним читателю, что причиной, вызвавшей гнев Гиммлера весною 1943 года, были хвастливые слова Власова насчет Русской освободительной армии, без которой немцы никогда не смогут победить Сталина. И сейчас, называя себя первым генералом, который сумел разбить германскую армию, Власов рисковал.

Д’Алькен никак не комментирует реакцию Гиммлера.

Он лишь отмечает, что Гиммлер сдержался, услышав рискованные слова Власова. Только бросил косой взгляд на д’Алькена и опять застыл.

Но мы прокомментировать этот эпизод обязаны.

Власов всегда умел подать себя. Искусством приписывать себе чужие заслуги Андрей Андреевич владел в совершенстве. Это известно, об этом мы уже не раз говорили, и разбираемый эпизод ничего нового не прибавляет для обрисовки характера Власова.

Новое тут, пожалуй, только необыкновенное мастерство, с которым умудряется Власов как бы отчасти переписать на себя и те победы советских войск, которые были одержаны, когда сам Власов уже перешел на обеспечение немцев.

Фраза Власова выстроена необыкновенно мастерски.

Можно понять из нее, что Власов первым из русских генералов разбил немцев, но можно понять ее и как намек, что он, Власов, первый из генералов, бьющих сейчас немцев на всех фронтах.

Разумеется, разговор, который ведется через переводчиков, не мог удержать всей многозначности вкладываемых в слова смыслов, но Власов и не собирался передоверять доктору Крэгеру его перевод.

За несколько дней до встречи с Гиммлером Власов поведал своему верному Сергею Фрелиху, как он собирается воевать со Сталиным, когда окажется во главе Русской освободительной армии.

— Меня там знают… — осушив очередной стакан, рассказывал он. — С большим числом командующих генералов я в дружбе. Я хорошо знаю, как они относятся к советской власти. А генералы тоже знают, что я об этом осведомлен. Нам не надо будет друг другу ничего выдумывать. Мы сразу поймем друг друга, хотя бы даже и по телефону.

На самом ли деле он надеялся выиграть войну по телефону или это отчаяние было — Фрелих так и не понял, но о разговоре, как и положено, сообщил. Так что Гиммлер теперь, даже если Крэгер и запнулся в переводе, все понял.

Не так уж и важно, как прозвучало по-немецки: «первый генерал», или «первым из генералов». Гиммлер понял, что Власов говорит о своих способностях и возможностях выиграть войну и по телефону.

Ну, а Власову, когда Гиммлер, ограничившись лишь косым взглядом на главного эсэсовского пропагандиста, промолчал, стало ясно, что «черный Генрих», как ребенок, готов сейчас поверить в любое чудо. Поэтому, подняв голос, он сказал с некоторой торжественностью:

— Прежде чем изложить вам, господин министр, свою программу, я должен подчеркнуть следующее: я ненавижу ту систему, которая из меня сделала большого человека. Но это не мешает мне гордиться тем, что я — русский. Я — сын простого крестьянина. Поэтому я и умею любить свою родину, свою землю так же, как ее любит сын немецкого крестьянина. Я верю в то, что вы, господин министр, действительно готовы в кратчайшее время прийти к нам на помощь. Если удар будет нанесен в самое чувствительное место, система Сталина, уже обреченная на смерть, падет, как карточный домик. Но я должен подчеркнуть, что для обеспечения успеха вы должны вести с нами работу на принципе полного равенства. Именно поэтому я и хотел бы говорить с вами так же откровенно, как это сделали вы.

Гиммлер медленно опустил голову в знак согласия и, помолчав, сказал:

— Прошу вас.

Власов выпрямился на стуле и, подняв голову, продолжал все тем же тоном:

— К сожалению, господин министр, на нашем пути все еще находится много препятствий, которые мы должны расчистить. Меня глубоко поразила и оскорбила ваша брошюра «Унтерменш». Я буду счастлив, услышать лично от вас, что вы сейчас об этой брошюре думаете.

Д’Алькен замер, ожидая взрыва.

Ему показалось, что Власов специально нарывается на скандал. Но Гиммлер в отличие от своего пропагандиста оказался и умнее, и тоньше. Он не разгневался и не смутился.