Читаем без скачивания Лебединая дорога - Мария Семенова

Сбросив парус, черный корабль скользнул в распахнувшиеся морские ворота.

— Мать! — крикнул Халльгрим хевдинг, и на берегу родилось эхо. — Мать, встречай!

Звениславка внимательно разглядывала стоявших на берегу. К самому краю воды выбегал из домов все новый народ — молодые парни, зрелые мужи, женщины, ребятня. Воины, привычно опоясанные мечами, и рабы-трэли, испачканные в навозе.

Четверо сильных мужчин уже держали наготове широкие сходни. Когда эти сходни со стуком ударятся о борт корабля, люди скажут, что поход действительно закончен. А возле них стояла та, в ком Звениславка с первого взгляда угадала хозяйку двора.

Фрейдис Асбьерндоттир успела переодеться в крашеные одежды. Ветер тревожил воду фиорда, и легкие волны подбегали к самым ногам, но она не замечала. Она не махала руками и не кричала приветственных слов, но серебряные застежки дрожали на ее груди. Темный плащ распахивало ветром — она его не поправляла.

Подле Фрейдис суетилась горбунья-служанка, древняя, как сама старость.

Пронзительный голосок не терялся даже среди общего шума. Но хозяйка навряд ли внимательно слушала ее болтовню. Халльгрим хевдинг стоял на высоком носу корабля, положив руку на деревянную спину дракона. И Хельги, помедлив, поднялся рядом с ним.

И нетерпеливый Видга вскочил на скамью, выглядывая из-за плеча отца…

Такие дети и внук! Было кем гордиться, было о ком молить в святилище могучего Тора.

Вода нынче стояла высоко, и боевой корабль с ходу набежал на берег.

Халльгрим не стал дожидаться сходней — сбежал по протянутому веслу. Фрейдис не выдержала, ступила прямо в воду, навстречу ему. Халльгрим легко подхватил ее, поставил на камень. Фрейдис прижалась к его груди, и на какое-то время все прочее перестало существовать. Он был дома. Живой. И Хельги, и Видга. И ни на ком из них не было ран.

Счастье!

Каждого морехода ждали широкие объятия друзей и родни. Гуннар и Гудред Олавссоны от души хохотали, разглядывая смуглолицую Унн. Та пряталась за Сигурда, перепуганная не на шутку. Видга спустился на берег среди первых и тут же влепил подзатыльник чумазому сыну рабыни, подвернувшемуся под ноги.

Когда с корабля сошел Хельги, Фрейдис поспешила навстречу.

— Кто это? — спросила она с удивлением, заметив Звениславку. Та смирно шла рядом с Виглафссоном — этот викинг редко позволял ей отходить далеко.

Хельги сказал:

— Я зову ее Ас-стейнн-ки, потому что она из Гардарики. Она красива и нравится мне.

— У нее умные глаза, — похвалила мать. — Думается, не ошибусь, если скажу, что она из хорошего рода. Славная рабыня будет во дворе…

Хельги так и встрепенулся, но тут вмешался Халльгрим. Он сказал:

— Мне все равно, мать, но ты знай, что ему больше нравится, когда мы называем ее гостьей.

Первая забота — о корабле!

Разгрузив драккар, мореходы опустили на нем мачту, сняли носового дракона. А потом дружным усилием вытащили его на берег и повели к сараю, подкладывая под киль круглые деревяшки катков. Понадобится куда-нибудь ехать, и его с той же легкостью спустят обратно, и он снова полетит над водой, украшенный расписными щитами и похожий на пестрого змея. Но когда викинги дома, корабль отдыхает на берегу, укрытый и от сырости, и от солнечного зноя. Иначе он может отяжелеть от впитавшейся в дерево воды. Или, наоборот, растрескаться, высохнув слишком быстро…

Немного позже Олав и четверо его сыновей осмотрят дубовое днище. Корабль — что человек, ему нужны ласковые слова и заботливые руки. Отец и братья заменят подгнившие деревянные гвозди, заново просмолят шерстяные шнуры между досками обшивки. Да мало ли какие дела найдутся возле судна для хорошего кормщика!

Будет штормовая ночь в море — и корабль сполна отплатит за заботу.

В Сэхейме праздновали счастливое окончание похода.

Халльгрим слыл удачливым викингом, и его двор называли богатым. Был здесь дом со многими дверьми, разделенный внутри на покои — для тех из сотни его воинов, которые пожелали завести семью. Был и женский дом, где жены и девушки коротали время за пряжей и шитьем, а в зимнюю пору вечерами напролет играли малые дети. В третьем доме обитали рабы-трэли и рабыни.

И наконец, стояло во дворе еще одно жилище, куда женщины заглядывали редко. Крышу его венчали громадные оленьи рога, а по стенам висело оружие и раскрашенные боевые щиты. Это был дружинный дом, и очаг под насквозь прокопченными стропилами горел для одних только мужчин.

Здесь жили и Халльгрим, и Хельги, и Видга, и Олав с сыновьями, и еще многие, у кого не было жен. Здесь устраивали хустинг — домашний сход. А еще этот дом предназначался для пиров.

В такие дни здесь делалось многолюдно. Вносили столы, и на деревянных блюдах шипела и пузырилась оленина. Звучали громкие голоса, лилось хмельное пиво. Длинный дом был велик, места за столами хватало для всех. Даже для рабов.

На празднике Хельги ел очень мало и почти не дотрагивался до хмельного.

Глаза его были обращены на огонь,суровое лицо оставалось бесстрастным. Зато Халльгрим — тот веселился от всей души. Хмель с трудом его брал.

Огонь в очаге задорно шипел, когда дождь, молотивший по крыше, врывался в раскрытый дымогон. Пировавшие передавали друг другу арфу — пять звонких струн, натянутых на упругое древко. Участники похода по очереди брали арфу в руки, и каждый говорил что-нибудь о ярости подводного великана Эгира, о морской глубине, в которой его жена Ран раскидывала свои сети, чтобы выловить утонувших. И конечно, о победе над саксами.

Была пожива кукушкам валькирий, когда скользящий Слейпнир мачты дорогою Ракни врага настигнул…

Сигурд сын Олава угощал свою Унн козьим сыром мюсост — любимым лакомством, которое одинаково к месту и в походе, и на пиру. Унн дичилась множества незнакомых людей и все норовила спрятать лицо. Когда арфа добралась до Сигурда, Сигурд сказал:

— На карачках ползли под скамьи раненые, когда могучий шагал вдоль борта с гадюкой шлемов!

Славен совершающий подвиги, но трижды славен, кто умеет складно поведать о своих делах. Впрочем, вдохновенного скальда, слагателя песен, между ними не было. Что поделать, довольствовались висами, короткими стихотворениями к случаю, которые мог сочинить любой…

Когда дождь поутих, во дворе загорелись костры. Кто хотел, остался в доме лакомиться пивом, другие высыпали наружу — плясать.

Плясать здесь умели и любили. Звениславка слышала топот, доносившийся со двора, смех и азартные крики, которыми подбадривали состязавшихся танцоров.

Переплясать соперника было не менее почетно, чем одолеть его на мечах или в беге на лыжах…