Читаем без скачивания Фараон Эхнатон - Георгий Гулиа

Ваятель поднял брови — черные и тонкие. Он сказал:

— Я пытаюсь лепить натуру такой, какая она есть. Соответствие природе делает изваяние правдивым. Оно при этом говорит правду. Будто человеческим голосом.

— Все это для меня вроде чародейства, — сказал он. — Я никогда не задумывался над этим. Весьма возможно, что камни говорят на нашем языке. Теперь я буду прислушиваться к их голосам.

— Их надо слушать сердцем, — пояснил молодой ваятель.

— Я это умею.

— Не сомневаюсь, господин.

— Увижу ли я твою работу?

— Если пожелаешь.

— Желаю, и даже очень!

Ка-Нефер обратилась к Нефтеруфу:

— Попроси его показать царицу…

— О нет! — Ваятель замахал руками. — Пока еще рано!

Нефтеруф поставил полупустую чарку на столик.

— Царицу? — удивился он. — Разве ты собираешься делать ее образ?

— Собираюсь ли? Я уже заканчиваю его!

Нефтеруф развел руками. И сказал:

— Я слышал много лестных слов о тебе. Но я никогда не думал, что сама царица сидит перед тобой.

— Царица?! — воскликнула Ка-Нефер. — А ну скажи, Ахтой, в каком виде она бывает в твоей мастерской.

Ахтой смущенно заулыбался.

— Скажи, скажи, Ахтой, — просила его жена.

— Ахтой, можно подумать, что она позирует в неприличном виде?

— Что ты, Нефтеруф! Это слово не пристало к ней!

Ка-Нефер прошептала, хитровато подмигнув:

— Он влюблен в нее…

— Замолчи, Ка-Нефер!

— Правда, он влюблен…

«…Однако этот Шери знал, куда посылает меня. Попасть в такое славное общество — чего еще надо! От них — прямой путь к царице! Нет, Амон-Ра не оставляет меня своей милостью!»

Придя к такому заключению, Нефтеруф обратился к Ка-Нефер:

— Любезная хозяйка, я понимаю щедрость твоего сердца, когда с такой легкостью говоришь о любви своего мужа к другой женщине, пусть даже царице. Это еще раз свидетельствует о силе твоей власти — воистину безграничной — над человеком, который тебе, несомненно, предан.

— Ты прав, — поддержал его Ахтой. — Ка-Нефер смеется, шутит, — значит, она уверена в себе. Но могу сказать по секрету: в царицу нельзя не влюбиться.

Ка-Нефер принесла свежих пирожных, усыпанных орехом. Новый кувшин пива, с точки зрения Нефтеруфа, еще больше облагородил трапезу.

— Разве царица так красива? — поинтересовался он.

— Как тебе сказать?..

— Обворожительная женщина, — подтвердила Ка-Нефер.

— Я бы выразился не так определенно. — Ахтой подыскивал подходящие слова. — В ней много притягательного. Ее бюст все еще хорош для тридцати лет…

— Тридцати двух, — поправила его Ка-Нефер.

— Тридцати, — повторил муж.

— Почему же, Ахтой? Она почти ровня его величеству.

— Нет, моложе…

Нефтеруф расщедрился.

— Ладно, — сказал он, — подарим два года матери-царице. Достопочтенной Тии, надеюсь, безразлично — два года больше или меньше!

— Не скажи, как всякая женщина, она не желает сдаваться. Она ревнует дочь к ее платьям и старается перещеголять ее. Можешь мне верить…

Нефтеруф чувствовал себя прекрасно. Ему казалось, что знает молодых людей вот уж много лет. С ними было просто, приятно. Несмотря на свои годы, и жена и муж принимали гостя с достоинством многоопытных людей…

— А все-таки в каком она виде предстоит перед Ахтоем? — спросил Нефтеруф хозяйку.

— Совершенно нагой.

— Нагой?! — поразился Нефтеруф. — Неужели нагой?!

Ахтой молча кивнул.

Нефтеруф развел руками и высказался иронически в том смысле, что в новой столице, должно быть, новые понятия о ваянии. О новых понятиях в области иноземной политики он вполне информирован. Сейчас модно отступать; и в Ретену отступать, и в Северной Джахи оставлять позиции, и в Палестине пятиться задом. В Эфиопии тоже доблестные войска Кеми кажут свои спины. Разумеется, не потому, что трусливы, но потому, что фараону, видите ли, недосуг затевать войны. Но это все — между прочим. Речь не о том… Рэчве не удивительно, что царица великого Кеми сидит нагая перед простыми смертными?..

— Не простыми, — прервал его Ахтой. — Почему же-простыми?

— А как прикажешь вас называть? Неужели же богами?

Ахтой покраснел: это с ним бывало только перед приступом гнева или в мгновения острого недовольства. К счастью, вмешалась Ка-Нефер.

— Я все объясню, — сказала она, одаряя обоих мужчин попеременно своими улыбками, чудесными как заря. — Для того чтобы понять царицу, надо поближе стать к его величеству — жизнь, здоровье, сила! — и к его великому дому… И в то же время, — она обратилась к мужу, — надо понять и тех, кто приехал сюда издалека, и притом впервые. Не каждый уразумеет все тонкости очаровательного Ахетатона. — Она уже улыбалась Нефтеруфу: — Не правда ли, столица очаровательна?

Ответ был подсказан самой госпожой дома. Ей нужен был ответ лояльный, ответ комплиментарный. И никакой иной! Другое дело — зачем? Об этом пока что можно только догадываться…

Нефтеруф налил себе пива.

— Этот ваш напиток хорош, — сказал он. — Хотя попробовал его только что. Я говорю: прекрасен Ахетатон, хотя я видел его одним глазом, и то ночью, и то впопыхах, торопясь в ваш счастливый дом.

Ответ понравился Ахтою. А еще больше егосупруге.

«…Вот истинно догадливый и тонко воспитанный человек. Если Нефтеруф проявит столь же изощренную тонкость во всех делах — ему жизнь в столице улыбнется, а улыбка эта чего-нибудь да стоит. Этот воспитанный лев, несомненно, встретит понимание в первую очередь среди женской части столицы. А это совсем, совсем немало…»

Ахтой поддержал Нефтеруфа и развил его мысль. Он сказал:

— Чтобы представить себе красоту Ахетатона, надо пройтись на утренней или вечерней заре от Северного дворца до Южного. И не только Дорогой фараона, но и боковыми улицами и переулками. Идти вперед, задерживаться для лучшего обозрения, снова двигаться вперед и возвращаться на прежнее место, чтобы полюбоваться дворцами, храмами или домами вельмож. При всей кажущейся единообразной роскоши — на самом деле перед табой возникают фасады, не похожие один на другой, отличные в деталях и в пропорциях. Скажем, дом его светлости Хоремхеба или дом его светлости Маху. Их надо непременно видеть самому, чтобы решить вопрос о том, что их объединяет в смысле зодческого мастерства и что отличает их. В первом случае колонны, украшенные листьями лотоса, ничем не отличаются по высоте и ширине от колонн Маху, построенных в виде связки стеблей папируса. Но если вглядеться получше? Разве не отличишь руку Май от руки Туту? Май все свое внимание обращает на отделку частей здания, в то время как Туту озабочен больше пропорциями, соотношениями плоскостей и проемов…

— Это что-то весьма мудреное, — сказал Нефтеруф. — Во всяком случае, моя голова не совсем приспособлена для такого рода бесед, Однако же не кажется ли тебе странным, дорогой Ахтой, что и один и другой зодчий, которых ты назвал, всегда должны принимать в расчет как отдельные части здания, так и соотношения стен, окон, дверей и лестниц?

У Ахтоя блеснули глаза

— Как хорошо ты сказал! — обрадовался он. — Это как раз то, что исповедую я сам как ваятель и как зодчий, ибо мне, кроме глины и камня, приходится иметь дело и с чертежами домов и храмов. Было бы очень хорошо, если бы мы могли соединить в одном лице таланты Май и Туту — воистину богатырей зодчества, которых не знали в Кеми со времен Нармера.

— Объединить? — небрежно спросил Нефтеруф. — Объединить таланты?

— Почему бы и нет?

— Друг мой, — продолжал Нефтеруф, — не кажется ли тебе, что и Май и Туту, которых я не знаю, славны именно тем, что существуют порознь, каждый сам по себе? И что бы было, если бы все на свете соединялось и смешивалось в одной большой тарелке, наподобие шумерских блюд?

Ахтон, казалось, приперт к стенке рассуждениями Нефтеруфа. Но он не считал ребя побежденным.

— Почему ты полагаешь, — возражал он, — что соединить два таланта, два их начала — это плохо?

— Ужасно, а не плохо!.. А самое главное, тогда не было бы у тебя Ка-Нефер!

— Это почему же?

— Да потому, — пояснил Нефтеруф, — что красоту ее, если следовать твоему пожеланию до конца и во всем, пришлось бы разбавить с красотой какой-либо уродины. А ведь согласись, Ахтой, что нельзя ничего ни убавить, ни прибавить к лицу и любой части тела твоей славной госпожи.

Муж поглядел на свою жену с таким вожделением, словно и не лежал рядом с нею нынче же ночью.

— Я бы никому не позволил тронуть ее, даже дающему жизнь всему сущему. Тронуть — значит испортить чудеснейшее из творений.

— Возгоржусь, — кокетливо заметила Ка-Нефер, подвигая к гостю новое блюдо. — Не кажется ли тебе, Ахтой, что досточтимый Нефтеруф немножко прикидывается простачком?