Читаем без скачивания Рыжие крылья - Вадим Викторович Шарапов

Алхимик Михал Немец открыл глаза. Точнее, хотел открыть, но понял, что никаких глаз у него нет, однако он видит все, будто распластан по поверхности какого-то прозрачного шара и смотрит сразу во все стороны.

– Опять, – сказал он. Рта у него тоже не было, и голос, а вернее, мысль, разносился повсюду безмолвно и одновременно – громогласно. «Опять», – согласился кто-то рядом.

– Тимотеус? – спросил Михал.

«Мяу», – ответил кто-то ему сразу со всех сторон.

– Что приключилось на сей раз?

Картина, вспыхнувшая на мгновение, поразила Немца своей мешаниной. Груда вагонов, нагромоздившихся друг на друга под откосом железнодорожного пути. Всполохи сиреневых мигалок и суетящиеся люди, словно муравьи облепившие разорванные вагоны. Неподвижные тела...

– Я вспомнил, – поспешно сказал профессор Немчинов. – Не надо деталей. Как тебе удалось, Тимоша?

«Ми-иу», – пропищал кто-то совсем тоненько. Бестелесный Немец-Немчинов удивлённо вскинул несуществующие брови.

– Барсик? Ну надо же. Это он тебе помог?

«Мы вместе справились, – строго поправил его кто-то. – Но без неё бы ничего не получилось».

Кто-то деликатно мяукнул и потёрся... Старый алхимик не мог сообразить, на что похоже это ощущение. Потереться об ногу этот «кто-то» решительно не мог, ведь никакой ноги не было и в помине. Но, как ни странно, об ногу Немца тёрлась белая кошка с голубыми глазами.

– А ты откуда... – тут профессор сообразил и рассмеялся в пустоте. – Погоди-ка... Муся? Муся, так вот ты какая. А дети, между прочим, по тебе очень скучают!

«Мяу», – расстроенно отозвалась белая кошка. Профессор вздохнул, глядя на картинки, которые промелькнули перед ним в серой мгле.

– Какая жалость... Этот проклятый грузовик. Нужно было быть осторожнее, Муся... Веришь ли, я никогда не доверял таким экипажам, даже когда их ещё тянули лошади. Однако же, погоди-ка... – Михал Немец присмотрелся повнимательнее. – Удивительная штука, это ваше время. Иногда запутывается в такие узлы, что... А знаешь, что, Муся? Иди-ка сюда.

Он протянул невидимые руки, и белая кошка тут же запрыгнула на них, свернулась клубком и замурлыкала.

– Вот что, Тимотеус Симплицимус, – строго сказал профессор, чувствуя, как время вокруг превратилось в острейшую алмазную иглу, которая звенит, нанизывая на себя пространство, точно складки шёлковой ткани, – как ты считаешь, друг мой, не пора ли нам исправить то, что случилось?

«Мяу», – завибрировало все вокруг. Серая мгла расцвела ослепительной вспышкой и сжалась в ослепительно яркую точку.

* * *

– Ёлки-палки, мне же нужно ведомость заполнить! Кстати, тут у нас сложный участок пути, вроде и полотно лежит новое, а все равно постоянно колотит. Так что приготовьтесь, и с кипятком аккуратнее, может потрясти немножко...

Марина одёрнула юбку и взялась за ручку купейной двери.

– Погодите-ка секунду, – остановил её профессор Немчинов.

– Что такое, Михаил Платонович? – улыбнулась ему проводница. – Забыли что-то?

– Не отпускайте ручку, Марина, я вас очень прошу.

– Да что слу... – женщина не успела договорить, когда поезд, замедливший ход, внезапно затормозил так, что, не удержавшись на ногах, Саша с ойканьем полетел на пол. Переноска Тимофея стукнулась об стенку купе, и оттуда послышалось тоненькое сонное мяуканье Барсика.

– Так, я сейчас! – Марина рванула дверь и пулей вылетела в коридор, откуда уже доносились недоумевающие голоса других пассажиров.

– Наташа, прикройте дверь, пожалуйста, – очень мягко попросил Михаил Платонович. – А теперь присядьте и, пожалуйста, постарайтесь не удивляться.

– Вы меня прямо пугаете, Михаил Платонович. Саша, ты чего там ползаешь? Не ушибся? – встревоженная Наташа уселась, поставив поднявшегося с пола Сашу между своих коленей. Профессор не спеша открыл дверцу переноски и заглянул туда.

– Прошу вас, сударыня, – вежливо пригласил он. Из переноски высунулась белая кошачья мордочка с голубыми глазами.

– Мамочки, – прошептала Наташа.

– Муся! Мусенька! – закричала Оля. – Живая! Мама, она живая! Вот папа обрадуется!

Наташа зажмурилась и помотала головой. Кошка Муся тем временем выбралась из переноски и тут же попала в детские объятия. Следующие несколько минут в мешанине рук было видно только остроухую голову со смешно выпученными глазами. Муся изо всех сил старалась вдохнуть, что было не так-то просто сделать.

– Михаил Платонович, – тоненьким по-детски голосом сказала Наташа. – Это какой-то фокус?

– Обижаете, милая моя. Какие фокусы? Я, по-вашему, похож на циркача?

– Не похожи ни капельки, это точно...

– Правильно. Вот поэтому все по-настоящему и без обмана. Это Муся. Она вернулась. И не спрашивайте меня, как такое возможно. Наука, как говорили в старые времена, умеет много гитик.

– Умеет, – покорно согласилась Наташа. – Чувствую себя, как ушибленная пыльным мешком по голове. Но раз вы говорите, что все нормально, то я, пожалуй, не буду кричать «ааааа!» и метаться по купе.

– Вот и замечательно. Погодите, сейчас ещё Марина к нам вернётся.

Дверь купе отъехала в сторону, и внутрь заглянула озабоченная проводница.

– Повезло нам с вами, – сказала она. – Говорят, впереди вырвало целый кусок полотна, как будто ураган прошёл, ни рельс, ни шпал, все вперемешку. Летели бы на полной скорости, лежали бы все сейчас под откосом. Но машинисту что-то не то привиделось, не то послышалось, он сначала скорость снизил, а потом совсем затормозил состав.

Она запнулась и во все глаза уставилась на белую кошку.

– Та-ак... А это что за пассажирка?

– Это Муся! – хором сообщили дети.

– Муся? Очень приятно, Муся... Стоп, стоп. Муся? Так вы же говорили, что...

– Говорила, – вздохнула Наташа. – И вот теперь сама ничего не понимаю. Но это совершенно, несомненно, абсолютно точно наша Муся. Я за неё готова заплатить сколько надо, только не рассказывайте начальнику поезда, ладно?

– Да я что, совсем без понятия? – фыркнула Марина. – У меня сейчас и так мозги кипят, так что Мусей больше, Мусей меньше, ничего стра...

Она осеклась и медленно, очень медленно, придерживаясь рукой за дверь, села на диван.

Из-за спины профессора Немчинова вышел очень мрачный кот Тимофей. Выглядел он так, как будто его долго жевали,