Читаем без скачивания 12 ульев, или Легенда о Тампуке - Валерий Тихомиров

«Скоро ему конец», — внутренне позлорадствовал Бурков.

«Скоро нам всем конец», — зябко передернул плечами Кнабаух.

— От вас кусочек отломился, — сказал Мозг, изображая удивление. — Вы, разрядник, прямо Железный Дровосек какой-то.

— Кто гомосек?! — Бай быстро присел и поднял оружие. — Ты меня не провоцируй, мозготрах. Папа, он меня провоцирует? — Пистолет мешал, и бандит перекладывал его из одной руки в другую, перекрывая ходом ствола почти всю палату.

— Зашхерь волыну (Убери оружие!), урод! — неожиданно громко рявкнул больной пахан.

Все вздрогнули, а Бай от неожиданности снова выронил «Макарова».

— Ну, сука! — он снова присел, хватая оружие, но его остановил жесткий голос Паука.

— Амбец! Не мацай дуру! Присохни в позе и секи сюда! (Хватит! Не трогай пистолет! Замри и слушай меня.)

Тон последних слов гостей озадачил. С Кнабауха на секунду слетела маска скорби. На лице проявилось обычное выражение жестокой сосредоточенности. Бурков напрягся и сжал кулаки.

«Порвут друг друга, падлой буду!» — Паук был доволен. Даже мысли о смерти отошли на второй план. Пахан продолжил кратко и незатейливо:

— Ша, сявки! Общак и кодлу отдакну чисто на отходе. (Короче, холуи. Деньги, принадлежащие группировке, и руководство преступным сообществом передам перед самой смертью...) Двадцать пятого февраля в Пулково приканал черножопый чушок с камнем на канате. Он там один на весь рейс в чернилах. Кто притаранит булыжник и негра — тому все. Второму — от лома уши!

Последние слова застали Бая уже у двери. Пистолет снова лежал в кармане. На этот раз Бурков придерживал его двумя руками. Со стороны это смотрелось неприлично. Как настоящий спортсмен, он улыбался в предвкушении борьбы. Кнабаух остался. В отличие от соперника радости он не испытывал. Умирающий произнес не те слова, которые хотелось услышать. Повисла пауза.

— Мы пошли? — заискивающе спросил Бай.

— Фас, — удовлетворенно ответил хозяин.

Дверью палаты чуть не убило сидевшего за ней охранника. Плечом задев неоткрытую створку, Бурков сорвался за добычей, словно натравленная борзая. Бай со сворой взяли след. Топот нескольких пар ног пронесся по коридору.

— Хана тебе, интеллиген сраный! — Крик и последовавший за ним жуткий хохот наполнили тихую белокафельную обитель.

Артур Александрович стоял и рассматривал «расписанное» тело пахана. Тюремный боди-арт действовал на него всегда одинаково — Кнабаух паниковал. Он представлял, как под кожу входит длинная татуировочная игла, вызывая невыносимую боль. От Паука за километр несло холодом и тюрьмой, а вблизи ощущение становилось просто нестерпимым. В один миг в голове пронеслись жуткие картины: нары и табуреты, привинченные к полу, страшные лица сокамерников в тусклом свете зарешеченной лампочки... Кнабаух стоял и шептал одними губами:

— Господи, только не тюрьма. Что угодно — только не тюрьма. Спаси и сохрани. Господи, от тюрьмы и от сумы... — тут он понял, что его понесло не в ту степь, и замолчал.

— Чего ты там базлаешь? (Говоришь?) — Паук улыбнулся, будто читал мысли. — Ссышь, когда страшно?

От такой проницательности Мозга передернуло. Ему вспомнилось счастливое лицо убегающего Бая, которому, по всей видимости, было все равно, что сума, что тюрьма...

— Вам это надо? — Мозг посмотрел в бледное, как посмертная маска, лицо пахана.

— Фас, — повторил Паук и закрыл глаза.

Кнабаух не торопясь вышел из палаты. Два неприятных молодых человека сидели у дверей, словно выполняя команду: «Сидеть-охранять!».

— Псарня какая-то, — буркнул Артур Александрович и покачал головой. Затем, глядя вслед убегающей стае в спортивных костюмах, задумчиво произнес:

— Типичная ошибка всех спортсменов в нашем деле: думают, что выстрел — это старт, а не финиш.

Кнабаух вышел из больницы, зябко поежился и поднял норковый воротник пальто. Бай уже подбегал к своему джипу.

Открывая дверь, он неловко поскользнулся и несколько раз неуклюже взмахнул руками. В попытке сохранить равновесие ноги засеменили на месте, и конкурент распластался на капоте. Долгожданным болезненным падением пируэт все-таки не завершился.

— Жаль, — тихо сказал себе Кнабаух и досадливо хлопнул по ладони лайковыми перчатками.

Тем временем Бурков оторвался от машины и махнул рукой соратникам, завопив, как на футбольном матче.

— Пацаны, в атаку!

Мозг был уверен, что спортсмен при этом улыбался во весь беззубый рот.

— Дегенерат! — произнес Кнабаух вслед и пожал плечами.

Перед ним бесшумно остановился «мерседес». Водитель степенно вышел и открыл дверцу. Мозг забрался на заднее сиденье, с минуту о чем-то размышлял, а затем негромко скомандовал:

— В штаб.

В машине его ждал невысокого роста крепыш лет сорока. Он удобно устроился на переднем сиденье, надвинув на глаза широкополую шляпу. Со стороны могло показаться, что человек спит.

— Игнат, а почему тебя называют Спецом? — вдруг спросил его Кнабаух.

— Острое люблю, — тут же ответил немногословный собеседник. Получилось довольно двусмысленно.

— У тебя пистолет с собой?

— Обязательно, — поля шляпы удивленно поднялись.

Из-под них выглянуло гладко выбритое лицо. Спокойные глаза выжидательно смотрели на шефа. Водитель, увлеченный общением с машиной, разговором не интересовался.

— Будь добр, дай мне, — в задумчивости Мозг произносил слова почти машинально.

Человек в шляпе извлек откуда-то из-под мышки ТТ и протянул назад. Не снимая перчаток, Кнабаух взял оружие. В голове услужливо образовался полный набор набивших оскомину литературных штампов: «приятная тяжесть», «вороненая сталь», «смертоносный металл» и так далее. Усилием воли Артур Александрович остановил поток примитивного мыслеобразования.

— Гадость какая! — он вернул пистолет. — Старик становится невыносим. Несмотря на все мои, не побоюсь этого слова, титанические усилия, пенсионер находится в здравом уме, и это вызывает у меня опасения, — Кнабаух зябко передернул плечами. — Ты, Игнат, — он выговаривал имя очень сочно, с видимым удовольствием, — объявляй, пожалуйста, сбор. На пять часов.

«Лендкрузер» Бая ехал в другую сторону. Бурков тараторил без умолку. Сопровождающие удивленно переглядывались и на всякий случай улыбались в ответ. Бай довольно потирал руки и загадочно повторял:

— Ну, теперь заживем, братва!

Это обнадеживало. Бандиты радостно кивали.

В последний раз бригадир пребывал в подобном настроении, когда ехал из следственного изолятора убивать сдавших его подельников. Джип остановился у метро.

— Ты! — Бай ткнул пальцем в одного из братков. — Гастрита с Гайморитом ко мне. Быстро. Тряси таможню и диспетчеров в «Пулково-2». Двадцать пятого февраля из Парижа привалил черномазый. Молодой. Узнаешь, кто, что — и к пяти часам все ко мне. Пошел!

Молодой человек выскочил из машины и скрылся в толпе. Бай изобразил ему вслед хук с правой и злорадно произнес:

— Пока мозгогреб будет свои фишки строить, отпрессуем черного, и — в призерах.

Никто ничего не понял, но все снова послушно закивали и заулыбались.

Штаб, как гордо называл его Кнабаух, был организован в помещении Дворянского собрания. Вконец обобранные сначала коммунистами, а затем демократами графы и князья с удовольствием сдали площадь в аренду хорошо одетым людям с приличными манерами. В семнадцать ноль-ноль «новые дворяне» были в сборе. С портретов на стенах их высокомерно разглядывали представители дореволюционной аристократии. «Чисто конкретная» элита по-хозяйски расселась на заранее приготовленные места. Мягкие, обшитые красным велюром кресла давно не принимали в себя таких крепко сбитых крупов, а потому жалобно поскрипывали. Сиденья были расставлены полукругом в центре огромного зала. Мозг сел последним. Его кресло стояло отдельно, напротив остальных.

— Добрый вечер, господа.

Когда много лет назад он впервые произнес эти слова, подельники его не поняли. Иные даже потянулись к пистолетам, решив, что их предали. Но прошло время, и они привыкли. Теперь обращение «господа» принималось как должное.

— С вашего позволения, я вкратце обрисую ситуацию, — Кнабаух еще раз обвел глазами собравшихся. — Как вы знаете, Хозяин от нас, так сказать, уходит. Сегодня он в экстренном порядке пригласил нас со «спортсменом» для доверительной беседы. Общение со стариком, как вы знаете, затруднено. Язык его не поддается осмыслению. Я попытаюсь передать, что понял по мимике и жестам, — в зале понимающе заулыбались, но никто не проронил ни слова. — В предагональном полубреду это умирающее существо желает, чтобы один из нас доставил к нему негра, у которого на шее висит мешок с камнем. Насекомое хочет его получить вместе с негром в обмен на наши общие деньги, прошу прощения, «общак», а также право на власть. Самое удивительное, что такой негр действительно проходил таможню двадцать пятого февраля. Трудно сказать, есть ли у него камень, но прилетел он точно. Итак, чтобы окончательно не монополизировать беседу, я предлагаю вам подумать и высказаться...