Читаем без скачивания Замок скрещенных судеб - Итало Кальвино

Затем последовало Колесо Фортуны, как раз в тот момент, когда мы ожидали более подробного описания мира Луны, которое позволило бы нам потешиться старыми баснями о перевернутом мире, где осел – король, люди – о четырех ногах, младые правят старыми, лунатики держат кормило, а обыватели вертятся как белки в колесе, и еще существует такое множество иных парадоксов, сколько воображение в состоянии представить.

Астольфо вознесся, чтобы найти Смысл в мире бескорыстия, сам будучи Рыцарем Безвозмездности. Какая же мудрость этой Луны поэтических безумств могла быть заимствована в назиданье Земле? Рыцарь попытался спросить об этом первого жителя, который встретился ему на Луне: Фокусника, или Мага, персонажа, изображенного в Первом Аркане; имя и образ очерчены нетвердо, но в данном случае – благодаря чернильнице, которую он держал в руках, как будто что-то записывал, – он мог быть сочтен поэтом.

В белых полях Луны Астольфо повстречал поэта и вознамерился интерполировать в собственную сущность ритмы его стихов, нити его сюжетов, его откровения и его безумства. Если он обитал в самом центре Луны – или она обитала в нем, как его сокровеннейшее ядро, – он поведал бы нам, правда ли то, что Луна содержит универсальный список вещей и слов, и правда ли, что она – мир, исполненный смысла, противоположность бессмысленной Земле.

«Нет, Луна – пустыня». Таков был ответ поэта, если судить по последней карте, положенной на стол: плешивая окружность Туза Монет. «Из этой сферы исходят все рассуждения и все поэмы; и каждое путешествие через лес, битвы, сокровища, пиры, альковы возвращает нас к началу, к центру пустого горизонта».

Все иные повести

Площадь стола теперь была полностью покрыта картами и историями. Моя повесть также находилась там, хотя я и не мог уже точно сказать, которая именно, столь плотно они прилегали друг к другу. По сути, задача толкования рассказа за рассказом заставила меня пренебречь наиболее важной особенностью нашего способа повествования, при которой каждая история перетекала в иную историю, и когда кто-либо из гостей выстраивал свой ряд, другой рассказчик, с иного конца, продвигался в противоположном направлении, так как истории, рассказанные слева направо или же сверху вниз, равным образом могли быть прочитаны справа налево или же снизу вверх, ибо одни и те же карты, составленные в ином порядке, зачастую меняли свои значения, и та же карта таро использовалась разными рассказчиками, отправившимися из четырех противоположных точек.

И вот, когда Астольфо вспомнил свое приключение, одна из прекраснейших дам компании, представляя себя чувственным профилем Королевы Монет, уже положила в конечном пункте его пути Отшельника и Девятку Мечей. Так начиналась ее повесть, в час, когда она вопрошала предсказателя судьбы об исходе войны, которая годами удерживала ее пленницей в осажденном, чужом ей городе. Страшный Суд и Башня возвестили ей, что боги уже давно приговорили Трою к падению. Действительно, этот укрепленный город, осажденный врагами (Мир), который в рассказе Астольфо был Парижем, обложенным маврами, рассматривался, как Троя, дамой, явившейся главной причиной столь длительной войны. И значит, оглашаемые песнями и звуками лиры пиры (Десятка Кубков) были пирами ахейцев, готовых к последнему штурму города.

Однако в этот миг иная Королева (прислуживающая, Королева Кубков), приступив к своему рассказу, приблизилась к истории Роланда его же путем, начинавшимся Силой и Повешенным. Итак, королева разглядывала жестокого разбойника (так, по крайней мере, тот был описан ею), висящего под палящими лучами Солнца, по приговору Правосудия. Она сжалилась над ним; приблизившись, дала ему напиться (Тройка Кубков) и поняла внезапно, что он – приятный и учтивый молодой человек (Паж Палии).

Арканы Колесница, Любовь, Луна, Шут (уже использованные для сна Анжелики, безумия Роланда, путешествия Гиппогрифа) ссорились теперь из-за пророчества, врученного провидцем Елене Прекрасной: «Женщина, царица богинь въедет на колеснице с победителями в город, и твой Парис влюбится в нее»; это заставит прекрасную и неверную жену Менелая бежать ночью из осажденного города, переодетой в рубище, в сопровождении лишь придворного шута, а также из-за того, что одновременно другая королева рассказывала повесть о том, как, полюбив пленного разбойника, она в ту же ночь освободила его, понуждая бежать переодетым в бродягу и затем ожидать, пока она не присоединится к нему на своей царственной колеснице в сумраке чаши.

Обе истории шли своим чередом к завершению – Елена достигла Олимпа (Колесо Фортуны) и оказалась на пиру (Кубки) богов, вторая же королева напрасно ожидала в лесу (Палицы) мужчину, которому даровала свободу, пока нежные лучи не позолотили (Монеты) небо. И первая, обратившись к Вседержителю Зевсу (Император), молвила: «Вели поэту (Маг), что ныне здесь на Олимпе и более не слеп, сесть меж бессмертных и расположить свои нетленные рифмы в земные поэмы и нараспев рассказывать рапсоды, и только этой милостыни (Туз Монет) прошу я у Бессмертных (Туз Мечей); пусть он запишет в поэму моей судьбы следующее: прежде чем Парис сможет изменить ей, Елена отдастся Улиссу в самом чреве Троянского коня (Рыцарь Палиц)» Судьба же другой королевы была не более определенной, когда она услыхала, как к ней обратилась блестящая женщина-воин (Королева Мечей), приближавшаяся во главе армии: «Царица ночи, мужчина, которого ты освободила, мой: готовься к поединку среди лесной чаши, битва с воинством еще не завершилась, будем сражаться до рассвета».

В то же время нам необходимо было помнить, что Париж (или Троя), осажденный на карте Мир, бывший также небесным градом истории грабителя могил, ныне становился подземным городом в рассказе человека, представившего себя благополучными и приветливыми чертами Короля Палии, достигшего этой точки после того, как вооружился магическим деревянным жезлом необычайной силы и последовал за неведомым воином в черных доспехах, похвалявшимся богатством (Палицы, Рыцарь Мечей, Монеты). В кабацкой ссоре (Кубки) наш таинственный попутчик решился попытать счастья и добыть скипетр града (Туз Палиц). Сражение на палицах обернулось в пользу нашего героя, но Незнакомец сказал ему: «Вот ты и владетель Града Смерти. Ты победил Князя Непостоянностей». И сбросив свою маску, он открыл свой истинный лик (Смерть), желтый, безносый череп.

С тех пор, как затворены были врата Града Смерти, никто более не в силах был умереть. Начался новый Золотой Век: люди проводили время в потехах, скрещивали мечи в неприносяших вреда поединках, бросались невредимыми с высоких башен (Монеты, Кубки, Мечи, Башня). А могилы, населенные живыми весельчаками (Страшный Суд), представляли собою ныне бесполезные кладбища, куда искатели наслаждений перед испуганным взором ангелов и Господа стекались ради оргий. И окрик не заставил себя ждать: «Открой вновь врата Смерти, или же мир превратится в ощетинившуюся сухими стеблями пустыню, станет горою хладного металла!» И наш герой пал, покоряясь, к ногам разгневанного Понтифика (Четверка Палиц, Восьмерка Палиц, Восьмерка Монет, Папа).

«Я был тем Папой!» – казалось, воскликнул другой гость, представляя себя переодетым в Рыцаря Монет. Он небрежно бросил Четверку Монет, чем, вероятно, хотел дать понять, что покинул роскошь папского двора, чтобы отпустить грехи умирающим на поле брани. Смерть, сопровождаемая Десяткой Мечей, в таком случае представляла бы пространство расчлененных тел, меж которых бродил ошеломленный Понтифик. То было начало рассказа, в точности соответствующего картам, уже отметивших любовь рыцаря и трупа, но ныне читаемых в ином ключе, в котором последовательность Палиц, Дьявола, Пары Монет, Мечей означала, что Папа, от вида бойни заколебавшийся в вере, вопрошал: «Господи, зачем допустил ты сие? Зачем позволил ты такому множеству твоих душ пропасть?» И глас ответствовал из чаши: «Лишь двое нас осталось (Пара Монет) мир делить и души! Не только же в Его деснице – карать и миловать! Всегда считался Он со мной в решеньях!»

Паж Мечей в конце вереницы карт давал понять, что вслед за этим голосом явился воин с надменным лицом: «Узнай во мне Князя Противоположностей, и я заставлю мир царить в мире (Кубки); я начну Новый Век Злата!»