Читаем без скачивания Паромщик - Маргит Сандему

Пройдя чуть больше половины пути, он внезапно остановился. Наморщив лоб, он всматривался в сторону устья. Глаза слезились от напряжения, так как туман стал действительно плотным.

Разве там остались люди?

Кругом все было так спокойно, стояла мертвая тишина. Однако он угадывал какое-то слабое движение внутри молочно-белой, колышущейся массы тумана.

Его сердце забилось быстрее. Этот звук? Шлепающий, скрипучий, ритмичный…

Господи, да это же лодка! Разве не стоит человек на корме? Кажется, он медленно шевелит веслом. Это… паромщик?

Он не мог как следует разглядеть. Лодка и фигура в ней казались только лишь серыми тенями. Деревня теперь целиком скрылась в дымке, даже церковную башенку не видно.

Но поскрипывание и плеск весла на корме слышались отчетливо.

Что ж, теперь он сможет переправиться.

Юноша поспешил вперед, крикнул «Эгей!» и позабыл все те кошмарные истории, которые слышал о Ферьеусете. Было бы чудесно попасть на другой берег сухим, как для него самого, так и для его рюкзака.

Он почти было оказался у кромки воды, когда мысль пронзила его: «Они же все уехали… Паромщик? Но не об этом ли как раз все легенды…»

Он не двинулся с места. Глядя прямо перед собой, не веря собственным глазам, закричал «Нет!» — и… затих.

Далеко отсюда, в южной Норвегии, рыбак выехал поутру на лодке, чтобы вытащить сети. Он умиротворенно прислушивался к крику озерных птиц, раздававшемуся в рассветной тишине, к плеску весел, мягко опускаемых в воду, к каплям, сбегавшим вниз при каждом новом погружении.

Этот утренний час казался ему лучшим временем дня. Сейчас ему не надо было думать о скотине в хлеву, о деньгах, которых вечно не хватало для большой семьи. Здесь он был свободен. Поэтому он никогда не брал с собой в лодку помощников, хотя дело пошло бы тогда быстрее.

Он и сам вытащит свои сети!

Взгляд рыбака скользил вдоль камышовых зарослей. Как раз в это время года лебеди выводят птенцов, поэтому он перестал грести, проплывая мимо гнезд. Невольно зауважаешь лебяжьи парочки, когда они шипят, вытянув шеи и хлопая крыльями.

Он поднял весла на корму. Что это там лежит в камышах? Это ведь не камень! Нет, что-то слабо колыхалось в воде на волнах, расходящихся от лодки.

Рыбак осторожно подплыл ближе, приглушенное тревожное чувство усиливалось.

Он не стал подплывать совсем близко. Потому что там было как раз то, что он больше всего боялся увидеть. Мускулы быстро начали работать, унося лодку прочь от страшного места к берегу, к людям!

Но ведь никого не объявляли пропавшим без вести?

Должно быть, это случилось ночью.

— Нет, это невыносимо.

Пристав Свег — вальяжный, обветренный человек пятидесяти лет — выпрямился и отряхнул свои насквозь промокшие брюки.

— Он долго лежал в воде, — продолжал он ехидным тоном. — Очень долго. Ты видишь это, Ульсен, не так ли? На нем остались явные следы этого пребывания. Но меня на самом деле удивляют несколько другие вещи. Посмотрим, сумеешь ли ты догадаться, какие!

Юный помощник пристава, который, как ему казалось, лучше разбирался во всем, чем этот дубовый Свег, сосредоточенно разглядывал набухший от воды труп на земле.

— Да-а, протянул он неуверенно. — Он с кем-то дрался.

— Да это же совершенно очевидно! Нет, ну ты больше ничего не видишь?

Ассистент чувствовал себя неважно, его тошнило.

— Да-а, — сказал он. — Да-а-а…

— Да снесись же ты, наконец, цыпленок ты этакий, а не кудахтай! — нетерпеливо вспыхнул пристав. — Посмотри на руки, на ноги и горло!

У молодого Ульсена было, очевидно, не так уж много мозгов, чтобы он мог разглядеть хоть что-нибудь. Но, чтобы выглядеть, как подобает человеку с высшим образованием, он все же нагнулся и принялся усердно изучать тело.

Наконец он выпрямился.

— У него рана на шее! Свег продолжил:

— Он, этот человек, был связан по рукам и ногам, это ты видишь? Все еще остались следы от затянутой веревки вокруг щиколоток и на запястьях. И… Запомни хорошенько, это самое странное. Да, да, я вижу рану на горле. Но обрати внимание на другое! Его тело выглядит так, как будто из него выкачали всю кровь!

— Да, точно, я это тоже заметил, — быстро произнес Ульсен. — Но я думал, что это и так хорошо видно.

«Ты думал! Мякинная голова! Если ты более образован, чем я, это вовсе не значит, что ты всеведущий! Господи, что мне сделать, чтобы с меня свалился этот мельничный жернов?»

Но пристав не высказал свои мысли вслух. Родители Ульсена принадлежали к влиятельнейшим кругам волости, они были порядочными людьми. Жаль, что у них такой сын, надутый как пузырь.

Он перевернул мертвеца. Большинство деталей одежды расползлось, но сохранился пояс, на котором болтались темные гнилые лохмотья.

На спине одежды не было. И там Свег обнаружил то, что заставило его обратиться за помощью к экспертам.

Перед ним стоял еще один молодой человек с высшим образованием. Но на этот раз более симпатичный.

Сандер Бринк учился в университете, но, обладая талантом, добился таких успехов, что его профессор, к которому, собственно, и обратился Свег, рекомендовал своего юного ученика. Сам научный руководитель собирался в Италию на раскопки и заодно в отпуск. Он, казалось, не мог обмануть ожиданий своей семьи. Поэтому и пришлось привлечь Сандера Бринка.

Свег осмотрел студента скептически. «Слишком молод и слишком хорош собой», — подумалось приставу. Но у Сандера оказалась мягкая, дружелюбная улыбка и приятный голос. «Женщины, должно быть, так и вешаются на него, — ухмыльнулся Свег. Карие глаза, необычно светлые волосы. Девушки, наверняка, не могут устоять перед его обаянием и предаются любовным грезам».

Но даже Свег должен был признать, что парень знает, о чем говорит. Сандер изучал историю культуры и религии, именно поэтому его и пригласили.

Этот молодой человек — наверняка ему нет еще двадцати трех — легко касался обнаженной спины, стоя у стола. Тело несчастного было прикрыто простыней, виднелась лишь бледно-синяя, сморщенная от воды кожа.

— Верно, это языческий символ, — произнес Сандер Бринк. — Разумеется, весьма примитивно и неуклюже вырезанный на коже, но эти птичьи головы…

— А что? — спросил Свег, который ничего не понимал в этих бессмысленных царапинах на спине.

— Здесь. Два клюва, повернутые друг к другу.

— Ну да, — сказал пристав, который по-прежнему не видел никаких клювов.

— Они были типичными для времени Меровингов.

— Что?

— Шестое — восьмое столетие. В Швеции этот период называется Вендель, после того, как нашли Вендель в Упланде. Здесь мы пользуемся термином «эпоха Меровингов», образовавшимся под влиянием древнего французского государства.