Читаем без скачивания Хроники похождений - Лев Портной

Между тем Петр Андреевич со своею дочерью наносили визиты по несколько раз в неделю, при этом он имел обыкновение расцеловывать меня по-русски, а Настасья Петровна во время лобызаний приседала и кланялась мне где-то на заднем плане за спиной своего папеньки. И это радушие мне казалось фальшивым, троекратные целования и все эти приседания казались игрой, улыбки — карнавальными масками. И я лобызался с Петром Андреевичем, и кланялся Настасье Петровне, и брал ее под руку, и мы шли в гостиную. Я злился, с трудом сдерживая свои чувства. И все эти годы меня не покидало мистическое предчувствие того, что однажды сбросят они свои маски и, оказавшись изрядной скотиной с дурною мамзелью, будут хохотать над тем, как долго им удавалось всех разыгрывать, прикидываясь порядочными людьми. А узнав, что я давно уж догадался об их сущности, еще больше посмеются над тем, что все эти годы я знал про их глумления надо мной, но подыгрывал им. Однако же время шло, и мы по-прежнему лобызались и кланялись друг другу, и я все больше ненавидел Настасью Петровну с ее папенькой.

К тому же у меня появилась верная примета того, нравится мне женщина или нет и будет ли наша связь обоюдоприятной. Если с первого взгляда появлялось желание обнять женщину и зарыться лицом где-нибудь у нее на груди, то я знал, что эта женщина — моя женщина, и мне стоит поваляться с нею на одной тарелке, ну хотя бы часа два. Многие нашли бы Настасью Петровну очаровательной, но я понимал, что эта девушка не то оливье, в которое хотелось упасть лицом.

Письмо Петра Андреевича оказалось длинным и обстоятельным, но ничего нового сверх того, что я услышал от Фетиньи, не содержало. Он выражал беспокойство по поводу долгого моего отсутствия, сообщал, что все они — и Настасья Петровна, конечно же, в первую голову — приболели даже из-за переживаний обо мне. В заключение просил он непременно навестить их в обед.

Беспокоятся, значит.

Мильфейъ-пардонъ, а как они узнали, что я приехал?!

Я спросил о том Фетинью.

Она выпучила глаза и пожала плечами.

Глава 4

— Вот что, любезный, — приказал я мосье, когда он выпроводил Фетинью, — сделай-ка мне шиколатъ с кофiемъ да подай в постель. А затем уборкой займись. Спальню напоследок оставь, я пока отдохну. Бог даст, и вздремну часок. Да, прибираться будешь — смотри, может, заметишь, не исчезло ли чего.

После того как Лепо поставил горячую чашку у изголовья, я удалился в спальню, завалился в постель, укрылся пуховым одеялом и таким образом получил наконец-то возможность спокойно обдумать происходящие события.

Мысли в голове моей путались, и я не знал, за какую ухватиться, чтобы привести их в порядок. В прошлом году граф Александр Андреевич Безбородко отослал меня с важной миссией за границу. Было это еще в октябре. И… собственно, это все, что я помнил. Вдруг в памяти всплыли слова Шевалдышева: «Кончилось ваше время-то, кончилось! Вот пожалуюсь я императору!» Выходит, пока я отсутствовал, матушка-императрица в последний раз посерила. Но в свете интриги между Павлом и Александром мне не известно: кому достался царский стульчак?

— Жак! — позвал я мосье.

Он приоткрыл дверь и просунул внутрь физиономию.

— Жак, Императрица-то умерла.

— Le roi est mort, vive le roi![17] — подтвердил Лепо.

— Ну и кто у нас теперь эмменталь?[18] — спросил я.

— Как же-с, сударррь мой, коррронация в апррреле будет-с, Павел самодеррржец теперррь.

— А как же Александр? Императрица к нему благоволила…

— Пустое, сударррь мой, пустое, — заверил меня француз.

— Ладно, поди, — отмахнулся я.

Лепо скрылся за дверью.

Я сел в постели, взял со стола чашку и сделал небольшой глоток. Было у канальи Лепо одно достоинство, он хорошо готовил кофiйъ. Однажды я выучу его рецепт, да и выгоню шельму в шею.

Я опять влез под одеяло и задумался. Итак, я решительно не помнил ничего из того, что произошло со мною за последние два месяца. Был ли я за границей, выполнил ли поручение графа Александра Андреевича, в чем состояло это поручение? Что случилось со мной, кто и зачем околдовал меня? А в том, что это было именно колдовство, а не амнезия в результате несчастного случая, я не сомневался! Человека с амнезией не отправляют домой в нанятом экипаже с адресом на спине, человека с амнезией отправляют в госпиталь. И эта барышня, из-за которой двое несчастных с утра пораньше отправились на рандеву с главным поваром. Явно, что в этой истории она играла отнюдь не последнюю роль. Но мы могли оказаться по разные стороны крышки кастрюли. А я был не прочь поваляться с нею на одной тарелке, часа два хотя бы. К тому же я подозревал, что поблядушка-эльфийка, перевернувшая вверх дном мою квартиру, не случайно забралась в постель к Лепо. Что-то она искала, раз драгоценностей не взяла. И возможно, что все это было как-то связано с поручением, данным мне Безбородко. Кстати, надо будет съездить в Санкт-Петербург, поинтересоваться у графа, что там с моей важной миссией, достойно ли я с нею справился? А то, видит бог, сам я не помнил, и в голове моей не было ничего, кроме тутти-фрутти[19] из всех этих вопросов.

В конце концов, я решил, что в любом случае история эта так просто не закончится. Следующего претендента на досрочный визит к Главному Повару надо будет допросить с пристрастием прежде, чем подстрелить. Или прежде, чем он меня подстрелит. Кроме того, оставалась надежда, что наши архаровцы[20] что-нибудь вынюхают. Пожалуй, надо будет поведать Шварцу об эльфийке.

Вскоре ко мне вернулся дружище Морфей, которого шельма Лепо спугнул своим отвратительным голосом. Я лишь успел пощупать самую важную часть своего тела — на месте ли? Шрам на левой щеке, слава янычарам, никуда не исчез. Вздохнув с облегчением, я уснул.

Глава 5

Я проспал около четырех часов, а проснувшись, приказал мосье заложить лошадей, чтобы съездить в обержу к Петру Андреевичу и Настасье Петровне и покончить с этой, тяготившей меня, обязанностью.

Едва мы отъехали от дома, как вспомнил я про эльфийку канальи Лепо, который взял в привычку к Настасье Петровне ездить не на запятках, а как товарищ в экипаже рядом со мной. Я постучал в стенку, кучер Данилка заглянул внутрь, и я приказал ехать сперва на Съезжий двор[21] к полицеймейстеру Шварцу. Французу я ничего не сказал о том, зачем изменил маршрут, надеясь, что для него будет приятным сюрпризом остаться в участке и давать объяснения по поводу ночной гостьи.

Мы приехали удачно. Шварц как раз освободился и принял меня. Прежде чем я начал говорить, полицеймейстер вызвал в кабинет помощника.

— Надворный советник Развилихин, — представился тот.

Это был здоровенный детина, одетый не в мундир, а в щегольский, сшитый по последней моде сюртук. В его движениях чувствовались ловкость и пластика очень сильного человека. И в то же время что-то в его облике казалось мне странным, но что именно, я не понимал.

Шварц выслушал мой рассказ без особого интереса.

— Так, значит, говорите, всю квартиру перевернула и ничего ценного не взяла? — спросил он.

— Именно так, — ответил я.

Физиономия Шварца выражала явную досаду, словно он заранее знал, что ничего ценного моя информация не содержит. Впрочем, он вызвал Лепо и записал название трактира, где тот подцепил эльфийку. На этом аудиенция закончилась.

Мы вышли на улицу. Когда Лепо закрывал дверцу кареты, я успел заметить детину Развилихина, садящегося в небольшую коляску. И я понял, почему этот полицеймейстер показался мне подозрительным.

— Какой-то странный цвет лица у этого Развилихина, — поделился я наблюдениями с мосье.

— Что же в нем-с стррранного, барррин? — Лепо оглянулся на полицеймейстера.

— Цвет лица у него такой, словно мы дней на пять опоздали на его похороны, — молвил я.

— Болеет-с, — пожал плечами француз.

— Да он здоровее нас обоих, — возразил я.

— Может, скушал-с чего, — ответил Лепо.

Мы поехали в обержу. Французишка расстроился из-за того, что я рассказал полицеймейстерам об эльфийке. Да и я был разочарован тем, что мосье не задержали в полиции. Вот получилась бы славная шуточка! И почему это Шварц так равнодушно отнесся к моим словам?! Я живо представил себе мой дорожный сундук, возвышавшийся кверху дном в самом центре разгромленной квартиры.

Мильфейъ-пардонъ, а эльфийка-то не могла квартиру перевернуть, потому что ушла до того, как мосье отнес домой мои вещи!

— Жак! — воскликнул я. — А на девку-то твою мы напраслину возвели!

— Напррраслину, — печально согласился мосье.

— А все ты виноват! — рассердился я.

— Помилуйте-с, сударррь мой, — Лепо схватился за сердце.