Читаем без скачивания Щепки плахи, осколки секиры - Юрий Брайдер

– Тпру! Как говорится, спасибо за угощение и извините за компанию… Я пошел на боковую… Наверху есть койки и матрасы… На всех хватит… Надеюсь, караул ко мне приставлять не будете?

– Будем, – буркнул Зяблик. – Обязательно. Что бы ты спросонья спирт до конца не выжрал…

– Интересный человек, – сказала Верка, когда Мирон Иванович, ступая тяжело, как статуя командора, убрался в спальню. – В жизни очень разбирается…

– Еще бы, – ехидно скривился Смыков. – Персонаж в Отчине известный. Фамилия его Жердев, но обязательно с ударением на первом слоге. Иначе обид не оберешься…Если ему верить, он в молодости личным поваром у маршала Курочкина служил. Так это или не так, но готовил он действительно классно. Особенно пироги с зайчатиной. Жену и дочек даже близко к плите не подпускал. Сам-то он питерский, а в Талашевск попал после войны следующим образом. Возил сюда чемоданами саржу. В то время это был чуть ли не последний крик моды. А обратно в тех же чемоданах – куриные яйца. На них в Ленинграде был сумасшедший спрос. Короче говоря, занимался типичной спекуляцией и деньги на этом имел немалые. Но однажды в дороге сильно запил и всю саржу, на чужие средства, кстати, закупленную, не то потерял, не то спустил по дешевке. Назад возвращаться побоялся, вот и осел в Талашевске. Легковушку купил, наверно, самую первую в городе. Свадьбы возил, извозом калымил. Потом дом построил. Женился. Водителем в пожарную команду устроился. Механик был первостатейный, золотые руки… Но и глотка луженая, хотя до определенного момента он спиртного в рот не брал. Момент этот раз в году, как у коровы течка. Тогда он брал отпуск в пожарной, снимал с вклада в сберкассе энную сумму денег и уходил на пару недель из дома. Пил не просыхая, ночевал под забором, со всяким жульем якшался… Мы на его проделки обычно сквозь пальцы смотрели, ведь что ни говори, а специалист был незаменимый. Особенно по ходовой части и электропроводке. Да и мотор мог перебрать… Но губила его одна дурная привычка или, может, блажь. На исходе запоя, когда деньги уже к концу подходили, шел он на почту и начинал во все концы страны, но главным образом в Москву посылать срочные телеграммы. Естественно, своему бывшему шефу, а также другим высокопоставленным товарищам, в годы войны водившим с Курочкиным дружбу. Маршалам, генералам, министрам, членам Политбюро… Якобы они на фронте после хорошего застолья любили переброситься в картишки и повара Жердева нередко брали в компанию. Представляете вы себе такую телеграмму: «Москва. Кремль. Бывшему начальнику политотдела 18-й армии Брежневу Л. И. Леня, срочно вышли по нижеуказанному адресу триста рублей в счет погашения карточного долга. Твой Мироша». Никто из почтовых работников такую телеграмму, сами понимаете, принять не мог. И вот тогда Жердев начинал бушевать. Это он к старости силушку немного поистратил, а в те времена мог свободно телеграфный аппарат на крышу отделения связи забросить. Убытки наносил колоссальные. Правда, потом их беспрекословно возмещал и еще получал на закуску пятнадцать суток… Если у него сегодня запой начнется, завтра с ним уже не поговоришь… Я сначала, грешным делом, решил, что ему эта история про Киркопию спьяна пригрезилась, а потом вижу – нет, не врет…

– Следовательно, словам этого человека можно доверять? – спросил Артем, занятый какими-то своими мыслями.

– Более или менее… – Смыков слегка замялся. – В том аспекте, который не касается его биографии… Как он, например, промышляя лосей, целую зиму кормил запасной полк на Урале, как дружил семьями с Ким Ир Сеном или как в конном строю штурмовал рейхстаг…

– У меня из головы не идет эта история с киркопом, превратившимся в големообразное существо, – задумчиво произнес Артем. – Мы априорно считаем, что никаких зооморфных или анитропных форм эта древняя жизнь не имела и иметь не может. Зачем же тогда вселять нечеловеческую сущность в человеческую оболочку? А если это признак того, что настал черед пробудиться не только примитивным видам этой жизни, но и ее гораздо более высокоорганизованным представителям, в том числе, возможно, даже разумным?

– Ну тогда людям на этом свете вообще делать нечего, – вздохнула Лилечка.

– Изживут нас настоящие хозяева, как какую-нибудь заразу…

– В том-то и дело, что как раз заразу и труднее всего изжить, – сказал Артем. – Грипп или дизентерия это вам не мамонты, пещерные медведи и туры, от которых только обглоданные кости остались… Брали они свою дань с рода человеческого, берут и еще долго брать будут. Каждый из нас и внутри, и снаружи буквально покрыт микроорганизмами… И те из них, которые убивают своих хозяев, имеют в перспективе гораздо меньше шансов уцелеть, чем те, которые состоят с ним в симбиозе…

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Цыпф. – Что люди должны взять на себя роль микробов, паразитирующих на теле неизмеримо более совершенного организма?

– Если уж брать по большому счету, то все живое есть не что иное, как паразиты на теле Земли… – сказал Артем, – но речь сейчас совсем о другом… Возможно ли что-то общее между той жизнью и этой? Сможем ли мы существовать в одном мире? Сумеем ли как-то договориться? Или древних хозяев планеты следует приструнить, ограничить их какими-то рамками?

– Если среди них есть разумные существа, то почему бы действительно не найти с ними общий язык, – оживился Цыпф. – У вас ведь, слава Богу, есть опыт общения со всякой нелюдью.

– То-то и оно… Разум может завести жизнь туда, куда никакая эволюция не заведет. С Незримыми или с тем же Кешей общаться бывает посложнее, чем с кошкой или собакой… В том смысле, что их точка зрения на природу и на свое место в ней отличается от нашей куда больше, чем наша от собачьей…

– Какой-то вы сегодня чересчур задумчивый, – сказала Верка. – Даже не попробовали ничего, кроме каши.

– Перед дальней дорогой лучше не переедать, – слабо улыбнулся Артем.

– Разве вы нас бросаете, дядя Тема? – всплеснула руками Лилечка.

– Нет, конечно… Но сейчас нам лучше всего снова расстаться. Здесь я вам не помощник. Разве что буду состоять при ваших особах телохранителем. Но это не устроит ни вас, ни меня… В свою очередь, и вы не помощники в том деле, которое задумал я. На время наши пути расходятся, чтобы потом соединиться вновь. Как говорил Наполеон, армии должны маршировать порознь, но сражаться вместе… Постарайтесь, чтобы за время моего отсутствия пролилось как можно меньше крови и как можно большее количество людей если и не приготовились к эвакуации, то хотя бы восприняли мысль о ее необходимости… Ну и, конечно, постарайтесь уцелеть сами. Не торопите события. Любому плоду необходимо время на созревание. Сделайте все возможное, чтобы установить взаимопонимание с наибольшим числом человеческих сообществ, исключая, может быть, лишь наиболее экстремистские… Не замыкайтесь в среде своих земляков. В заботе нуждаются и те, кто живет за пределами Отчины. Впрочем, не мне вас учить. Ну вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать… Прощаться не будем… Я переночую здесь и уйду еще до того, как вы проснетесь.