Читаем без скачивания Синдром подводника - Алексей

— Товарищ курсант.

Про себя я отметил, что правильно опознан, и тихо порадовался — значит, и среди «сапогов» имеются эрудиты. Хотя про их неосведомленность по матросским кубрикам ходят легенды. Например, где-то в сухопутной глубинке нашей страны к моряку в вечернее время прицепился патруль за то, что он не отдал честь. Не растерявшись, моряк выдал экспромт:

— Согласно Корабельному уставу, после спуска Военно-морского флага честь на флоте не отдают.

Начальник патруля наглое вранье принял за чистую монету, но, засомневавшись, замешкался, а моремана тем временем и след простыл.

Когда я оказался в похожей ситуации, то предпочел не рисковать и не падать в грязь лицом с позорной доставкой в местную комендатуру. Старший патруля хотел тоже выглядеть достойно в извечном поединке между «сапогами» и «шнурками», в старом, как мир, споре кошки с собакой. Предметом разбирательства стал элемент курсантской формы. Офицер, как адвокат, ломающий голову над составлением гражданского иска, испытывал затруднение в подборе нужного термина. Словарный запас у него был не то чтобы ограниченным, а скорее недостаточным. Делая обвивающий шею жест, он бубнел:

— А где ваш... ваше... это... как его? Ну, вы сами знаете что!

Видя его неуверенность и некоторую несостоятельность, я почувствовал превосходство. Не желая давать пощады (нас учили бескомпромиссной борьбе с врагом), участливо, будто собираясь помочь, спросил:

— Извините за непонимание, чево я знаю?

Было смешно и весело. Капитан, ткнув указующим перстом в грудь, намекал на обычный предмет с простым названием — галстук. Он хотел сделать замечание по поводу отсутствия матросского галстука. Мне же только и оставалось тупо демонстрировать непонимание, подавляя накатывающий смех. Вот так, не понятые друг другом, мы и разошлись, как в море корабли.

Диплом об окончании Школы техников у меня оказался вполне приличным (в отличие от аттестата зрелости) с пятью «четверками», остальные отметки были «пятерками», поэтому как отличник учебы я выбрал место дальнейшей службы на флоте — Камчатку. Туда же для прохождения стажировки и убыл.

Сотня бесшабашных курсантов, собранных из двух рот, на Дальний Восток ехала поездом до Владивостока с первой пересадкой в Москве. Здесь чуть ли не потерялось двое товарищей, по пьяному делу попавших в комендатуру. На откуп штрафников, имевших отнюдь не боевой вид, а скорее уставший, как после тяжелой битвы, ушла часть пайковых денег, выданных нам на дорогу. Старший команды, капитан 3-го ранга, пустив шапку по кругу, предложил курсантам сброситься «на коньячок», чтобы выручить товарищей. С одной стороны, мы сделали доброе дело, с другой, — всю дорогу, в общей сложности длящуюся четырнадцать суток, слегка голодали, что не мешало наслаждаться относительной свободой и бездельем, безмятежно созерцать природные красоты великой державы, пересекая ее с запада на восток на расстояние свыше десяти тысяч километров.

В дороге соблюдалась видимость контроля за курсантами, во всяком случае, назначался дежурный по эшелону, обязанности помощника дежурного приходилось исполнять и мне. И не удивительно, что за время пути никто серьезным образом не попал в переделки, хотя предпосылок имелось предостаточно. Например, пока ехали в поезде, в вагон чуть ли не на каждой станции подсаживались сотрудники милиции, которые занимались выяснением обстоятельств по факту выброса человека из поезда.

Когда в Москве сели в вагон, то большинство мест было занято штатским народом, как ютились бедные командированные, трудно представить. Курсанты занимали места на третьих багажных полках и в чердачных нишах. Чтобы обеспечить хоть какой-то комфорт в пути следования, они приняли меры по недопуску посторонних гражданских лиц, для чего на станциях и полустанках кандидатам по предъявленному билету говорили:

— Это воинский вагон, так что ищите свободное место не здесь.

Несчастные пассажиры, нагруженные чемоданами и прочей кладью, в поисках свободной плацкарты рыскали вдоль состава. Не бывает правил без исключений, у нас таким исключением являлись девушки и молодые женщины. Правда те, видя, что творится в вагоне, с опаской ретировались куда подальше, сами убегали.

По дороге через Сибирь почти на каждой станции местные стряпухи предлагали пассажирам различные яства в виде мясных котлет и гарнира из свежеприготовленной домашней картошки и прочие вкусности. И люди их покупали, но не мы. От такого изобилия в вагонах стоял немыслимой соблазнительности аромат, и у нас бежала слюна, которую унять было невозможно, наши животы, как пустые барабаны, стягивались до минимальных объемов. За всю дорогу нас централизовано покормили всего пару-тройку раз, а все остальное время желудки содержались пустыми и необремененными. Что уж говорить о придорожных яствах и деликатесах. Для решения вопроса о подорожном питании отдельные курсанты находили добрых тетенек, которые их кормили: кого за так, а кого и за плату. За какую? Сам не знаю... А на коротких остановках у полустанков, рискуя отстать от поезда, мы бегали к Байкалу, чтобы смыть с лица въевшиеся железнодорожную пыль и копоть.

Вторую пересадку сборная команда произвела в Хабаровске. Предоставленные сами себе, стихийно разбившись на группки, мы ночью гуляли по городу. Наша группа, около десятка голодных курсантов, набрела на хлебозавод, где сердобольные женщины через окошко выдали нам пару буханок горячего вкусного хлеба, и мы его тут же умолотили за пару минут...

Вывод: Настоящий мужчина не пропадет, не зря в народе сочинялись сказки о бравых солдатиках.

По дороге команда постепенно уменьшалась. Последнюю пересадку производили во Владивостоке. Здесь она, уже и так значительно уменьшенная за счет специалистов для баз подводных лодок северного направления, оседавших по дороге, окончательно распалась на крохотные ватаги для юга Приморья и Камчатки. Каждая такая команда имела предписание, а потому в нужный момент откалывалась от основной массы, чтобы убыть в соответствующую военно-морскую базу Краснознаменного Тихоокеанского флота.

Плавание на морском лайнере для меня было первым и запомнилось на всю жизнь. Теплая солнечная погода, у всех — прекрасное настроение. Не спеша пароход отошел от пирса, прошел Уссурийский залив, являющийся частью залива Петра Великого. В свою очередь эти акватории вместе с Амурским заливом входят в бассейн Японского моря. Проходя по заповедному заливу Петра Великого, мы оставляли по левому борту остров Аскольд. Старший группы, капитан 3-го ранга, будучи под впечатлением от прекрасного вида, расчувствовался и поведал детективную историю о том, как американская подлодка вошла в водные окрестности Владивостока, наделала много шуму и подняла всю противолодочную оборону (ПЛО) Тихоокеанского флота по боевой тревоге. В самый апогей суматохи она скрытно залегла на грунт у подножья острова Аскольд и затаилась. Когда же шум закончился, вражеская субмарина тихо уплыла восвояси. За этот финт американский командир (или его подводная лодка) был романтично прозван «Черным принцем», а мы получили неприятный урок.

Расстояние от Владивостока до Петропавловска — около двух с половиной тысяч километров. Преодолели мы его за четверо суток, идя через пролив Лаперуза, разделяющий советский остров Сахалин и японский Хоккайдо. Ночные огни Хоккайдо виднелись на большом расстоянии, а Сахалин темным контуром возвышался на горизонте. Прошли Японское, Охотское моря, Тихий океан. Воды Японского моря и Тихого океана красивого лазурного цвета, а воды Охотского казались темными, менее приятными глазу и желания купаться не вызывали.

На пароходе была та же атмосфера беззаботности, что и в поезде. Нас поместили в каюту носовой части судна, где каждому выделили по шконке. На дорожку несытно покормили, посчитав, что больше никто никому ничего не должен. В дальнейшем для поиска пропитания мы опять же были предоставлены сами себе. На пароходе народу было много, всякого и разного, и курсанты, как и в поезде, решали вопрос прокорма самостоятельно.

Охотское море, демонстрируя суровый норов, не сильно и не жестоко качало нас штормом в четыре балла. Мне нравилось лежать на шконке и тихо балдеть, когда нос судна и я вместе с ним, в результате килевой качки по восьмерке, долго-долго летел вверх, а затем так же продолжительно падал вниз, как в бездонный колодец. Не все испытывали удовольствие, некоторые страдали от морской качки. Штрафбатовцы («сапоги» и что удивительно — без конвоя) — мужики лет под тридцать с красными рожами, в пьяном угаре разгуливали по палубам, откровенно смеялись над бледными и зелеными жертвами болтанки.

На пароходе имелось два бассейна и столько же ресторанов и кафе. Понятное дело, финансовые возможности не позволяли нам разгуляться. К нашей великой радости, на верхней палубе, в купели свежего морского или океанского бриза, устраивались танцы, создающие особую атмосферу с привкусом морской романтики, вдохновляющую на сердечные приключения. Здесь и протекало наше основное время. Когда звучала музыка, ни один танец не обходился без участия курсантов.