Читаем без скачивания Постель - Януш Вишневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она слушала. И вспоминала, как мама читала ей сказки. Она положила голову ему на плечо и слушала. Оба уснули, должно быть, одновременно.
Их разбудил вечерний холод. На маленьком пляже было совсем темно.
— Пора возвращаться, — сказал Лукаш, касаясь губами ее лба.
Да. Книга пахла своей историей.
И океаном…
Она приняла душ. С мокрой головой присела на кровать. Достала книгу. Из книги ей на колени высыпалось несколько песчинок. Она дотронулась до каждой.
Впервые ей подумалось, что, может, там, на том пляже, где в общем-то ничего и не произошло, все как раз и началось. Чтото такое, чему пока нет названия. Она не сумела определить это состояние, но ей вдруг подумалось, что это не нужно, да и не обязана она вовсе ничего называть.
Что время само когда-нибудь все назовет.
Она открыла книгу, легла на кровать и стала читать последнюю главу. Ту, которую они не успели дочитать там, на пляже. Она читала, и ей хотелось, чтобы эта книга никогда не кончалась. Снова она была там, на пляже…
Она встала. Торопливо раскрыла ноутбук. Начала писать…
Моя беда в том, что я не умею ждать, не умею упорно, день за днем отдаляться от скверных переживаний. Я чувствую тогда, что впустую трачу время. Я просто не умею ждать. Я должна научиться этому. Ты смог бы научить меня быть терпеливой? Тогда, на том маленьком пляже, ты был олицетворением терпения. Само терпение.
Я не хочу в одиночку дочитывать эту книгу. У меня широкая постель. Она, может, и не такая мягкая, как песок на том пляже, но я чувствую себя в ней в такой же безопасности, как и там, на твоем плече. Не мог бы ты прийти и дочитать мне последнюю главу? Здесь, у меня? P. S. Я выбросила ту рубашку. Сразу, как только мы вернулись в отель…
Отослала. Улыбнулась сама себе. Положила голову на голубую подушку. Закрыла глаза и стала терпеливо ждать.
Звонка в дверь, приятных сновидений, а может, любви…
О лжи…
Расскажешь мне? О них обо всех? О тех, к которым ты прикасался до меня? Расскажешь?! Я не буду ревновать. Обещаю…
Мне иногда кажется, что если бы машины умели говорить, то в одну из летних ночей по дороге в Париж, Венецию, Прагу, в Казимеж-над-Вислой или Барселону, в темноте, под тихую, плывущую из динамиков музыку ты задала бы эти вопросы. Точно так же, как иногда их задают женщины. А поскольку женщины по природе своей не могут не ревновать, а еще потому, что обещания не ревновать даются под давлением сиюминутных обстоятельств, я никогда не отвечал на такие вопросы. Я все никак не мог понять, зачем женщины хотят это знать. А может, они вовсе не хотят и это всего лишь провокация с их стороны? Может, единственный правильный ответ — это «не скажу, потому что не помню ни одного важного прикосновения к другой женщине, кроме тебя», а потом зажмуриться, чтобы она не смогла разглядеть в моих глазах лжи? Вот если бы об этом спросила моя машина, я бы ей ответил. Всю правду бы выложил. Без колебаний. С именами, датами рождения и пикантными подробностями нашей близости. Мне не пришлось бы даже выдумывать имена.
У всех моих машин были женские имена.
Все они были для меня самыми красивыми, каждой из них я хранил верность, во всех был безумно влюблен, к каждой прикасался и каждую в свое время бросил.
Ради очередной. Той, что помоложе.
Расскажешь мне о них? Обо всех них? Расскажешь? Ладно. Про первую любовь… Неправда, что первая — значит, самая в жизни главная. Это придумали ревнивые и завистливые «первые». Для меня самая главная — последняя любовь. Впрочем, и первая имеет значение. Она самая невротическая и самая загадочная. Ее ни с чем нельзя сравнить. Моя была родом из Италии («Fiat-126p»). Такая миниатюрная, что порой казалось, я могу отвезти ее на лифте в ванную на десятый этаж и помыть. Мы все ее любили. Моя жена, моя дочка Иоася и я. Иоася (1983 года рождения), наверное, больше всех. Когда Иоася не могла заснуть, я клал ее в пеленках на заднее сиденье и делал несколько кругов по кварталу. Сразу засыпала. Хотелось бы верить, что от ритмических усыпляющих потряхиваний на выбоинах, а не от бензиновых испарений.
Потом я познакомился с чешкой («Коda-120L»). Сегодня я знаю, что из всего чешского только манекенщицы прекрасны. А тогда, в 1984 году, мне казалось, что чешские автомобили тоже ничего.
Тем более в экспортном варианте, купленные в «Певексе»,[7] за доллары. Когда в те времена люди платили доллары в «Певексе» за машину, а не за кафель, обои или детское питание, то даже «Koda120L» должна была казаться любовью.
С ней у меня не было связано никаких особых переживаний. Во всяком случае, наши переживания никогда не совпадали.
Она всегда опаздывала. Того же мнения и большинство мужчин…
Потом в Польше случилось нечто небывалое (вторая половина восьмидесятых прошлого века). Самой востребованной жидкостью у мужчин стал бензин.
Карточки на водку меняли на карточки на бензин. А дома гнали самогон. Всех, у кого машина работала на дизтопливе, искренне ненавидели на автозаправках. Такой клиент не давал сверху и не приезжал в два часа ночи с отчаянной надеждой заправиться. Он мог, как тракторист, заливать сколько хотел. Мне противны взятки. Водка тоже. Я без памяти влюбился в «Daihatsu Charade». Впервые я прикоснулся к ней в Копенгагене. Она была прекрасна. Пахла малиновым шампунем. И была удивительно стройной. За привоз машины из-за границы надо было платить пошлину, которую тогда рассчитывали по весу (sic!) машины. Моя «DC» (Диси) была и худенькой и дизелем, и в день я мог залить в нее сколько хотел, как те трактористы. Но не только за это я любил ее. Мы проехали вместе более 140 тысяч километров. Масса воспоминаний. Наши поездки из Торуни в Варшаву — там я делал кандидатскую. Серые часы ожидания на еще более мрачных границах с ГДР. Мы с ней вместе вывезли почти все мое имущество из Польши во Франкфурт-на-Майне и с нескрываемым наслаждением вместе распрощались с ГДР на карте мира и на нашем пути.
Мне ни разу не случилось купить для нее что-нибудь красивое. Хоть я и обожал тратить деньги на женщин, имеющих для меня значение. Даже не обул ее в зимнюю резину, но все равно знаю: она простила мне это.
Потом была «Toyota Сатгу», «СотЫ» (Тиси). Тоже из «Певекса». После моей малютки Диси огромная Тиси была подобна женщине с Марса, а не с Венеры.
Сильная, мощная, как валькирия с огромной силиконовой грудью из какой-то японской компьютерной игры. Когда мне начинало казаться, что мы с ней совпали по частоте, она без предупреждения включала турбо. Когда ускорение появляется (по мнению мужчин) слишком поздно, у них возникает щекотливая проблема. Два раза ее хотели у меня угнать, и оба раза она им не далась. Хранила мне верность. Милиционеры из транспортного управления сказали мне, что такое счастье не может длиться вечно. Слишком привлекательная, чтобы проводить ночь в одиночестве. Я уступил ее другому. Все время в черном списке. Он обещал мне, что в темное время будет держать ее в гараже. Не знаю, сдержал ли слово. Мы расстались окончательно, но я никогда не забывал ее.