Читаем без скачивания Мама, я жулика люблю! - Наталия Медведева

Да, борьба любыми средствами! Что я ей сделала? Я же дома была, никуда не убежала. Портвейн я пила, так она и не видела. Сидела себе, на пианино играла, пела. Может, я пела слишком громко? Так нет ведь никого в квартире!.. По двору идет девушка-маляр в комбинезоне. Ставит лестницу у стены, сама на ящик садится, сверточек достает. Еда у нее там.

— Девушка! Я здесь, здесь!

Она лениво смотрит наверх, находит меня.

— Девушка! Вы работаете здесь?

— У меня перерыв.

Да, надо с ней поласковей. Уговорить как-нибудь.

— Меня заперли. Случайно! Мне к врачу. К врачу надо!

По-моему, она поняла. Встает с ящика и идет к закутку, куда окно выходит. Там свалка ящиков, алкаши на них частенько поддают.

— Девушка! У меня есть ключ! От входной двери.

Можно и из двора в квартиру попасть, но ключа от «черного» хода нет. Она еще не захочет идти через весь двор, на улицу, за угол, еще метров тридцать и потом только в парадное…

— Я вам брошу ключ от квартиры. Парадное рядом с магазином «Вино». Квартира восемьдесят шесть.

— Понятно. Бросайте.

Понятно ей… Но я бросаю ключ. Дура! Надо было хоть в коробок положить. Но она нашла, повертела им над головой.

— Сейчас я приду.

— Ой, девушка! Я вас жду!

А вдруг она воровка? Соберет в квартире все что можно и убежит… Довольно скоро слышу, как открывается входная дверь.

— Девушка, это вы?… Я здесь — первая дверь слева. Представляете, мне к врачу, а мама думала, что меня дома нет, и заперла комнату.

Да, знала бы она, к какому мне врачу.

— Ключ от комнаты в кармане пальто, которое на вешалке.

Она шебуршит за дверью очень долго что-то.

— Нет тут ключа.

Ни хуя себе! А где же он?

— Девушка, ну вы поищите, а? Под ковриком, может…

Господи, как все долго!

— Нашла. Он в сапоге был.

— Ну, так отпирайте же меня!

Вот дура — нашла и не открывает! Я обнимаю ее. Она совсем девчонка.

— Вы подождите, я вам что-нибудь дам.

Между рамами правого окна мать хранит консервы. Я беру баклажанную икру, крабы, лосось. Выношу ей в коридор.

— Да что вы, не надо мне!

— Берите, берите — вы моя спасительница!

Целую ее в щеку, прямо в пятнышко от краски.

Она уходит, а я бегу к туалету. Тут же, вспомнив про зеленую кастрюльку, передумываю. Иду в комнату и писаю в кастрюлю. Уйду и оставлю. Вот все, что осталось от вашей дочери, Маргарита Васильевна!

Я опаздываю. Бегу по эскалатору вверх, мелькаю голыми ляжками. А чуть выше, между ними, у меня болезнь. Но я, наверное, настолько бесстыжая или глупая, что не осознаю полностью случившегося. Дома, перед выходом, глаза подкрашивала, перед зеркалом крутилась.

Он стоит на улице. Не один — с Захарчиком. А как же я при нем про деньги скажу?

— Здравствуйте. Извини, что опоздала, попала в глупую историю.

— Не сомневаюсь в твоих способностях попадать в истории.

Александр передает Захарчику полиэтиленовый мешок. Потом смотрит на меня — наглая его ухмылочка мне уже знакома.

— Не хочешь купить «доску»? Всего штука. Классная вещь.

Издевается. Откуда у меня «штука»? Сейчас я его порадую тем, что даже ста рублей у меня нет. Захарчик прощается с нами, идет в метро.

— Ну, пошли. Пешком минут десять.

— Подожди, у меня всего пятьдесят рублей. Я больше не смогла… достать.

— Ладно. Разберемся.

И мы идем. Конечно, он недоволен, что у меня денег нет. Зачем он тогда к врачу ведет? «Человеком надо быть…» — не верю я ему. А грузинской суке Гарику я, значит, верю? Он меня не видел несколько дней, выебался с кем-то, потом я пришла… Я еще стихи ему читала: «Всегда найдется женская рука…» Вот ему и нашлась, не рука, а пизда.

Диспансер — одноэтажное здание. Входим во двор. К «черному» ходу. Александр заходит в небольшую дверь, и я жду его во дворике. Окошки все забелены, чтобы не видно было, что внутри происходит. Через несколько минут Александр зовет меня, тихо свистнув.

Дядя доктор, вы хороший? Он ведь не скажет, что он плохой доктор. Я впервые в жизни сажусь на гинекологическое кресло. Прямо в юбочке, только трусики сняв.

— Ну, ноги. Ноги-то раздвиньте.

Какой же стыд! Врач берет мазок для анализа, но укол тоже делает. Уверен, что я больна. У меня уже полные глаза слез — от стыда и обиды. А Сашка во дворе. Ждет меня. Меня — заразившую его. Он берет меня под руку, и мы быстро, почти бегом, выходим из двора. Я не выдерживаю и начинаю плакать. Реветь во весь голос: «Сашенька, прости меня, пожалуйста!» И он прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам. Не бросает меня, не уходит.

Через два часа мы возвращаемся во дворик и опять ждем друг друга. И опять я плачу, и он успокаивает меня. Ничего не говорит, а просто держит меня за плечи. Завтра я опять должна буду прийти сюда. Три раза. А он только один раз утром.

6

Мы не разговариваем с матерью. Но она не забирает мои вещи и меня не запирает больше. Она только смотрит на меня выцветшими своими глазами и молчит. Будто чувствует что-то, но ни cлова не говорит. Я все время сижу дома, играю — прелюдию и сонату. Сонату — прелюдию. Отказываюсь от Ольгиных приглашений за город, в новое кафе «Сонеты». Не хочу я ничего и никого.

Два дня я ходила в диспансер одна. И больше не плакала. Даже стыдно было, что не плакала. Ко всему человек привыкает. И то, что вчера казалось причиной для самоубийства, сегодня просто неприятность, от которой можно избавиться за полтинник. Он так и не взял у меня денег. «Адью, девушка!» — сказал, и все.

Гробовая тишина стоит в квартире. Мы похоронили кого-то? Наверное. Она — веру в меня, доверие ко мне. Я… Сижу в «моей» комнате и занимаюсь вредительством. Вырезаю себя из всех совместных школьных фотографий. Слышу, как дверь «черного» хода хлопает. Что это она так поздно мусор выносит? Даже не попросит меня. Через некоторое время она заглядывает и зовет в другую комнату — поговорить. Я нехотя иду. В бабушкиной комнате, конечно, стоит оттоманка, на которой иногда приходит поспать мой брат. Как я понимаю из его проявленных пленок, он спит и на бабушкиной кровати. Не один — с кем-то очень сисястым. Еще он приходит поесть суп, занять денег, спиздить бутылочку и, посмотрев на меня подозрительно, спросить: «Ну, что, маленькая лошадь?» Стена, к которой придвинут большой стол, заклеена клеенкой. Чтобы обои не пачкать. Можно подумать, что когда мы едим, то дирижируем. Бабкино изобретение — вы, мол, свиньи, не жалеющие добра. До клеенки она стену оклеивала обоями — почти та же история, что и со стеной вокруг телефона.

Я вхожу в комнату. Почему-то горит только маленькая лампа на секретере — бабушкин подарок мне: «Учись, внученька!» Наверное, у меня вырастают клыки — за столом сидит Александр.

— Вот, Наташа, — Александр…

Он добавляет: «Иванович». Сука!

— …сказал, что твой друг. Я и пригласила твоего друга обсудить твое будущее.

Я в этом дурацком халате… Зачем он пришел? Мать обалдела совсем, не знает, к чьей помощи прибегнуть. Это он вошел через «черный» ход. Неужели он сказал ей? Я бью его по ноге под столом.

— …Я думала, она в окно выбросилась. Я ничего не знаю о ней.

В придачу к кастрюльке я оставила перекинутые за окно простыни и двери заперла. У кого она хочет узнать обо мне?! У этого фарцовщика хуева? Что он знает обо мне? Ну, пожалел меня плачущую, рассказала я ему пару историй из школьной жизни. Я вот даже отчество его знаю. Иванович, еби его мать!

— Я не собираюсь принимать участие в этом маразме. Желаю приятно провести время.

Встаю из-за стола. Я так охуела, что послушно уселась за него.

— Как тебе не стыдно, Наташа?

— Это тебе должно быть стыдно, мамочка. И вам — Александр Иваныч!

— Я хочу знать, что с тобой происходит, кто твои друзья.

— Какие друзья?! Ты собираешься приглашать сюда каждого встречного-поперечного?

— Я уже встречный-поперечный…

Он еще что-то вякает!

— Я очень сожалею, если вы претендовали на другую роль, но все места уже распределены. Вами же самими!

— Наташа, прекрати пререкания, я ничего не пойму!

— Нечего тут понимать. До свидания!

Бамс! — дверь бабушкиной комнаты. Бамс! — дверь «моей», и на задвижку. Обсуждать она собралась!

Я слышу, как он уходит: «До свидания, Маргарита Васильевна», — уже не через «черный» ход. Мать стучит в дверь.

— Ты откроешь мне или нет? Что это за поведение?!

— Я не собираюсь с тобой ничего обсуждать. С ним обсуждай.

— Прекрати!.. Господи, откуда ты такого мужика раскопала? Он же мужик!

А ты хотела, мамочка, чтобы я с детства увлеклась лесбиянством? Может, еще и увлекусь — я люблю Ольгу за сиськи тискать.

— Я не настаивала на его приходе, да будет тебе известно. Он сам проявил желание познакомиться. И это меня чуточку успокаивает — хоть не бандит какой-нибудь, скрывающийся… Но он ведь взрослый мужчина!