Читаем без скачивания Разбитая жизнь - Кирилл Казанцев

Он шел по буеракам, делая короткие передышки. Близился рассвет, светлело небо на востоке. А над головой мигали и переливались звезды. Скрипели сапоги, сиплое дыхание вырывалось из натруженного горла. Сутулая фигура в прорезиненном балахоне брела на север к черной кромке леса. Он спешил до рассвета войти в урочище, зарыться в свою берлогу. Состояние ужасное, настроение — никакое. Он чуть не сорвался со скалистой кручи, выросшей перед лесом. Трезво рассудил, что альпинизм и депрессия несовместимы — нужно выбрать что-то одно. И снова выдалась минута покоя, восстановить дыхание и преодолеть преграду в зловещем лунном свете. Застыл, спрыгнув на землю, и потащился дальше, в объятия урочища…

Он знал эти места как облупленные. Мог пройти с закрытыми глазами в любую точку лесистой местности. Дикий капитализм сюда не добрался и вряд ли когда-нибудь доберется. Даже люди из поселка в гиблые леса практически не ходили. Несколько минут он сидел на поляне, словно под гипнозом, разглядывал лунную дорожку, убегающую в лес. Скоро и он ступит на лунную дорожку войны, хватит таиться по лесам, занимаясь охотой и собирательством. Пусть глупо, безнадежно — ничего. Глупость — тоже форма существования разумной материи. Он отдохнул и двинулся дальше, хрипло напевая под нос: «Не прожить нам в мире этом…»

Угрюмое урочище укрывало «временного» обитателя. Деревья фантастических изогнутых форм (в них с трудом узнавались осины) заступали дорогу, уплотнялись. Местность становилась рельефной — бугры и косогоры сменялись ложбинами, вились трещины, напоминающие разломы от землетрясений. Уйдешь в такой разлом — потом костей не соберешь. Мужчина забрался в самую глушь, остановился, огляделся и побрел к развесистой тройной осине — местной достопримечательности. В провале под деревом он оборудовал землянку, обложил ее трухлявыми поленьями, замаскировал. Жилище получилось небольшим, сомнительной комфортности, но в нем вполне можно было вытянуть ноги. Фонарик работал. Нежданных посетителей в его отсутствие не было. В глубокой нише лежали два армейских вещмешка, возвышалась лежанка из охапок хвои, крытая брезентовым холстом. На примитивной полочке, вдавленной в земляную стену, обосновались нужные в быту предметы — репеллент, туалетная бумага, сухое горючее. Еще до зоны он бросил курить — отличный выбор, отказ от курения существенно продлит его бессмысленное существование. Он истрепался за эту ночь морально и физически, сил хватило лишь доползти до лежанки и рухнуть.

Но сон не шел. Перед глазами стояло постаревшее лицо матери. Его сменяли физиономии маньяков-педофилов, которые он разукрасил от всей души. Стал засыпать, как вдруг насторожился, распахнул глаза. Чувствительность выработалась отменная, даже на объекты, которые трудно отнести к материальным сущностям… Он нащупал нож, лежащий под брезентом, и начал бесшумно выбираться из землянки. Схоронился за бугром, затаил дыхание. Природа урочища отличалась от всего, что его окружало. Плохое место. Испокон веков оно считалось проклятым, напичканным потусторонними силами, дурной энергетикой. «Знающие» люди говорили, что в древности здесь водили шабаши ведьмы, чем и объяснялись пресловутые «ведьмины круги» — места с повышенной геомагнитной активностью. В них отказывались работать технические приборы, вставали часы, а люди испытывали беспричинное волнение и страх, переходящий в панику. Здесь шаманы хоронили своих коллег, возвышались курганами могилы колдунов, а уж этих «специалистов» в Сибири всегда хватало. Ходили слухи, что в эту местность в тридцатые годы свозили «политических» из Красноярска, Канска, Ачинска и расстреливали в местных оврагах сотнями. Энергетика в этом районе действительно царила убийственная. Сюда почти не забредали таежные звери, птицы не вили гнезда, водились только насекомые, причем в огромных количествах, поскольку их некому было уничтожать…

Он всматривался в белесую мглу. Туман стелился над землей. Рассвет практически не ощущался, кроны деревьев надежно заслоняли небо. Что-то плыло между кочками, метрах в пятидесяти к западу, — бесцветное, эфемерное, похожее на кляксу. Пропадало за деревьями, снова появлялось. Явление не обладало материальной основой — в противном случае хрустели бы ветки. Феномен не являлся завитком тумана. Туман жил своей жизнью, а эта штука — своей. Пятно расплывалось, принимало разные формы. То оно не касалось земли, превращалось в спираль, то вдруг принимало человеческие очертания, имело ноги, голову и что-то вроде мантии, свисающей с плеч. Смотреть на это было неприятно, немела кожа на макушке. Но мужчина смотрел, стараясь не вдумываться в смысл явления. Ему плевать, что это было — злополучная душа, не нашедшая пристанища, инопланетная сущность, запертая в урочище… Главное, что эти явления его не трогали. Он не должен ничего бояться — пусть его боятся! Здесь его лес, он его часть — пусть и отсутствовал долгие девять лет. Он лесник, истоптал эту местность вдоль и поперек. Не случайно он здесь поселился. Духи леса и раньше его не трогали, уживался лесник с потусторонними формами жизни, пусть так и продолжается. Они не должны обращать друг на друга внимание…

Оно и не обращало, хотя обязано было его почувствовать. Явление растворилось в зарослях малины — сложилось впечатление, словно их слегка тряхнуло. Мужчина выждал несколько минут, убедился, что «прохожий» не намерен возвращаться, и сполз обратно в землянку. Он закрыл глаза, расслабился. Но снова мелькали какие-то планы, прожекты, привязанные к конкретным уголкам местности. Выжинский район он знал наизусть. 55-я параллель, юго-восток Красноярского края, один из самых бедных и заброшенных уголков. Тайга, глухие заболоченные районы, местность холмистая, испещрена скалистыми хребтами. Богом забытый райцентр Выжинск в окружении плотных лесов. Шестнадцать тысяч душ населения, несколько предприятий, где еще теплится жизнь, фабрика художественного промысла, ДРСУ, автомеханические мастерские. На юге — парочка золотодобывающих приисков, вполне рабочих, там что-то добывают под негласным патронажем загадочных сил. На востоке — аэродром Убинский, когда-то регулярно принимавший «кукурузники» из краевого центра, а ныне обслуживающий только чартерные рейсы. За аэродромом, в пятнадцати километрах, — федеральная трасса, до которой курсирует местный автобус, железная дорога. В километре к северу от райцентра — чересполосица перелесков и оврагов. В низине — Катумское урочище площадью в несколько квадратных километров. По восточной его границе на север убегала Белянча, резвая на порогах, спокойная на плесах, имеющая крутые берега и извилистые меандры. Она брала начало в кручах Хакасии, змеилась по субъектам Федерации, разрезала пополам Выжинск и уносилась в нелюдимую глушь. На правом берегу, напротив урочища, стоял Егорьевский заповедник, двадцать квадратных верст живописного леса с причудливой акустикой, с богатым животным миром. Густые елово-осиновые чащи чередовались скалистыми кряжами. Сквозь урочище змеилась колоритная речушка Выхва с кристально чистой водой. В лучшие годы там водились медведи, кабаны, лоси. Зайцы бегали от лисиц, косули — от рысей. К третьему тысячелетию фауна заповедника оскудела, но полностью ее не извели. Формально это дело охранялось государством, однако не все работники заповедной зоны блюли закон. Дичь постреливали приезжие «обеспеченные» охотники (приобретая при этом что-то вроде неформальной лицензии), шалили местные, знакомые с заповедными тропами. Любопытные места района данными объектами не исчерпывались.

К северо-востоку от Егорьевского заповедника, за колоритным черничным бором, в советские времена располагался закрытый военный объект. Доступ посторонним строго пресекался. Объект опутывали сетки с сигнализацией и ворохи колючей проволоки. Внутри запретной зоны под маскировочными сетями возвышались приземистые строения из кирпича и бетона, рукотворные холмы с замаскированными воротами. Рядом находился жилой городок — несколько трехэтажек, воинская часть для охраны объекта. Солдаты патрулировали территорию днем и ночью. Объект венчали часовые вышки, замаскированные под геофизические. От закрытой зоны к Транссибу убегала ветка-одноколейка, также тщательно охраняемая. Объект принадлежал 12-му управлению Министерства обороны СССР — разработка, производство и доставка «потребителям» ядерных боеприпасов. Но вскрылась эта тайна лишь после 91-го года, когда объект ликвидировали, часть расформировали, а ценных сотрудников и оборудование вывезли в Иркутск. Секретные цеха и мастерские взорвали и завалили, остальное просто бросили. Грабить здесь было нечего — военные вывезли все. Объект зарастал бурьяном, осыпались стены и крыши. В настоящее время он никого не волновал — даже в качестве имперского артефакта.

Целых три года после дембеля Андрей Островский работал лесником в Егорьевском заповеднике, выучил каждую тропку, чуть не за руку здоровался со зверями заказника и духами Катума… Он вертелся, не мог уснуть, призраки прошлого вставали перед глазами, воскрешалась былая жизнь. Нормальный парень, видный, — не сказать, что душа компании, но обаятельный и начитанный. Занимался спортом — лыжами, боксом. Планов на жизнь не строил, по большим городам не скучал. Решил пойти по стопам отца — «лесовиком». После школы отработал год в лесничестве, потом пришлось идти в армию. Имелось предложение — отдать долг Родине наличными, но отказался. С местом службы откровенно не подфартило. Отбарабанил два года в комендантском взводе под уральской Верх-Пышмой, охранял гауптвахту, конвоировал осужденных в дисбат, ловил дезертиров. Солдат комендантского взвода презрительно называли «гансами», их боялись, обходили стороной — за чрезмерную жестокость и щенячью преданность начальству. Андрей не выслуживался, держался особняком, и не было ни разу, чтобы дал себя в обиду. Читал в свободное время, пропадал на спортплощадке. Вернулся все таким же — не оскотинился, не раздавил армейский молох. Мать цвела, в управе заказника встретили с распростертыми объятиями. И снова флэшбэки в относительной хронологии. Рвет и мечет откормленный депутат какого-то райсовета, подстреливший косулю с детенышем, — мало того, что Островский отобрал у него «орудие незаконного промысла», так еще и подбил оба глаза… В десятом классе повстречал любовь — Ларису Луговец, гибкую, как тальник, с умными глазками. Но что-то треснуло в отношениях — и вот она едет поступать на журналиста в краевой центр, где, по достоверной информации, выходит замуж. А Островский у себя в райцентре кусает локти и лезет на потолок. Все позади, заживают раны, проходят два года после дембеля. Появляется новая девушка — Ульяна Зотова, дочка директора ДРСУ, с которой он уже подумывает обвенчаться. И вдруг чудесное явление! Возвращается с дипломом и глубокой моральной травмой Лариса… Он чуть не обомлел, когда ее увидел. Печаль в глазах, библейская усталость, а в остальном его любовь ничуть не изменилась! Разочаровалась в больших городах, потеряла ребенка — умер от инфекции на втором месяце жизни. И снова все заново: любовь, свидания… Впечатляющая ночь под открытым небом. Она смеется: «Вот ты и исполнил чужой супружеский долг… Не паникуй, Андрюша, я замужем только формально, жду, когда это чудо гороховое соизволит подписать развод…» Ульяна переживала, обозлилась, замкнулась. Ему было очень жаль, но что поделать… Он был в шаге от счастья. Но снова что-то надломилось: Лариса мрачнела, становилась замкнутой. И должность редактора в паршивой районной газетенке ее не очень вдохновляла. А потом оживилась, узнав, что в район едет группа «специалистов» по паранормальным явлениям. Не первые и не последние — многие тут высаживались, но эти люди, имеющие отношение к КГТУ, были Ларисе знакомы. Во всяком случае, Алексей Мендель, старший группы — нескладный, добродушный, бородатый тип, числящийся аспирантом на какой-то кафедре. Ларисе и Артему Губарю — работнику той же газеты — предложили составить им компанию, оба с радостью согласились. Не сказать, что в урочище она была своей, но ходила туда с Андреем, и местные духи не возражали. Островский не мог примкнуть к компании — работал, для порядка поворчал, но отпустил свою любимую. Кто же знал, чем все закончится…