Читаем без скачивания Тайный заговор - Филипп Ванденберг

Жюльетт опустилась в единственное кресло, придававшее комнате очарование шестидесятых годов, и откинулась на спинку. Она задумалась.

— Мы должны разделить задачи, — сказала она после паузы. — Я уже давно чувствую себя бесполезным придатком. Хотя я вполне могу выполнять какие-то поручения.

— Можешь попытаться выяснить, кто скрывается за этими псевдонимами, — ответил Бродка, беря со стола, где стоял автоответчик, листок бумаги с зашифрованными именами. — Возможно, у всех этих имен есть определенное значение. В любом случае я не думаю, что это выдуманные имена. Молох, например. Если я не ошибаюсь, это какой-то божок с Ближнего Востока. Очевидно, что кукловоды этой тайной организации — люди довольно образованные и умные. Мафиози пользуются другими именами. Они называют себя «патрон», «босс» или «голова», и у всех у них есть клички. Такое имя, как Адраммелех, никто бы просто не запомнил.

Жюльетт прочитала имена на листочке: Асмодей, Бельфегор, Молох, Адраммелех, Лилит, Вельзевул, Нергал и Велиал.

И где же ей, скажите на милость, искать значение этих имен, хотела спросить Жюльетт, однако вовремя прикусила язык. Не хотелось позориться перед Бродкой.

Но тот, казалось, угадал ее мысли, потому что произнес:

— Я тоже не знаю, где можно раздобыть эту информацию. Но ты же у нас умница… — Он вернулся к автоответчику и вставил новую кассету.

Жюльетт положила листок в карман джинсов, набросила на плечи темный блейзер и на прощание поцеловала Бродку в щеку.

Стоя на улице перед «Альберго Ватерлоо», она задумалась о том, куда пойти, и, отбросив все условности, подалась в газетный архив «Мессаггеро». Она решила, что с самого начала будет вести себя по отношению к Клаудио чисто по-деловому, хотя и не могла не признаться себе, что этот мужчина по-прежнему кажется ей привлекательным.

С наигранным равнодушием, как и собиралась, Жюльетт вошла в архив и направилась к Клаудио Сотеро, которого, к собственному удивлению, узнала не сразу: вместо длинных, стянутых в хвост волос у него теперь была очень короткая стрижка.

Увидев Жюльетт, Клаудио испугался и застыл на месте, сидя перед экраном компьютера и даже не пытаясь подняться ей навстречу. Жюльетт вежливо поздоровалась и, словно между ними ничего не было, сказала:

— У меня просьба. Эти семь имен на листке, вероятно, имеют историческое значение. Ты не мог бы мне помочь? — И она пододвинула листок поближе к Клаудио.

Клаудио, выглядевший теперь гораздо старше, чем он остался в памяти Жюльетт, по-прежнему таращился на нее, не решаясь что-либо сказать.

— Ты не понял? — громко и с нажимом произнесла Жюльетт, так чтобы другие архивариусы услышали и обратили на них внимание. Наконец Клаудио поднялся, подошел к ней вплотную и прошептал:

— Джульетта, мне так жаль! Я знаю, простить мое поведение невозможно. Пожалуйста, позволь мне объяснить…

— Я пришла не затем, чтобы выслушивать объяснения или оплачивать счета, — холодно ответила Жюльетт. — Мне нужна справка. Это важно. Кроме того, я спешу.

Клаудио ответил шепотом:

— Я же понимаю, ты очень сильно злишься на меня, знаю, что все испортил… Но пожалуйста, дай мне хотя бы объяснить, как все получилось.

— Единственное объяснение, которое меня интересует, это значение этих имен. Если ты не готов мне помочь, я попытаю счастья у одного из твоих коллег.

— Нет, нет, Джульетта! — Клаудио провел рукавом по лбу, словно от этого короткого разговора его бросило в пот. Затем он взял листок и стал вводить имена в свой компьютер. Однако после каждого ввода он только качал головой.

Через несколько минут ему удалось найти что-то о Молохе и Нергале.

— Божества древнего Востока, один — финикийский, второй — вавилонский.

— А остальные? — спросила Жюльетт.

— Ни в одном из исторических справочников этих имен нет. Но если они вообще существуют, то я найду их.

Клаудио, словно одержимый, принялся стучать по клавиатуре, переключаясь с одного справочника на другой.

Жюльетт, делая вид, будто все это ее не касается, направилась к кофейным автоматам в коридоре и сделала себе капучино в картонном стаканчике. Вернувшись в архив, она сразу же заметила, что лицо Клаудио сияет.

— В яблочко! — закричал он еще издалека. — Все эти имена встречаются в словаре магии. Правда, написано о них немного, но все же. Интересная компания!

Он протянул Жюльетт лист бумаги, и та с удивлением прочитала:

Бельфегор — «прекрасный ликом», демон, которому, по преданию, поклонялись тамплиеры в своих тайных ритуалах.

Асмодей — дьявол сладострастия, чувственности и роскоши в еврейской традиции.

Молох — всепоглощающий бог финикян и жителей земли Ханаанской, князь ада.

Адраммелех — идол самаритян, которому приносили в жертву детей.

Лилит — первая жена Адама, созданная Богом из грязи и ила, изначально — крылатая ассирийская демоница.

Вельзевул — «повелитель мух», собственно, бог филистимлян, в средневековье считался верховным дьяволом ада.

Дергал — «сгорбленный», повелитель войны, чумы, наводнений и разрушения, изначально — вавилонский бог подземного царства.

Велиал — «ничего не стоящий», царь лжи, говорит тысячей льстивых языков.

— Боже мой! — растерянно пробормотала Жюльетт.

Клаудио поднял на нее взгляд.

— Ну, к Богу это имеет мало отношения. Это же все дьяволы.

Жюльетт сухо поблагодарила его, словно они были совершенно чужими, и на прощание задала провокационный вопрос:

— Сколько я тебе должна за помощь?

Этот вопрос обидел Клаудио, и он сердито уставился в пол, так и не ответив ей.

Жюльетт повернулась и пошла прочь. Но едва она дошла до выхода из «Мессаггеро», как ее догнал Клаудио. Он преградил ей путь и сбивчиво заговорил:

— Я знаю, Джульетта, ты имеешь полное право обращаться со мной именно так. Но позволь мне объясниться. Это, конечно, не сотрет в твоей памяти ту неприятную встречу, но, возможно, ты все-таки простишь меня. Пожалуйста!

Жюльетт попыталась пройти мимо Клаудио, но тот не пропустил ее.

— Тут нечего объяснять и нечего прощать, — холодно произнесла она. — То была ошибка с моей стороны, баста. Не стоит уделять этому вопросу больше внимания, чем он заслуживает. А теперь уйди с дороги, пожалуйста!

Холодность, с которой говорила Жюльетт, привела Клаудио в отчаяние. От волнения он не сумел подобрать нужных слов, но, вероятно, подходящие слова в этой ситуации оказались бы напрасны, поскольку обиженная гордость Жюльетт требовала только одного: унизить Клаудио.

В конце концов он уступил дорогу, но, прежде чем Жюльетт успела выйти на Виа дель Тритоне, крикнул ей вслед:

— Завтра в семь я буду ждать тебя в нашем ресторанчике на Пьяцца Навона, Джульетта! Если нужно будет, всю ночь!

Жюльетт сделала вид, что не услышала.

Состояние дел в частной клинике Коллина тем временем достигло той точки, когда доктор Николовиус серьезно задумался над тем, чтобы оставить клинику. Все свои соображения, а также просьбу о скорейшем принятии решения он изложил в письме, которое послал Жюльетт в Рим.

Коллин держал в руках почти все дела в клинике, и с тех пор, как он начал изъясняться — причем все лучше и лучше, — снова стал считать себя главой учреждения. Иногда парализованного профессора можно было терпеть только в том случае, если он был накачан коньяком — для смягчения боли, как выражался сам Коллин.

В коридорах и палатах клиники витал страх. Если учесть, что речь шла о парализованном мужчине в инвалидном кресле, это выглядело гротескно, однако Коллин пользовался своим передвижным средством как оружием. Он отказывался ложиться на ночь в постель, поскольку все равно мог спать считанные минуты. К тому же постель означала для него абсолютную беспомощность. Поэтому он настоял на том, чтобы проводить ночи в своем инвалидном кресле. Тайком, словно тень, он ездил по коридорам клиники, подслушивал под дверями или громко стучал в них, и ни главный врач Николовиус, ни сильные санитары не могли остановить его.

Что происходило с ним на самом деле, не знал никто. Казалось, профессор смирился со своим состоянием, а пьянство и садизм, с которым он терроризировал всех вокруг, стали для него смыслом жизни.

Тем больше удивила медперсонал внезапная перемена в его поведении. В один из дней Коллин стал вести себя с подчеркнутой сдержанностью. Хотя он по-прежнему казался вездесущим, его повелительного голоса почти не было слышно, и даже своим дьявольским креслом профессор вдруг стал управлять аккуратно. Николовиус, которого поначалу такая перемена сильно удивила, отнес это на счет недавнего обследования коллеги-профессора, который лечил Коллина после катастрофы и сказал, что удовлетворен состоянием пациента. По крайней мере, с учетом сильных повреждений, как он выразился. О том, что Коллин когда-либо сможет двигать руками и ногами, не стоит даже думать, добавил он.