Читаем без скачивания Он - Сарина Боуэн

Когда администратор берет трубку, я спрашиваю, в каком номере находится Райан Весли. Если вспомнить море бело-зеленых курток в лобби, можно не сомневаться, что он точно в нашем отеле.

— Сэр, я не имею права предоставлять подобную информацию о гостях.

Ответ заставляет меня на секунду притормозить, ведь Весу же как-то удалось выяснить, в каком номере поселился я. Хотя это же Вес. Наверное, предложил администраторше посмотреть на свои «кубики», да и все.

— Сэр? Я могу попробовать соединить вас по телефону.

— Спасибо.

Идут гудки, но никто не подходит. Что ж, можно попробовать еще одну вещь. Я листаю список контактов на сотовом, проверяя, сохранился ли у меня его номер. И обнаруживаю, что да. Очевидно, злости на то, чтобы удалить его, мне не хватило. Я пишу ему ровно три слова: Все блещешь остроумием.

Когда секундой позже мой телефон пищит, я готов увидеть алерт о том, что сообщение доставить не удалось. Что Вес давным-давно сменил номер, огромное, блядь, спасибо и до свидания.

Но вижу другое: Некоторые вещи не меняются.

И не могу удержаться от мысленного ответа. А некоторые — еще как. Но смысла сучиться нет, и я печатаю вот что: Это был подарок-привет или подарок-иди-нахер-лузер-мы-надерем-ваши-задницы?

Его ответ: И то, и то?

Глядя в телефон, я широко усмехаюсь. Серьезно, мое лицо вот-вот разорвется надвое. Наверное, просто от ностальгии по тем простым временам, когда самыми большими моими проблемами был выбор пиццы и размышления о том, какую очередную нелепость подсунуть своему другу в коробку.

Но мне все равно это нравится, и, по-видимому, поэтому в своем следующем сообщении я пишу: Я, наверное, спущусь ненадолго в бар.

Его ответ: Я уже там.

Ну естественно.

Убрав телефон в карман, я открываю сумку. Ухожу в ванную, чтобы несколько минут постоять под душем и смыть с себя этот длинный день. Мне надо собраться с мыслями. И еще больше — побриться.

А может, я просто хочу потянуть время.

Я не знаю, чего ожидать от Веса. С ним всегда так, что было одной из причин, по которой он так сильно мне нравился. Черт, дружба с ним была похожа на одно огромное приключение. Он втягивал меня в одну безумную ситуацию за другой, и я был счастлив идти за ним следом.

И делал это так преданно. Прямо до безумной части в конце.

Стоя в гостиничном душе, я глубоко вдыхаю горячий пар. Холли была права. Я и впрямь до сих пор злюсь. Ведь если б мы поссорились или еще что… тогда, по крайней мере, было бы ясно, почему он повернулся ко мне спиной.

Но мы не ссорились. Мы просто с его подачи поспорили, кто забьет больше штрафных. И в тот день — в предпоследний день лагеря — мы выстроили шайбы в идеально ровную линию, после чего он пробил пять раз по мне, а я — пять раз по нему.

Штрафные — это всегда непросто. Но когда ты защищаешь сетку от Райана Весли, самого быстрого игрока, против которого я играл, это адское напряжение. Впрочем, мы тренировались вместе достаточно часто, чтобы я научился предугадывать его лихие броски. Я помню, как рассмеялся, когда отразил первые три. Но затем ему повезло. Совершив обманный маневр, он забил одну шайбу, а потом, благодаря случайному отскоку от стойки, вторую.

Может, кто-то на моем месте и запаниковал бы, пропустив два гола. Но я был спокоен. В конце концов Вес облажался больше. Мы поменялись местами. Он не привык к вратарскому снаряжению, но, с другой стороны, и я не привык забивать голы. Первые две шайбы я утопил в сетке. Следующие две ему удалось отбить.

Все свелось к одному удару, и внезапно я увидел у него в глазах страх. И нутром почувствовал, что забью.

Я победил. Честно и справедливо. Третья шайба пронеслась мимо его локтя и со свистом влетела в сетку.

Следующие часа три я дал ему потомиться — весь ужин и всю идиотскую церемонию награждения в честь конца лагеря. Все это время Вес был нетипично тих.

И только по возвращении в нашу комнату я позволил-таки ему сорваться с крючка.

— Пожалуй, я заберу свой выигрыш в следующем году, — сказал я со всей небрежностью, на которую только был способен в свои восемнадцать лет. — В июне, наверное. Или в июле. Короче, я дам тебе знать, окей?

Я ждал облегченного вздоха. Было весело в кои-то веки заставить Веса помучиться. Однако его лицо осталось непроницаемым. Он достал свою фляжку из нержавеющей стали и медленно отвинтил крышечку.

— Последняя ночь в лагере, чувак, — сказал он. — Это надо отметить. — Он сделал большой глоток, потом протянул фляжку мне.

Когда я взял ее, в его глазах вспыхнуло нечто, что я не смог распознать.

Виски пошло не очень. По крайней мере, первый глоток. До сих пор мы выпивали за раз одну, максимум две бутылки пива из запасов, припрятанных в наших шкафчиках. Попасться со спиртным или наркотиками значило нажить себе серьезные неприятности. Так что никакой толерантности к алкоголю у меня не было. Ощущая, как внутри разливается хмельное тепло, я услышал, как Вес сказал:

— Давай посмотрим порнуху.

Почти четыре года спустя я стою, дрожа, в гостиничной ванной. Выключаю воду, беру полотенце из стопки.

Похоже, пришло время спуститься вниз и узнать, возможно ли починить нашу дружбу. Да, той ночью случилось некоторое безумие, но в целом ничего такого, чтоб вспоминать всю жизнь. Я вот довольно-таки легко выбросил ту ночь из головы.

Но не Вес. Другого объяснения, почему он отдалился, у меня нет.

Боже, надеюсь, он не станет поднимать эту тему. Бывает такое дерьмо, которое лучше не ворошить. Как по мне, одна-единственная ночь пьяных глупостей не может быть определяющим моментом шестилетней дружбы.

И тем не менее я до странного сильно нервничаю, когда через пять минут спускаюсь на лифте вниз. Меня бесит это ползущее по спине зудящее чувство, ведь нервничаю я очень редко. Я, наверное, самый спокойный человек на свете, и это, я уверен, объясняется тем, что моя семья — ходячее определение расслабленных калифорнийцев.

Когда я захожу в бар, там не протолкнуться. Что неудивительно. Сегодня пятница, вечер, и отель из-за турнира забит битком. Все столики заняты. Протискиваясь сквозь толпу, я ищу Веса, но его нигде нет.

Наверное, дурацкая это была идея.

— Прошу прощения, — произношу я спинам бизнесменов, которые стоят в проходе между барной стойкой и столиками, но они над чем-то смеются и не замечают, что загораживают мне путь.

Я уже где-то в секунде от того, чтобы вернуться наверх, как вдруг слышу:

— Салаги.

Всего одно слово, но я моментально узнаю его голос, глубокий и с хрипотцой, и внезапно словно переношусь в прошлое. В те бесконечные летние дни, когда этот голос вышучивал меня, дразнил и бросал мне вызов.

За его комментарием следует дружных смех, и я, оглянувшись, замечаю его среди столпившихся у дальней стены хоккеистов.

В тот же миг и он оборачивается — словно почувствовав, что я здесь. И черт, меня снова отбрасывает во времени. Он совершенно не изменился. И в то же время стал совершенно другим.

У него все те же взлохмаченные темные волосы и заросшее щетиной лицо, но он стал крупнее. Раздался в плечах и нарастил мышцы, но грузным не стал, а остался стройным, хотя, безусловно, с восемнадцатилетним Весом его не сравнить. Золотистая кожа его бицепсов все так же разрисована татуировками, но теперь их намного больше. Еще одна появилась на левой руке. А из-за воротника выглядывает что-то черное, кельтское.

Глядя, как я приближаюсь, он все болтает с друзьями. Конечно, он в центре внимания. Я и забыл, как он притягивает людей. Его словно подпитывает более высокопробное топливо, чем нас, простых смертных.

Когда он поворачивает голову, «штанга» в его брови ловит свет, серебристую искру всего на оттенок светлее его грифельно-серых глаз. Которые сужаются, когда я наконец-то доплываю до него сквозь людское море.

— Черт, мужик, ты что, осветлил волосы?

Мы больше трех лет не были в одном помещении, а он приветствует меня этим?

— Нет. — Закатив глаза, я опускаюсь на табурет с ним рядом. — Выгорели на солнце.

— По-прежнему серфишь по выходным? — спрашивает Вес.

— Когда есть время. — Я заламываю бровь. — А ты по-прежнему по любому поводу снимаешь штаны и светишь своими причиндалами?

Его друзья взрываются гоготом, их смех грохочет в моей груди.

— Блин, значит, он всегда был таким? — говорит кто-то.

Уголки его губ дергаются в усмешке.

— Я отказываюсь лишать мир своего дарованного свыше мужского великолепия. — Он кладет на мое плечо свою большую ладонь. Сжимает его. И сразу же убирает руку, но я продолжаю чувствовать на плече тепло.

— Парни, это Джейми Каннинг, мой давний друг и вратарь сопляков из «Рейнера».

— Привет, — говорю я глупо. Потом оглядываюсь в поисках официантки. Мне нужно чем-то занять руки, любым напитком, хоть содовой. Но бар забит под завязку, и нигде поблизости официантки не видно.