Читаем без скачивания Почтальон, шире шаг! - Сергей Михальчук

Вот и сейчас не успевает Петрик переступить порог правления, как уже слышит ее заливисто-звонкий голос:

Отворите скорей,Почтальон у дверей,Он нам письма принесОт родных и друзей…

— Еще не принес, — не может сдержать улыбки Петрик. — Еще, может, принесу. Попозже, к концу работы. — И серьезно, как человек взрослый, самостоятельный спрашивает: — В сельсовет ничего нету?

— Сегодня нету, — отвечает Олечка. — Но это очень хорошо, что ты зашел. — Она достает из ящика стола конверт и, покраснев, просит: — Будь другом, занеси на почту.

Петрик опускает письмо в пустую сумку и выходит. Ему радостно, что он может удружить красивой и веселой девушке.

До Погоста ровно три километра. Сначала, почти полкилометра, дорога идет полем, затем ныряет в лес, чтобы вынырнуть из него уже возле самого поселка.

Полевая дорога выгибается под солнцем белой выгоревшей лентой. Слева шелестит колосьями высокая рожь, справа сбегает в широкий лог ровными рядками картофель. С высокого синего неба льется песня жаворонка. Где ж это он? Петрик останавливается, запрокидывает голову, козырьком прикладывает к глазам ладонь. Ага, вон где! Трепещет крылышками на одном месте, словно подвязанный к небосводу невидимой ниточкой, звенит, заливается.

Сзади слышится басовитый гул мотора, звонкая песня жаворонка тонет в нем. Идет машина. Можно поднять руку, «проголосовать», и шофер остановится. Но Петрик знает, что возле леса машина свернет вправо, к карьеру, откуда возят гравий на строительство железнодорожной ветки. Так что не стоит и «голосовать». Лучше сойти на гладенькую, словно заасфальтированную тропку, которая вьется вдоль дороги, вдоль высокой стены ржи, — пусть себе едет.

Самосвал пролетает, взбив за собой облако пыли, и ветер сносит ее вниз, на картофляник. Снова становятся слышны звонкое пение жаворонка и неутомимый стрекот кузнечиков во ржи.

Петрик шагает дальше.

Вот и лес. С края он светлый, просторный, залитый солнцем. Словно три былинных богатыря в дозоре, стоят у дороги три могучих, кряжистых дуба. За ними трепещут листвой молоденькие белоствольные березки, осинки с густо-зеленой корой, торчат островерхие, как стожки, кусты можжевельника.

Затем начинается ельник. Чем дальше, тем он гуще, мрачнее.

Дорога становится узкой, словно сжимается. Даже в солнечные дни здесь стоит густой полумрак, самый тонкий луч не пробьется к земле сквозь густое переплетение ветвей.

На полпути между Белоружьем и Погостом, перед небольшим пригорком, деревья подступают к дороге еще теснее. Впереди — чернота. Кажется, сейчас взойдешь на пригорок, а за ним — бездонная пропасть. Но ты идешь, идешь, и никакой пропасти нету. Дорога все так же продирается сквозь хмурые заросли и за пологим спуском поворачивает направо. А за поворотом, и оглянуться не успеешь, ельник окончится, начнется перелесок с древними курганами и лисьими норами в них.

Петрик идет, насвистывая веселую песенку о почтальоне, и вспоминает, как в прошлом году вот в этих самых местах довелось ему пережить довольно неприятное приключение, о котором он так никому и не рассказал.

А случилось вот что.

Получив почту и захватив валявшуюся у забора хворостину (узорчатой палочки-выручалочки у него тогда еще не было), он направился домой. Шел и, как обычно, просматривал на ходу то ли газету, то ли журнал. Потяжелевшая сумка привычно похлопывала по бедру.

Только поднялся он на пригорок, как сзади послышался негромкий шорох. Словно кто-то бежал за ним вдоль дороги, прячась в густом ельнике.

Петрик остановился и круто обернулся: что? Сзади что-то зашуршало, и снова стало тихо.

Петрик знал, что ни волки, ни медведи, ни рыси, ни другие хищники в их лесу не водятся. И все-таки его охватил страх. А вдруг за ним гонится бешеная собака?! Летом, в жару, случается, собаки бесятся. Он сам слышал, что в Каменце бешеная собака искусала какого-то малыша, так его потом целый месяц в райцентр на уколы возили. Собаку, правда, застрелили, но вдруг еще одна объявилась… А может, это преступник крадется за ним, хочет почту забрать?! Хотя зачем преступнику чужие письма и газеты…

Постояв, Петрик снова двинулся в путь. Но сзади снова что-то зашелестело. Он прибавил шагу — и то «что-то», которое преследовало его, тоже заспешило, зашуршало сильнее и чаще.

«Только не бежать, — подумал Петрик. — Только не бежать, иначе «оно» догадается, что я струсил, и тут же набросится на меня. Наоборот, делать вид, что я «его» ни капельки не боюсь…»

Он шел, чувствуя противный холодок в груди, а сзади все шуршало, шуршало, словно странное существо не отставало от него ни на шаг.

Наконец лес окончился. Шорох за спиной не исчез, но стал потише. Петрик оглянулся.

«Ш-шах!»

Хворостина, которую он держал под мышкой и о которой совсем забыл, описала полукруг, царапая землю сухими необломанными веточками.

Петрик плюнул, вытер со лба пот и отшвырнул хворостину.

«Это ж надо: сам себя напугал! — подумал он. — Комедия!..»

И рассмеялся.

Ему приходилось возвращаться через лес и в потемках, когда почта из района запаздывала, и в грозу, когда молнии рвали в клочья небо над головой и тяжело громыхал гром, но никогда он не испытал такого страха, как в тот день. Даже теперь, год спустя, вспоминать не хочется.

Сегодня машина из райцентра пришла раньше обычного, и, когда Петрик заявился в почтовое отделение, никого из почтальонов там уже не было. Макар Осипович выдал ему всю корреспонденцию — сумка у Петрика сразу стала толстой — и задумался.

— Есть еще что-нибудь? — догадался Петрик.

— Не донесешь, — покачал головой начальник отделения. — У тебя и без того сумка полнехонька. Пусть лучше завтра адресаты сами придут, я им извещения выпишу.

— А что там? Кому? — заинтересовался Петрик.

Макар Осипович вытащил из-под стола два свертка. Один небольшой — бандероль, можно даже в карман засунуть, второй — посерьезнее, посылка.

— Вот, сказал он. — А. С. Лисовскому и Навроцкой Валерии Константиновне.

— Так это ж дядьке Астапу, нашему пастуху. Может, Андрей лекарства из города прислал! — обрадовался Петрик.

И он рассказал Макару Осиповичу про старого колхозного пастуха, который часто жалуется, что у него ломит кости, и чуть не каждый день спрашивает у Петрика, нет ли ему весточки от племянника Андрея. Весной Андрей гостевал у дядьки Астапа и пообещал прислать какую-то очень уж целебную мазь или натирание. Ждет дядька — не дождется…

— Ну, хорошо, хорошо, — перебил Петрика начальник отделения, — так и быть, эту бандероль я тебе отдам. А за посылкой пусть сами приходят, в ней больше четырех кило веса.

Посылка была адресована учительнице. Петрик догадывался, что в ней может быть. В самом конце учебного года Валерия Константиновна рассказывала, что ей вот-вот должны прислать из Минска интересные книги. И Петрик не удержался, соврал:

— Не сможет Валерия Константиновна сама прийти.

— Почему? — удивился Макар Осипович.

— У нее нога болит, — покраснел Петрик: очень уж ему хотелось сделать приятное любимой учительнице, а к тому же он рассчитывал еще сегодня разжиться у нее новой книгой — свои все давно перечитал.

— Как же ты все это дотащишь? — не сдавался Макар Осипович.

— Да уж дотащу! — усмехнулся Петрик. — У вас шпагат есть? Свяжем. Посылку и бандероль за спину, сумку — на бок, и — пошел!

Уломал Петрик своего не слишком строгого начальника. Ворча себе что-то под нос, тот вытащил кусок шпагата, увязал груз, помог почтальону приладить посылку и бандероль за спину.

Неторопливо шагая лесом, Петрик прежде всего прочитал в газете «Пiянер Беларусi» продолжение интересной повести. Затем принялся на ходу сортировать письма: складывать одно за другим в том же порядке, в каком живут адресаты. Кто какие выписывает газеты и журналы — это Петрик знает на память.

Сегодня писем много. Значит, много радости будет в домах. Каждому ведь приятно получить весточку от родного, близкого или просто знакомого.

«Полная сумка радости! — про себя улыбается Петрик. — Хорошая работа — разносить людям радость!»

На тыльной стороне одного из конвертов, наискосок, крупными буквами написано: «Шире шаг, почтальон!» От кого же это? А-а… от Гриши. Ну, наконец-то…

Гриша Есаков, Петриков дружок и одноклассник, поехал в пионерский лагерь. Мама очень не хотела его отправлять, боялась, как бы чего не случилось, а потом все-таки отправила: не пропадать же путевке! И теперь беспокоится. Потому что Гриша как уехал, — будто в воду канул. Первое письмо, а мог бы уже и два, и три прислать — зачем матери зря расстраиваться.

А когда писал Гриша письмо, тут он, понятно, о Петрике не мог не вспомнить. Знает ведь, кто принесет его каракули домой. Вот и прислал привет: «Шире шаг…» И марку специально для него красивую выбрал. Такой у Петрика еще нету. Нужно будет попросить тетю Любу, чтобы разрешила отклеить.