Читаем без скачивания Дубровинский - Вадим Прокофьев

Он, будучи в то время 18-летним юношей, уже являлся выдающимся социал-демократом».

Кузнецов-Голов видел в этом юноше «крупного организатора рабочих масс».

Нет никаких оснований ставить под сомнение это свидетельство Кузнецова-Голова.

Но в своих воспоминаниях Кузнецов-Голов приводит такие факты, которые противоречат всем остальным известным нам документам о жизни Иосифа Федоровича. Так, Кузнецов-Голов уверен, что Дубровинский пришел к социал-демократам из лагеря народовольцев и только знакомство с неким Чернышевым в Курске стало поворотным пунктом в его мировоззрении. В это трудно поверить, учитывая возраст Иосифа.

Вызывает сомнение и утверждение мемуариста, что, «работая в Орле в период 1895—6 года, И[осиф] Ф[едорович] редактирует „Орловский вестник“» и, более того, «пишет очень интересные экономические обозрения в „Саратовский дневник“».

Вряд ли это было под силу восемнадцатилетнему юноше, пусть даже и начитанному. И кроме того, для редактирования «Вестника» требовалось разрешение властей. Они не могли выдать его неизвестному, недоучившемуся юнцу.

После знакомства с Зубатовым Иосифа Федоровича перевели в Таганскую тюрьму. Дубровинский не знал, что это – простое переселение или изменение его судьбы, хотя бы в будущем.

Тюрьма тюрьме рознь. И в каждой по-своему, но обязательно плохо.

Таганская, что называется, с иголочки, только что отстроена по последним образцам американских одиночных тюрем.

Огромное пятиэтажное здание. Посередине сквозной пролет, по которому проходят железные лестницы. С обеих сторон балконы, идущие вдоль дверей камер.

Внизу стол старшего надзирателя. Ему видна вся тюрьма, двери камер всех пяти этажей. Чистота – помешательство местной администрации. Стены можно протирать батистовым платком, и пятен не будет.

На прогулку выводят раз в день на полчаса во двор. Двор обнесен непроницаемой стеной. В углу двора банька. Еженедельно гоняют мыться. Но это не наказание. Это напоминает о доме. О воле!..

Из окна камеры, если встать на стол, чудесный вид на Кремль и Москву-реку.

Но на стол вставать не разрешается.

Надзиратель пригрозил прикрепить табуретку и стол к боковой стене. На день кровать собирается и поднимается.

Больше Дубровинского допросами не тревожили. И это беспокоило.

Насколько правильной была «тактика молчания» на допросах, хорошо иллюстрирует дело Дубровинского. Московская охранка, конечно, знала о его встречах с Леонидом Радиным, Дмитрием Ульяновым, Анной Ильиничной Ульяновой-Елизаровой. Их квартиры находились под наблюдением. И от Дубровинского не отставали шпики. А он бывал в Москве, заходил в эти квартиры.

Когда зимой 1896 года Иосиф Федорович, уже по заданию «Московского рабочего союза», покинул Орел и устроился в земскую статистику Калужской управы, охранка насторожилась. Что бы это могло означать? В Калуге рабочих днем с огнем не сыщешь, разве что с сотню мастеровых. Правда, округа этого города промышленная, здесь немало крупных заводов и фабрик.

Именно эти заводы и фабрики и имели в виду руководители «Московского союза», направляя Дубровинского в Калугу. Они уже тогда, в 1896 году, разглядели в девятнадцатилетнем Иосифе организатора крупного масштаба. Разглядели на расстоянии. И это примечательно.

Снова хочется дать слово Кузнецову-Голову. Наверное, мемуарист (кстати, неплохо знакомый с биографией Иосифа Федоровича не только по курско-орловско-калужскому периоду, но и вплоть до смерти Дубровинского) не знал о связях Иосифа Федоровича с московскими социал-демократами и поэтому, описывая его переезд из Орла в Калугу, выдвигает свою версию. И попутно приводит заслуживающие внимания факты:

«…избегая ареста, он (Дубровинский. – В. П.) вынужден в апреле 1896 г. скрыться. Проезжая через Саратов, И. Ф. останавливается в Саратове и под кличкой „Илья“ принимает активное участие в проведении 1-й саратовской маевки в 1896 году. Здесь он участвует в нелегальных сходках на моей конспиративной квартире на углу Казарменной и Большой Казачьей ул., на месте „Парай Кашец“, где велись оживленные политические беседы на политические темы».

Вполне возможно, что, поддерживая связи с саратовскими социал-демократами, Иосиф Федорович побывал в этом городе, тем более что Кузнецов-Голов уверяет – был на его конспиративной квартире. Вряд ли он мог спутать Дубровинского с кем-то другим.

И далее:

«Затем „Илья“ принимает активное участие в перепечатывании на мимеографе прокламаций петербургского „Союза борьбы за освобождение рабочего класса“, в конспиративной квартире социал-демократа Альтовского, помещающегося на очкинском месте, организованной социал-демократкой Дьяковой Е. А., а затем это активное участие „Ильи“ в праздновании 1 Мая (по старому стилю) за городом под красным знаменем совместно с народовольческими группами, где присутствовало более 30 человек. Тут тов. Дубровинский (Илья), выступив с речью, разъяснил присутствующим о значении празднования 1 Мая».

Вряд ли жандармы и охранка знали о том, что делал Дубровинский, выезжая в частые командировки от земского статистического отдела. Иосиф Федорович держался настороженно. И даже с новыми товарищами по земству.

Среди них были и марксисты. Туда же, в Калугу, перебрались и Максим Перес и его сестра Лидия Семенова.

Еще в Орле брат и сестра наладили печатание листовок и более крупных по формату изданий. Печатали «Манифест Коммунистической партии». Причем все это печатали на мимеографе – примитивном и трудоемком печатном устройстве. Кое-что перепечатывали даже на пишущей машинке – тоже в то время технике более чем несовершенной.

Их продукция попадала в Москву, Орел, распространялась и в Калужской округе. У Иосифа Федоровича были иные функции – он объединял, связывал отдельные марксистские кружки, отдельных социал-демократов в одно целое, стараясь расширить влияние «Московского рабочего союза».

Но в Калуге он задержался ненадолго.

Обстоятельства, которые привели Иосифа Федоровича в Москву, были одновременно и радостные и печальные.

Радостные потому, что союз день ото дня рос, его влияние на рабочих было неоспоримо.

Вацлав Вацлавович Воровский позднее писал: «Период пропаганды в замкнутых кругах, доступных лишь сливкам рабочего класса, сменился взрывом накопившегося недовольства в широких слоях рабочих-„середняков“».

Это нашло свое выражение в массовом стачечном движении, которое в значительной мере было вызвано «деятельностью социал-демократических организаций („Союза борьбы за освобождение рабочего класса“ – в Петербурге, „Рабочего союза“ – в Москве)».