Читаем без скачивания Anamnesis vitae. (История жизни). - Александр Светин

— Да вроде.

— Тогда бери удочки и пошли. Сейчас палатку поставим, костерок организуем да ушицы наварим. Что-то я проголодался уже.

— Так немудрено. Мы когда от Кобельков-то отчалили? Часов в пять?

— В пять пятнадцать утра, я запомнил.

— Во-во. С того времени почитай и не ели-то. Так только, сухарики да колбаски чуток.

— Ничего, сейчас наверстаем! — бодро заявил Петька и зашагал вверх по склону холма.

Дед, покряхтывая и бормоча что-то себе под нос, побрел следом.

Через пару минут внук добрался до вершины и скрылся из виду. Терентий Иваныч продолжал старательно карабкаться вверх. Его бормотание сменилось громким сопением: для старика подъем был крутоват.

— Дед! Давай скорее сюда! Тут… — донесся сверху встревоженный Петькин голос и оборвался на полуслове.

— Чего там у тебя?! — старик обеспокоенно встрепенулся.

Тишина в ответ.

— Петька! Ты чего? Что случилось?! — Терентий Иваныч ускорил шаг.

— Дед, тут человек… — голос внука прозвучал как-то растерянно.

— Уф! — с облегчением выдохнул старик. — Напугал-то как… И чего? Какой человек? Чего ему надо?

— Да ничего не надо. И не ему, а ей! — Петька появился над склоном и протянул деду руку, выдергивая его на вершину. — Вот, гляди!

В трех шагах от оторопевшего старика лежала девушка. В безмятежной позе, закинув руки за голову, она напоминала задремавшую под солнцем пляжницу. Сходство особенно подчеркивало то, что одежды на девушке не было. Никакой.

— Она… живая? — шепотом спросил Петька.

Опомнившись, Терентий Иваныч пожал плечами:

— Не знаю, — тоже шепотом ответил он и присмотрелся. — Дышит вроде.

— Спит? Да что она тут вообще делает-то? И как на остров попала? — продолжал допытываться внук, не отрывая глаз от странной находки.

— Не знаю, говорю! — огрызнулся дед. — И перестань пялиться!

Петька покраснел и отвел глаза.

Девушка была красива. Какой-то нездешней, непривычной красотой. Ослепительно-белая кожа резко контрастировала с пышными, огненно-рыжими волосами, рассыпавшимися по траве. Тонкое тело с маленькой юной грудью казалось изваянным из мрамора. Будто какой-то сумасшедший скульптор приволок на этот богом забытый островок мраморную глыбу, высек из нее чудную статую, да так и оставил здесь, неизвестно для кого и зачем…

— Прикрыть бы ее надо… Петька, доставай свой спальник, живо! Не дело это — голой перед мужиками лежать, — распорядился дед и склонился над девушкой.

— Живая! Дышит и жилка на шее бьется! — с заметным облегчением констатировал Терентий Иваныч.

Петька тем временем достал спальный мешок, расстегнул его и, старательно отворачиваясь, укрыл находку. Оценил дело рук своих и тщательно подоткнул края спальника.

— Эй! Барышня! Как тебя… Просыпайся, домой пора! Эй! — Дед потряс девушку за плечо, сначала осторожно, тихо, затем — все сильнее и сильнее.

Никакой реакции. Красавица и не думала открывать глаза. Она все так же безмятежно спала, слегка улыбаясь во сне яркими, немного припухшими губами.

— Барышня, вставай! Вставай, кому говорят! — не на шутку рассердился дед, завидев такое равнодушие девушки к попыткам разбудить ее.

Нет ответа.

— Дед, что делать-то будем? — не сводя глаз со спокойного спящего лица, поинтересовался Петька, сидящий по-турецки в сторонке.

— А я знаю?! Оставлять ее тут нельзя, это понятно. Почему она не просыпается? Может, она и не спит вовсе, а без сознания? И как вообще она сюда попала? Где ее одежда, лодка? — Старик выглядел растерянным.

— В больницу ее надо везти! — резюмировал Петька и встал. — Давай, дед, хватай наши вещички, а я — девицу. И в лодку. Уха на сегодня отменяется: погребем обратно в Кобельки.

— Да уж! Поели ушицы… — крякнул дед и принялся навешивать на себя рюкзаки.

7 сентября 1987 года, 17.10,

Кобельки, участковая больница

Отобедав и отдав должное стараниям Инки с Нинкой, я в сопровождении новообретенной свиты отправился в обход своих владений. Процессия выглядела весьма внушительно.

Впереди Клавдия Петровна плечом к плечу с Антоном Иванычем. Оба безостановочно тарахтящие каждый свое, отчего уловить суть выдаваемой ими информации было практически невозможно.

За ними Пал Палыч Светин (я то есть), исполняющий обязанности главного врача. Невероятно важный и изо всех сил старающийся выглядеть старше своих лет.

Затем Мария Глебовна, как бы по инерции налетающая на меня грудью всякий раз, когда я останавливался. (Справедливости ради отмечу, что особого неприятия с моей стороны этот процесс не вызывал).

И в довершение — Инка с Нинкой — с трудом вписывающиеся в коридор, но упрямо шагающие шеренгой и в ногу. Отчего древнее здание больницы ритмично подпрыгивало.

Тылы наши надежно прикрывал Данила, улыбаясь во весь рот и периодически издавая жутковатые утробные звуки (Клавдия Петровна утверждала, что это — пение).

Обход, разумеется, мы начали с приемного отделения. К немалому своему удивлению, я обнаружил, что оно вполне недурно оснащено всем необходимым. Даже небольшие операции можно было проводить…

Я тяжело вздохнул. Можно было бы, если бы вчерашний студент Светин имел хоть какой-то практический опыт… На меня вновь накатила легкая паника: с какой патологией мне придется тут столкнуться, как и чем буду лечить? А главное — и посоветоваться-то не с кем, один я тут такой, дипломированный. Савсэм одын!

— А тут у нас процедурная! — Клавдия Петровна распахнула очередную дверь.

Я шагнул внутрь, огляделся, важно кивнул и вышел. Процедурная как процедурная.

— Теперь давайте по палатам пройдемся! — перехватил инициативу Антон Иваныч и устремился к белой двери с ярко-алой цифрой «1», небрежно намалеванной масляной краской.

Палат оказалось пять. Вернее, когда-то их было семь, но две дальние отделили от общего коридора простенком. В палате № 6 теперь поселился я (весьма символично!). Седьмая палата, тоже переделанная в жилую комнату, пустовала.

Быстренько осмотрев имеющихся в наличии больных (всего в больнице их было четверо) и сделав назначения, я направился было к своему кабинету (да-да, теперь у меня имелся свой кабинет!). Но меня остановил оклик Клавдии Петровны:

— Доктор, куда же вы? У нас еще амбулатория есть!

Как же я забыл?! Ведь учил же когда-то структуру сельской участковой больницы: и в самом деле, должна быть при ней амбулатория. Сиречь — ма-аленькая такая поликлиника, где доктор ведет первичный прием приходящих страдальцев.

В амбулатории оказалось людно. На длинных скамейках, расставленных вдоль стен, сидели человек пять, старательно держась за разные части своих тел.

— Здрасьте! — оторопело выпалил я.

— Здравствуйте, доктор! — нестройным, но дружным хором протянули терпельцы.

Антон Иваныч открыл передо мной дверь с воодушевляющей надписью: «Прием круглосуточно»:

— Прошу, Пал Палыч, пожалуйте сюда. Народ уж заждался. Мы тут, конечно, с утра немного разгребли, но пятеро еще остались.

Я быстро прошел внутрь и, впустив свою свиту, плотно закрыл дверь:

— Вы что хотите сказать, что я прямо сейчас должен вести прием?!

В комнате повисла нездоровая тишина. Первой дар речи обрела Клавдия Петровна:

— Ну да, разумеется! А как же?

— Да вы не тушуйтесь, доктор, если что — мы вам поможем! — обнадежил меня Антон Иваныч, раскрывая дверцы огромного допотопного шкафа. — Здесь у нас картотека.

На полках и в самом деле выстроились брошюрки амбулаторных карт разной толщины.

— Все Кобельки тут! С окрестностями! — с гордостью заявил фельдшер, любовно проводя рукой по разноцветным корешкам.

Поняв, что романтика закончилась и началась суровая сермяжная проза трудовых будней, я вздохнул и уселся за стол:

— Приглашайте очередного! — и принялся нервно вертеть в пальцах карандаш.

В кабинете случилась короткая суета. Клавдия Петровна, разулыбавшись (как мне показалось, с облегчением), развернула персонал лицами к двери и в пару секунд вытолкала всех вон. И выпорхнула сама. Прикрывая за собой дверь, фельдшерица обернулась и игриво подмигнула мне. Меня передернуло.

Со мной остался лишь Антон Иваныч. Он уселся за свой столик, стоящий напротив моего, и деловито принялся раскладывать на нем какие-то журналы. Наконец, раскрыв самый толстый из них, фельдшер повернулся к двери и гаркнул:

— Следующий!

Дверь моментально распахнулась, и в кабинет влетела маленькая бабулька лет эдак ста-ста двадцати. Широко улыбаясь беззубым ртом, ископаемое уселось на стул рядом со мной и констатировало:

— Молоденький!

— Ничего, это пройдет! — успокоил я старушку и попытался направить разговор в деловое русло: — На что жалуетесь?