Читаем без скачивания КВЕСТ - Сергей Деркач

– А можно рисовать любые розы? – спросила Марина.

– Абсолютно, хоть шиповник. Главное, чтобы это был цветок, который вам нарисует ваше воображение.

– Кроме куста можно сделать что угодно, даже монстра? – не удержался Саша. – А если он оживет?

– За пределы виртуального мира мы его не выпустим, обещаю. Не ограничивайте вашу фантазию. Главное – это цветы. Начинайте.

Детей экипировали.

– Ничего не вижу, – пожаловался Саша.

– Система еще не включена, – подсказал Макеенко. – А вот сейчас…

Раздался едва различимый гул, и перед взором проявился непонятный мир. Саша видел только белое поле, которое сливалось с горизонтом, словно лист бумаги.

– Дмитрий Иванович, – спросил он, – а как делать заливку?

– Для этого тебе достаточно просто подумать, словно ты рисуешь, обозначая границы заливки.

Саша так и сделал. Для неба он выбрал густой серый цвет, словно у туч. Немного подумав, мальчик в уголке справа нарисовал небольшое тусклое солнце. Лучи он, почему-то, рисовать не стал. Земля получилась похожей на пустыню: коричневая, потрескавшаяся, местами словно сморщенная. Где нарисовать куст? Немного подумав, Саша разместил его по центру. Куст получился не очень размашистым, с небольшим количеством коричневых, жестких, искореженных веток, унизанных огромными шипами. И только одна веточка была зеленой, сильной, с большим упругим бутоном, с листьями и без колючек, но она едва проглядывалась на общем фоне. Слева, рядом с кустом, появился небольшой пенек. Саша вдруг подумал, что этого будет мало, поэтому где-то в глубине слева выросло дерево. Дуб, вроде бы. А еще по земле вокруг растения стоит разбросать куски железа, ржавого, острого, уродливого. Это пусть девчонки рисуют травку, цветочки там всякие, бабочек, а парням такое рисовать негоже. Что еще? Ага, корни забыл. Появились маленькие отростки, которые стелились под землей параллельно грунту. Саша уже был готов закончить, но вдруг добавил порыв ветра, который сломал одну из веток, и она так и осталась висеть в сторону далекого дерева, словно тянулась к нему. Кажется, все.

Марина траву залила зеленым цветом, представив себе, как ветер шевелит каждую травинку. Небо получилось лазурным, посредине солнышко улыбалось хитрой, но доброй, мордашкой, посылая на землю целые реки золота. Белая тучка проплывала под солнышком, цепляя его своим краешком, но не закрывая. Потом девочка создала по центру большой и красивый розовый куст, совершенно без шипов. Зачем? Лучше пусть растение все силы пускает в цветы, ведь это же так красиво! Подумав немного, рядышком она посадила еще и дерево, а на нем – крупные черешни, много-много. Дерево своими ветками потянулось к кусту, словно пыталось дотронуться до крепких красивых бутонов. За ним появилось еще одно дерево с кудрявыми, как у клена, листочками, но оно, почему-то, только на половину поместилось на рисунке. Немного подумав, Марина вдруг сделала кусту немного сломанные корни и посадила его в горшочек, для безопасности. Нет, тут, на улице, куст не будет защищен. Нужен дом. Он получился большим и светлым. Цветок Марина поставила на подоконник, где много тепла и света. А потом справа сотворила смешного зеленого гусеница, который полз от куста, временами оглядываясь, словно маня за собой. Оставшись довольна, Марина сказала:

– Я – все.

– Я – тоже, – послышалось рядом.

Картинка стала тускнеть. Макеенко снял с детей очки. Саша посмотрел на доктора Симонова. Тот с интересом разглядывал что-то на экране монитора, иногда бормотал про себя какие-то слова. Наконец, оторвавшись, он сказал:

– Вы отлично справились с заданием. Молодцы! А теперь – марш обедать.

– Так ведь только недавно завтрак был? – удивилась Марина.

– Завтрак был в девять часов, а сейчас уже почти час.

– Ничего себе время летит. Саша, поможешь? – обратилась она к соседу.

Мальчик кивнул и взялся катить коляску.

– Погоди, тебе помогут, – попытался остановить его Симонов, но Саша не обратил на слова внимания. Доктор особо и не настаивал. Он уже целиком погрузился в изучение увиденных рисунков.

– Знаешь, Саша, я хотела поговорить с тобой, – сказала Марина, когда они выехали из лаборатории. – Ты какой-то странный был вчера, словно обиделся на кого-то. Мы же с мамой хотели как лучше. И еще мне не понятно, как можно быть таким нелюдимым, что ли, когда вокруг тебя столько людей?

– Марина, замолчи, – Саша насупился. Он не хотел продолжать разговор.

– Почему? Разве я не права?

– Нет, – мальчик вдруг начал с каждым словом повышать голос. – Что я знаю о тебе, что ты знаешь обо мне, о моей жизни? Тебе хорошо, у тебя мама есть, а у меня даже отца забрали! Я один живу, у меня никого нет.

– Но твой отец…

– Нет его! У него есть работа, планы, подчиненные, переговоры, перспективы, деньги. Есть все, кроме меня! Я не вхожу в круг его жизненных интересов. А еще ты со своей мамой нарисовались. Одна влезла в душу отца, а вторая пытается меня лечить. Не лезь больше ко мне со своим дурацким сочувствием!!!

Сорвавшись на крик, Саша даже не заметил, что находится возле своей палаты, а заметив, резко бросил коляску и скрылся за дверью. Марина смотрела перед собой сквозь слезы.

– Что случилось, дочка? – встревоженная Ольга выбежала на детский крик.

– Зачем он так? – глотая слезы, прошептала девочка. – Я же ничего плохого не хотела, хотела только, чтобы он…а он…

– Сейчас я вколю успокаивающее, – дежурный врач уже подбежал со шприцем в руке.

– Спасибо, мы сами разберемся, – женщина вкатила коляску в палату и закрыла дверь.

Пересадив дочь на диван, она подсела рядом, обняла ее за плечи:

– Расскажи, что случилось?

Марина, понемногу успокаиваясь, пересказала маме весь разговор. А потом снова тихонько заплакала. Ольга не успокаивала ее, только гладила по голове. Успокоившись сама, девочка подняла лицо к матери и спросила:

– Что я сделала не так, мама?

– Трудно сказать, доченька, – женщина продолжала гладить ребенка. – Просто многие мужчины иногда ведут себя, как дети. Когда им больно – они смеются, когда весело – ходят насупленные, словно это добавляет им мужественности. Вместо того, чтобы попросить о помощи, тянут ношу из последних сил, а когда предлагаешь помощь – грубят, отмахиваются. Вместо того, чтобы признаться в любви, делают вид, что ты им безразлична, и сами же страдают от этого. А уж признание своих ошибок считают для себя чуть ли не унижением.

– Но ведь папа таким не был, правда?

– Конечно же, правда. Хотя в молодости и он вел себя, как маленький мальчик.

Марина улыбнулась, потом сказала:

– Знаешь, Саша очень обижен на своего папу, но я думаю, что дядя Андрей не такой. Он хороший, как наш папа.

– Папы всегда для своих детей – самые лучшие в мире.

– И мамы тоже, – Марина крепче прижалась к матери.

В дверь постучали. Вошла медсестра, толкая перед собой сервированный столик с обедом, подкатила его к дивану и вышла.

– Может, Сашу позовем? – предложила несмело Марина.

– Думаю, не стоит. Пусть побудет наедине с собой. Ему есть что себе сказать. И, думаю, что разговор этот будет очень серьезным и нелегким, чисто мужским.

Девочка вздохнула и принялась обедать.

Саша к еде почти не притронулся. Он все еще не мог простить Марине ее наивное и очень болезненное стремление помочь, подружиться, когда он этого не хотел. Ему не нужна ни эта ее дурацкая дружба, ни сочувствие, ничего. Он, Саша, сам справится со всеми своими проблемами. Еще не осознавая, мальчик все сильнее прислушивался к звукам за стеной, но плача он не слышал. Наоборот, через некоторое время его соседки даже несколько раз смеялись. Наверное, надо мной, подумал Саша и обиделся снова. Ну и пусть. Все красивые девчонки ведут себя, как королевы. А он еще себя покажет, дайте время. Как, когда, кому, где и что он будет показывать, Саша и сам не знал, но обязательно покажет. Тогда даже отец будет воспринимать сына как взрослого, равного себе.

После обеда доктор Симонов анализировал записи предварительного этапа. Картина, в принципе, была ясна. Оставалось только сделать соответствующие изменения в программе. Он вызвал Макеенко.

– Вот что, Юра, – сказал он, протягивая ему исписанные листы бумаги. – Здесь мои выводы по корректировкам. До завтрашнего дня прошу внести их в систему.

– Что-то вы психанули, Дмитрий Иванович, – усмехнулся Макеенко, просматривая записи.

– Иди уже, зубоскал.

Симонов еще какое-то время поработал с утренними записями, сделал себе пометки в компьютере, а затем покинул кабинет и направился к своим пациентам-пилигримам. Все встречи и консультации он делегировал на месяц своим помощникам, хотя стоило ему это, в некоторых случаях, дорого. Иные богатые или высокопоставленные пациенты высказали в адрес доктора несколько, прямо скажем, не совсем лестных выражений, и даже отказались от дальнейших встреч, но успех в предстоящем эксперименте окупил бы все потери с лихвой.