Читаем без скачивания Двуявь - Владимир Прягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, если бы не Никита Сергеич…
– Да, в том-то и прикол. Хотя многие о нём отзываются без всякого пиетета – говорят, что упёртый был просто до безобразия. Если что втемяшилось – всё, капец. Ломится, как лось через заросли, и слушать никого не желает. Попробуешь возразить – обложит по-пролетарски.
– Как тех авангардистов в Манеже?
– Ага, примерно. Но с «антигравом» упрямство его лосиное помогло, иначе никуда бы не полетели, даже на Луну – вряд ли. Копошились бы в песочнице до сих пор, грызлись бы с Америкой потихоньку. Или вообще могли надорваться, экономика бы посыпалась – и привет Карлу с Фридрихом.
– Ты вот так прямо и написал? Про Карла с Фридрихом?
– Нет, конечно. Это я тебе для наглядности. В неофициальном порядке.
– Ценю ваше доверие, товарищ Самохин. Постараюсь оправдать.
– Да уж, приложите усилия.
Высказав это ценное пожелание, Юра отставил чашку и откинулся на спинку сиденья. За соседним столом ухохатывались, вспоминая цитаты из мосфильмовского блокбастера-рекордсмена «Триста парсеков» о несчастной любви землянина к прекрасной иномирянке из созвездия Малый Конь. По-весеннему чирикали воробьи. Тоня достала планшет, пробежалась пальцами по экрану и пояснила:
– Смотрю про «антиграв» в БСЭ. Забавно, тут толком нигде не сказано, кто конкретно его открыл. Ну, то есть коллектив ОКБ-52, комплексное исследование, все дела… Поддержка партии и правительства… Подробно, но как-то очень расплывчато.
– А зачем тебе конкретное имя?
– Да любопытно просто. У меня в голове не укладывается, как такое можно вообще придумать, вывести через формулы – хоть случайно, хоть специально.
– Я даже не пытаюсь понять. Знаешь, есть поговорка: «Мы стоим на плечах гигантов». Вот это оно и есть – гиганты и чудеса. А мы спустя полвека глазами хлопаем и тихо офигеваем.
– Ты давно этой темой интересуешься?
– Давно, со школы ещё. Дед – космолётчик, я говорил уже, ну и родители были тоже… Но меня, как ты поняла, не столько само открытие занимает, сколько его последствия, изменения в мире. Я же, типа, историк. Вернее, пока ещё так, личинка будущего историка.
Тоня рассмеялась, и он подумал, что этот смех ей очень идёт. Как и эта пёстрая осень.
– Ой, не могу! «Личинка»… Это ж надо было додуматься… Да вы у нас, Юрий, просто образец скромности, недосягаемый эталон.
– Этого не отнять.
– Вижу, вижу. Но всё-таки – как ты выдумывал другой мир, который без «антиграва»? Там же куча деталей, влияющих друг на друга. Транспорт, политика, настроения в массах…
– Даже не знаю, как-то само представилось. Или сон из памяти всплыл – старый, полузабытый. Как, знаешь, старинная фотография – выцвела, полиняла, только силуэты видны, но общий смысл понять ещё можно. Вот. Препод задал эссе, я стал насчёт темы соображать, ну и забрезжила эта картинка смутно. Прикинул – а действительно, могло что-то такое быть. Детали пришлось додумывать, но в целом получилось забавно. Даже эти, вон, оценили.
– Оценили, ага. Теперь бы ещё понять, какой им с этого прок. И к чему была эта фраза, что стране опять нужно чудо.
Юра только развёл руками. Тоня, посмотрев на часы, вздохнула с видимым сожалением. Сказала:
– Скоро звонок уже. Пора возвращаться.
– У меня, если честно, никакого желания. Настроение вообще не учебное.
– У меня тоже. Но что ж теперь?
Она посмотрела с лёгкой хитринкой, будто подначивала – давай, фантазёр-историк, прояви инициативу, предложи достойный выход из тупика. Юра насупился, демонстрируя стратегическое мышление, и изрёк:
– Ну, раз уж мы катимся по наклонной, останавливаться нельзя. Поэтому на занятия я вас, товарищ Меньшова, не отпускаю. Решение принято, возражать не советую, ибо в гневе я зело страшен.
– Да, – согласилась Тоня, – мороз по коже.
– То-то же. Значит, сейчас встаём и идём отсюда подальше.
– Роскошный план. Подкупает, я бы сказала, своей конкретностью.
Они выбрались из-под зонтика и зашагали прочь, оставив университет за спиной. Дойдя до перекрёстка, свернули на поперечную улицу. Навстречу проплыл городской автобус, как его называли по старой памяти: в отличие от аэрокара, он на маршруте не поднимался к небу, а скользил над землёй. Такой транспорт лучше подходил для старых кварталов, где дома стоят тесно, над дорогой нависают деревья, а от остановки до остановки – рукой подать.
Асфальт, давно отвыкший от прикосновений колёс, был, однако, подлатан для пущей декоративности. Пятиэтажки, построенные ещё при Шелепине, всматривались друг в друга близорукими окнами, надменно выпячивая губы-балконы. Блестели витрины в цокольных этажах – булочная, хинкальная, канцтовары, салон беспроводной связи. Жирные голуби бродили по тротуару, нехотя уступая дорогу людям.
– А парк далеко отсюда? – спросила Тоня.
– Да нет, не очень. Ты не была ни разу?
– Как-то не добралась ещё. Я не местная, мне простительно.
– Тогда идея. Там в парке – колесо обозрения. Как тебе?
– В самый раз.
Зеленовато-белый автобус распахнул перед ними двери. Пропуская Тоню вперёд, Юра подумал, что волосы у неё необычно длинные – пусть не до пояса, но ниже лопаток. Пушистый светлый ковёр. Сразу видно, что не какая-нибудь остриженная спортсменка.
Поднявшись в полупустой салон, они сели на теневую сторону. Без тряски на ухабах поездка оставляла ощущение ирреальности – будто сидишь в кинозале, где крутят видовой фильм.
Прополз мимо Дом Торговли со стеклянным фасадом, потом угловатый ДК железнодорожников. Солидно выдвинулся горком, расцвеченный флагами; на стоянке сбоку чернели два персональных аэрокара. Ильич на постаменте, сняв кепку по случаю хорошей погоды, указывал куда-то на запад – видимо, призывал убрать последнее облако с горизонта.
В парке царило весёлое оживление. Играла музыка (какой-то доисторический ВИА – не то «Мечты», не то «Ягоды»), фланировали нарядные парочки, роился народ вокруг киоска с мороженым. Пухлый малыш, как бурлак на Волге, тянул за собой гигантскую гроздь из воздушных шариков.
Колесо обозрения крутилось медленно и степенно. Дождавшись, когда подплывёт пустая гондола, первокурсники устроились на сиденье и стали возноситься над парком. Тополя махали им вслед.
– Ух ты! – огляделась Тоня. – Действительно, красотища.
– А то, – подтвердил Юра самодовольно, как будто лично спроектировал все ландшафты и утвердил в горкоме.
Осенний город сверкал под ними как хохломской поднос – жёлто-багряный, с редкими вкраплениями зелёного. Над подносом вилась серебристая мошкара маршрутных аэрокаров; сахарно белели кубики новостроек.
За перелеском у восточной окраины виднелся матово-синий купол – пассажирский терминал космодрома. Рейсовый межпланетник, похожий на разозлённого шершня, заходил на посадку. В другой
