Читаем без скачивания Синий аметист - Петр Константинов

— Что-то я в толк не возьму, о чем ты, мастер Димитр? — хаджи Стойо приподнялся с дивана. Кровь бросилась ему в лицо, от этого оно казалось страшным.

Аргиряди пристально посмотрел на Джумалию, потом перевел взгляд на хаджи Стойо и сказал с досадой:

— Спокойно, хаджи. Не лезь в бутылку. Чего ты шум поднимаешь. Мы здесь собрались дело делать…

— Нет, пусть он мне скажет, — продолжал стоять на своем разгоряченный хаджи Стойо, — пусть мне ответит, что за басни он тут бает… Где он находится, а? Или вроде брата своего, что русином заделался…

Джумалия исподлобья взглянул на хаджи.

— Ты брата моего не трогай… — сквозь зубы процедил он.

Но хаджи Стойо, казалось, вообще не обратил на эти слова никакого внимания.

— Знаю я, — продолжал он, качая головой, — тут ими всеми тот, учитель, верховодит. Геров… Консул… Но мы еще посмотрим, — и хаджи погрозил пальцем. — Больно скоро забыли Ахмеда…

Джумалия смотрел на него и молчал. Губы у него дрожали. Он ненавидел хаджи Стойо Данова, но никогда прежде не выступал против него. Какая-то подсознательная предосторожность перед бесцеремонностью этого человека заставляла его относиться к хаджи со скрытым презрением. Однако переживания последних дней, страх, бессилие, которые приходилось ему испытывать теперь, оглушили его, заставив забыть об осмотрительности.

— Ты о каком Ахмеде говоришь, хаджи, — медленно произнес он, делая упор на каждом слове, — уж не о том ли, что в прошлом году вырезал всю Перуштицу и села вокруг, так что ни одной живой души не осталось?

Хаджи Стойо широко раскрыл глаза. Он только развел руками и угрожающе посмотрел на Аргиряди.

— Это уже бунт, — рявкнул он вдруг. — Мы сидим, ждем, а тут…

Аргиряди поднялся с места. Чувствовалось, что он взволнован случившимся, но голос его звучал спокойно:

— Каждый волен думать так, как он хочет. Но в моем доме я не позволю говорить подобные вещи…

Хотя хозяин дома произнес это ни на кого не глядя, слова его явно относились к Джумалии, но вместе с тем служили предупреждением и хаджи, что он не имеет права разговаривать таким тоном.

Итальянец, понявший, что происходит, осторожно прокашлялся.

Джумалия умолк. Потом медленно подошел к окну. Взгляд его скользнул по высоким минаретам Мурадовой мечети и устремился дальше, к синим силуэтам гор. Гнев и возмущение по-прежнему не утихали в груди, и он ощущал, как сильно бьется сердце.

— Атанас, — обратился он к хозяину. — Мне больше нечего сказать. Если у тебя все, я, пожалуй, пойду… Мне еще нужно обойти магазины…

Хаджи Стойо закурил сигарету и теперь пускал клубы дыма сквозь стиснутые губы, презрительно уставившись на солнечные пятна на ковре.

Аргиряди вышел из-за стола, внимательно, но настойчиво нажал на плечо Джумалии, усаживая его в черное венецианское кресло, и примирительно сказал:

— Еще успеешь обойти магазины… Сядь покуда…

В это время с улицы донеслись голоса. Ландуззи подошел к окну. Обернувшись к Аргиряди, вымолвил, подняв брови:

— Амурат-бей…

На лестнице послышались энергичные шаги.

В комнату вошел бей. Он поздоровался со всеми за руку и непринужденно уселся в кресло возле камина. На нем был темного цвета полувоенный костюм, который ничего не говорил о ранге пришельца.

Аргиряди умело повел разговор, чтобы хоть как-то разрядить тягостную атмосферу в комнате.

— Только что, бей, мы обсуждали положение с сукном и продуктами, думали-рядили, что можно сделать, — и он обвел взглядом всех присутствующих. — Ныне это представляется нам трудным, особенно поставки сукна. После прошлогодних бунтов в селах производство сукна почти замерло…

— Дело не терпит отлагательства, Атанас-эфенди, — сухо сказал Амурат. — Наша просьба немалая, но я думаю, что такой город, как Филибе, где сосредоточена вся торговля Румелии, может одеть и накормить десять тысяч солдат.

Бей остановился, будто раздумывая, стоит ли продолжать, но потом добавил:

— Не менее важно и другое, о чем сказано в указе султана, да продлит аллах его жизнь, — достаточное количество провианта и одежды на складах тут, в Филибе. От Стара-Планины до Эдирне нет более надежного города, чем Филибе.

И Амурат-бей коротко перечислил обязанности руководителей города по благоустройству дорог, строительству складов, которое должно быть бесплатным. Было видно, что он посвящен во многие подробности, которые гильдия торговцев считала своей тайной.

Пока бей говорил, Аргиряди впервые хорошо рассмотрел его. Это был мужчина лет сорока, с отличной осанкой и изысканными манерами, которые выдавали длительную шлифовку на различных службах Порты. На смуглом лице резко выделялись холодные миндалевидные глаза серо-зеленого цвета.

— С прошлого года, — снова попробовал защититься Аргиряди, когда бей умолк, — зерна и шерсти на пловдивском рынке уменьшилось втрое.

Это касается и других городов, — сухо бросил Амурат.

— Верно, — кивнул Аргиряди. — Но в Филибе это ощущается сильнее, чем в других городах.

В дверь постучали. Вошел секретарь конторы Теохарий. Он подошел к Аргиряди и что-то прошептал ему на ухо.

— Пусть войдет, пусть войдет, — оживился Аргиряди. — Проси его.

Обернувшись к бею, пояснил:

— Грозев, представляющий Режию,[6] привез письмо из Вены, от Шнейдера.

Бей согласно кивнул. Спустя мгновение в дверях показался вчерашний гость Джумалии; сдержанно поклонившись, он поздоровался за руку с Аргиряди. После чего уселся на стул, стоявший у окна, и сгюкойно расстегнул пальто.

Джумалия почувствовал, что гнев, улегшийся было в душе, вновь поднимается в нем. Он пристально посмотрел на Грозева, и торговец показался ему иным, нежели вчера. Что-то в его облике изменилось. В светлых глазах можно было прочесть сдержанный вызов. Амурат бросил на него дружелюбный взгляд и спросил:

— Вы давно из Вены, эфенди?

— Нет, ваше превосходительство, не так давно, — ответил Грозев. — Но обычно всеми сделками я руковожу из Бухареста.

— Говорят, — продолжал бей, — что в последнее время русские покупают австрийское оружие.

— Возможно, — с неопределенной улыбкой ответил торговец. — Но даже если это и так, можете себе представить, какое оружие продают австрийцы русским.

Амурат покачал головой и спокойно заметил:

— В сущности, в последнее время русские построили совсем приличные заводы в Туле.

— Так-то оно так, — согласился Грозев. — Но по точности стрельбы ни одно оружие не может сравниться с австрийской и бельгийской винтовкой.

— Возможно, хотя мы предпочитаем «Пибоди-Мартини» и карабины «Винчестер». Но как бы там ни было, связи с австрийцами мы должны поддерживать, они очень для нас важны.

— Да. Даже с политической точки зрения… — в тон ему дополнил с легкой усмешкой Грозев.

Бей не отреагировал на замечание гостя и перевел разговор на другое. Он стал вспоминать о тех двух годах, которые провел в Вене в качестве атташе. Беседа велась между беем, Аргиряди и Грозевым. На других Амурат лишь время от времени коротко взглядывал, как бы показывая, что он не забыл об их присутствии. Лицо у него оживилось, явно, он был рад предоставившейся возможности окунуться вновь в не столь далекое прошлое. В ту минуту, когда бей, хотя и сдержанно, восхищался утонченным вкусом венок, в дверь постучали и вошел Апостолидис. Он приходился двоюродным братом Игнасио по материнской линии и дальним родственником Аргиряди. Хотя корни рода Апостолидиса шли из Копривштицы, но ответвления родословного дерева тесно переплелись с древними греческими родами из Янины и Константинополя, поэтому Георгиос Апостолидис считал себя чистокровным потомком эллинской расы. Это был всегда безукоризненно одетый худой человек среднего роста с бледным, испитым лицом и густо напомаженными волосами.

Войдя в комнату, Апостолидис остановился у двери, заученным движением вставил в глаз монокль и обвел взглядом присутствующих. Заметив Амурат-бея, он почтительно поклонился и направился прямо к нему, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

— Я еще вчера узнал, что вы прибыли в город, ваше превосходительство, — сказал Апостолидис. — Безмерно рад вас видеть.

Амурат-бей, находясь еще под впечатлением недавнего разговора, посмотрел на гостя и неопределенно улыбнулся.

Апостолидис почувствовал себя неловко от сдержанности бея, но быстро взял себя в руки, гордо пересек комнату и уселся на диван рядом с хаджи Стойо. Торговец зерном фамильярно притянул его к себе и повел разговор о сумме, которую Апостолидис задолжал ему за наем магазинов в Тепеалты.

Беседа, прерванная внезапным появлением Апостолидиса, уже не могла вернуться в прежнее русло. Амурат принялся спорить с Аргиряди, доказывая преимущества константинопольского храма святой Софии перед венским собором святого Стефана. Потом неожиданно поднялся с места и откланялся, объяснив необходимость ухода тем, что увлекся разговором, а в мютесарифстве его ждут дела.