Читаем без скачивания Мордюкова, которой безоглядно веришь - Виталий Дымов

Однако в своей политике «задабривания» гитлеровцы просчитались. Большинство населения не принимало новую власть, хорошо успев рассмотреть её нечеловеческий облик. Оккупанты грабили местных жителей, практически подчистую изымая у них продовольствие, забирая тёплые вещи и многое другое. Голод стал постоянным спутником жителей некогда плодородного края. Случалось, что в дальнюю дорогу к родственникам или знакомым, у которых можно было разжиться кукурузой или тыквами, мать посылала не только старшую дочь, но и меньших детей (бывало иногда, что даже семилетнюю девочку), которых соглашались подвезти до нужной станицы знакомые… И никто из младших не роптал — понимали, что иначе останутся совсем голодными.

Не только взрослые, но и дети научились разбираться во время авианалётов по характерному завыванию бомб, где взорвётся смертоносный груз — рядом или поодаль.

С ненавистью и болью смотрели многие казаки и беженцы, как оккупанты казнили на виселице в станице схваченных ими партизан. Партизанское движение ещё не получило здесь большого развития, но гитлеровцы без суда и следствия расправлялись со всеми заподозренными в пособничестве «бандитам». А тут ещё вернулся к семье с фронта Виктор Мордюков. Вернулся инвалидом, без ноги. Передвигался на костылях. Приходилось прятать его от вражеских глаз, чтобы не забрали в лагерь или того хуже. Ведь сколько было случаев, когда вызывали людей в немецкую комендатуру, а оттуда они уже не возвращались.

Во время отступления советских войск некоторые отставшие или попавшие в окружение солдаты оказались во вражеском тылу. Теперь население по мере сил прятало их, нередко выдавая за своих родственников.

И всё-таки иногда молодость и жизнерадостность брали своё даже в таких нечеловеческих условиях, вспоминала позже Нонна Викторовна. Как ни старались оккупанты парализовать жизнь, запугать всех, им это не удавалось. Случалось, что собиралась молодёжь в какой-нибудь хате, завешивала одеялами окна и при тусклом огоньке коптилки или лучины пела песни. Бывало, что кто-нибудь, умевший играть на гитаре, брал в руки чудом уцелевший от реквизиций инструмент. И в такие вечера казалось, что война с её ужасами и страданиями куда-то отступила. И неизменная кукурузная каша на столе (а иногда и её не было) казалась не такой приевшейся, даже без соли. Соль вообще стала острейшим дефицитом. Иногда удавалось у какого-нибудь немецкого солдата посердобольнее выпросить или выменять щепотку, и это был настоящий праздник.

Но в победу люди верили даже в самые трудные дни, отчаянию старались не поддаваться. Нонна ещё больше поняла в эти месяцы оккупации, что её родители — люди крепкой закалки. В холоде и голоде, под прицелом оккупантов, они верили, что Россия всё равно победит, что сильнее Советской страны нет в мире.

Бесконечно тянулись первые месяцы оккупации. Но в конце ноября 42-го донеслась весть о разгроме и окружении немцев под Сталинградом. И что-то изменилось в поведении немецких властей: прибавилось озлобленности, но в то же время ощущалось, что гитлеровцы уже и сами не рассчитывают остаться хозяева здесь, в предгорьях Кавказа. А первый месяц сорок третьего принёс долгожданное освобождение. Советские войска, развивая наступление, продвигались на Армавир и Ставрополь. Под угрозой окружения гитлеровцы начали отступление и из Отрадненского района. Перед уходом недавние «хозяева» ограбили людей, как только могли. Забирали уцелевших ещё кур, хлеб, вытаскивали из укромных местечек спрятанные куски сала. Все удивлялись, как быстро утратили германские солдаты свою выправку и надменность. Многие, судя по их виду, голодали — ведь снабжение войск нарушилось, а у населения брать было уже нечего.

В январе 43-го фронт откатился на север, в сторону Азовского моря, и жители Отрадной оказались на освобождённой территории. Несмотря на все трудности и лишения, вздохнули свободнее. Упрочились надежды, что рано или поздно настанет счастливая мирная жизнь. А Нонна в это время даже испытала первую в жизни влюблённость — в молодого партизана Володю. Но главное, что довоенная мечта о кинематографе, о карьере артистки разгорелась у неё с новой силой.

С сорок третьего года семья Мордюковых жила в станице Отрадной, перебравшись сюда с хутора Труболет. Станица, раскинувшаяся на берегу реки Уруп, была основана в середине XIX века на том месте, где ранее размещался адыгейский аул. Однако победа русского оружия в Кавказской войне привела к смене владельцев этих мест. Богатые чернозёмные почвы и благоприятный климат привлекли сюда множество поселенцев, в первую очередь кубанских и донских казаков. Называлась станица поначалу Усть-Тигиньской. Через неё проходил почтовый тракт, а вот железнодорожные станции лежали несколько в стороне — до ближайшей из них, Невинномысской, нужно было ехать около 46 вёрст. Тем не менее Отрадная постепенно росла численно, часть прибывших основывала по соседству с ней хутора, где занималась преимущественно разведением овец. К началу ХХ века в Отрадной и соседних хуторах жило свыше 11 тысяч человек, имелось два училища. А число, выражаясь официальным языком той эпохи, «торгово-промышленных заведений» превысило полсотни. Так что Отрадная отнюдь не была какой-то глухоманью…

Понятное дело, что времена коллективизации, а затем войны и оккупации не очень благоприятно отразились на жизни станицы. И всё-таки даже в обстановке разрухи после изгнания с Кубани гитлеровцев жить здесь было, если можно так выразиться, веселее и интереснее, чем на хуторах типа Труболета. Особенно — молодёжи, к числу которой принадлежала Нонна Мордюкова. И если даже во время оккупации молодые люди находили время и возможность для отдыха и вечерних посиделок, то что говорить теперь, когда фронт ушёл из этих мест?!

Хотя обстановка вроде бы не слишком располагала к веселью… Жили голодно, донашивали ещё довоенные вещи, чиня и латая по мере их износа. Острее всего, пожалуй, по-прежнему ощущался дефицит соли. Счастливцы, у которых ещё оставались какие-то вещи на обмен, могли где-нибудь разжиться столь необходимым продуктом, причём свои условия диктовал, как правило, продавец соли. Бывало такое, что за небольшое количество соли приходилось отдавать, например, пальто или что-то другое из одежды. Позже актриса вспоминала, как её маленькие братья и сёстры, просыпаясь утром, тут же интересовались у матери: сегодня лепёшки будут посоленные или пресные?

В доме была всего одна кровать, считавшаяся едва ли не предметом роскоши. На ней обычно спали мать, отец-инвалид и кто-нибудь из счастливчиков — меньших детей. Остальным приходилось ночевать на полу, вповалку, на мешках из-под сена.