Читаем без скачивания Секира и меч - Сергей Зайцев

После знатной порки неделю отлеживался, разобиделся Глеб. Как будто притих. Облегченно вздохнули сельчане. Думали: наконец-то дошла наука. Но рано радовались. Разозленный, униженный поркой, Глеб пришел в поле, где паслось деревенское стадо, придрался к пастуху, избил его, потом вошел в стадо и убил четыре коровы – просто свернул им головы. Видя такое дело, пастух поднял крик. Сбежались люди – с кольем, с дубьем, с собаками. Думали, волки напали на стадо или медведь. А как увидели Глеба, опешили… Пастух кричит: «Это не Глеб, это оборотень! Это волк лютый! Убейте его!…» Но никто не решился тронуться с места. Знали, что нечеловечески силен Глеб, что только Аскольд может справиться с ним. Стояли в растерянности. А Глеб погрозил им издали кулаком и ушел в лес. Догонять его не стали сельчане; даже друг от друга не скрывали, что боялись. Повздыхали над убитыми коровами. С опаской косились на темный лес.

«Сатанинская в нем силища!»

«Совсем с ума сошел Глеб!»

«Пропащий!…»… На следующий день после этого случая выпал снег. Долго, очень долго Глеба никто не видел. И не видели его следов. Думали, сгинул человек. Аскольд и сыновья его ходили мрачные. При них имени Глеба никто не упоминал. Знали, что Аскольд пытался разыскать непутевого. Да где там! Лес велик… И должно быть, не было уж Глеба в живых – обглодало зверье его косточки.

Думать так думали сельчане, а в лес ходить все еще опасались. И если ходили, то не по одному, – впятером, вшестером. И по-прежнему не встречали следов Глеба. Когда холодными долгими ночами за околицей выли волки, сельчане покрепче запирали ворота и двери, крестились на образа, приколачивали к притолоке обереги, поминали богов языческих. «Может, прав был пастух? – спрашивали друг друга. – Может, Глеб в самом деле – оборотень?..»

А в конце зимы увидали: рано-рано утром, едва развиднелось, ехал Глеб на коне по Сельцу. Очень ладный у Глеба, могучий был конь. Серебрилась на Глебе инеем дорогая шуба. Поперек колен лежал меч.

Сельчане не верили глазам, но боялись выскочить на улицу, посмотреть всаднику в спину, потрогать в снегу его след. Позапирались во дворах – подпирали спиной двери, цыкали на своих переполошенных собак.

Призрак не призрак явился в Сельцо… Как тут разберешь? Спрашивали у Аскольда днем. Но старый Аскольд говорил, что ничего такого не видел. И было видно, что обрадовала весть старика: не сгинул самый младший сын – Глеб-Воин.

Однако Аскольд пожимал плечами: откуда конь? откуда дорогая шуба? откуда меч?… Сказали Аскольду:

– Не похоже, что Глеб подавлен печалями.

Через неделю еще раз видели Глеба: проехал верхом по опушке леса, залитый лучами закатного солнца. Сам великан, и конь великан… Ходили потом на ту опушку посмотреть следы и находили лошадиный помет.

Додумались сельчане порасспросить дружков Глеба – что да как. Дружки божились, готовы были крест целовать, что ничего не знали, что зареклись с Глебом дружбу водить. Но откуда-то слух пошел по дворам: как будто очень даже знали про Глеба дружки и не только встречались с ним, а и умудрялись вместе под Чернигов ходить и там промышлять разбоем…

Родня и соседи скрипели зубами: вот непутевый Глеб!… Вот где вынырнул отрезанный ломоть!… Пока все думали, что он в норе волчьей прячется или уж зверье растащило его косточки, Глеб в чужих местах себе дурную славу стяжал!…

Вознегодовали сельчане и на своих нерадивых сыновей-недорослей – дружков Глебовых, пригрозили им, велели рассказывать все, как есть. И рассказали дружки, что Глеб уж целую зиму под Черниговом кормится, не бедует: то у кого-нибудь коня отнимет, то у торговца с воза снимет товар, то вломится в амбар, то остановит на дороге и оберет княжьего человека – гонца… А ныне появилась у него новая причуда – стал он в деревнях девок воровать – тех, что покраше-помилее, тех, которым самое время под венец; утащит девицу в лес, набалуется с ней, нагуляется и отпустит на дороге. Женихи на него ох как обозлены. Глеб нет-нет да и побивает женихов, а назавтра высматривает себе новую девушку для утех…

Слушал все это старый Аскольд и усмехался своим мыслям, радовался, что жив сын, хотя и во вражде со всем миром. Конечно, не татем, не разбойником хотел Аскольд видеть Глеба, но думал: пройдет эта блажь, всего-то ведь Глебу пятнадцать лет, целая жизнь впереди, – если убережет Господь, если не призовет в свою небесную дружину славный предок Волот.

Нет в том ничего удивительного, что про Глеба-разбойника однажды нажаловались князю – старому Владимиру черниговскому. Но сначала ничего не сказал князь. Потом опять нажаловались. И княжьи люди, гонцы, били челом – дескать, не проехать по черниговским лесам! дескать, дюжий молодец оседлал дорогу и делает, что хочет, – хочет, обирает, хочет, суд вершит, а хочет, просто так отпускает, и никого не боится – не слышит имени своего господина, никому молодец спуску не дает!… Терпел-терпел князь и послал малую дружину – проехать по дорогам, по деревням, дознаться про Глеба поподробнее, а если повезет, то и поймать его и привести в Чернигов в колодках.

Деревня за деревней, доехала дружина и до Сельца. Нашлись расторопные люди – указали на дом Аскольда. Княжьи дружинники обложили дом со всех сторон, потом спрашивали у старика про Глеба. Но Аскольд разводил руками: «Непутевый у меня сын! Что с ним поделаешь?.. Хочет дойти пешком туда, куда нельзя дойти пешком. А скверное желает смешать с достойным…». Не поверили старику; решили: для виду он говорит эти смиренные слова.

Проехав черниговские земли из конца в конец, вернулись дружинники к князю ни с чем. Недоволен был Владимир, поскольку считал уже дело решенным. Покачал головой, сказал: «Подождем! Однажды попадется эта птичка!…». И велел князь сделать большую клетку и поставить ее для устрашения посреди двора. А по деревням и по городкам малым послал Владимир соглядатаев, и в Сельцо послал, чтобы купили там человека, который бы приглядывал за Аскольдом и его сыновьями, – не встречаются ли они с Глебом.

Однако Глеб, как и прежде, безобразничал на дорогах, кое-каких путников обирал, похищал девок, а соглядатаи и купленные люди молчали. Гнили в траве колодки. Пустовала клетка.

Так прошел год, за ним – другой, третий…

Занятый делами важными, государственными – сношением с Киевом и Новгородом, походами в половецкую, степь, судами, оброками, данями, строительством храмов и прочим, – Владимир не мог еще и постоянно помнить о Глебе, все реже спрашивал о нем старый князь, потом и вовсе рукой махнул и велел убрать со двора клетку, при этом бросив: «Не сегодня, так завтра! Но попадется птичка!…».