Читаем без скачивания Собрание сочинений. Том первый. Рассказы и повести - Сергий Чернец

Я привык на природе, на рыбалку с малолетства бегал и в лес по грибы да по ягоды. Один только неприятный осадок несу с тех далеких детских лет, друзей у меня и не было близких. Меня не приняли в пионеры и комсомольцем я не был. Молва в деревне быстро распространяется и все в школе знали меня, что я поповский и крестик я носил и крестился и молился при всяком случае. Ведь и мама, и бабушка мои были сильно верующие, а религия в те времена не приветствовалась. Но у нас в доме собирались на церковные праздники и молились много народу с трех окрестных деревень. Я научился молитвам рано, маленьким мальчиком я наслушался рассказов из жития святых, а потом сам читал много книжек религиозных. Ну и Библию конечно.

После школы я хотел поступить в семинарию сразу. Но тогда считалось, что семинария – выше высшего образование, и были ограничения для приема на учебу, только определенное количество, 25 человек на факультет и все. Ездил я в Загорск (Сергиев посад, сейчас) – на одно место 6 человек – и я не поступил. Хоть я был отличник по всем школьным предметам и экзамен вступительный сдал хорошо, но кто-то был лучше. Тогда меня направили в Духовное училище в город Казань. Там учились 3 года и выходили диаконы. Учился я хорошо и в казанском училище, а с середины второго курса переведен был в Загорск, все-таки. Были священники, которые хорошо знали моего дедушку, они и ходатайствовали за меня. У семинарии не было общежития для всех студентов, и мне предложил местный семинарист, из Московской области родом, снимать квартиру в Москве. Так мы жили в Ховрино, а ездили в Загорск.

Когда я уже практиковался в служении в Храме, с четвертого курса, я решил не принимать ответственный сан священника, как бы считая себя недостойным. Я принял первый монашеский постриг, стал рясофорным монахом. Попросил перевода, и уехал в город Тобольск, в Тобольскую Духовную семинарию.

«И с моим отцом, знаешь ли, беда случилась» – говорил я, когда Изэрге Сиртак поведал мне, что его отец умер от водки.

Моего отца парализовало: левую сторону полностью. Он лежал, не мог говорить даже ладом.

Так я и семинарию не смог, не успел закончить, и сан монашеский принять не успел. Игумен, старший в монастыре, сказал: «Нельзя быть двуличным перед Богом. Будешь служить Богу для людей, а вместо молитвы об отце думать будешь! Иди в мир. Устрой в миру все дела, получи от отца благословение. Тогда и придешь в монастырь!». Получил я отпуст в мир.

Приехал к отцу и в больнице ухаживал за ним. А чтоб жить на что-то в миру, устроился на работу, на стройку. Отец, слава Богу, по молитвам нашим, – моим и бабушек верующих, которые мне помогали, – встал, и ходить начал потихоньку, с палочкой. Инвалидность была 1-я группа. Потом, через год, дали вторую группу инвалидности и выписали из больницы.

А вот сейчас я приехал к архиепископу Мелхиседеку в Свердловскую область. Он с дедом моим хорошо был знаком, ему уже 86 лет. И послал меня архиепископ Мелхиседек восстанавливать Храм. Этот Храм при Ельцине взорвали в 1974 году. Тогда он был первый секретарь областного комитета КПСС. Без его ведома не обошлось. И бабушки местные выговаривали мне: «Вот он „ирод“ – Храм взорвал, а сейчас с Патриархом рядом на службах стоит, по телевизору видим…» И еще ругают в том же духе.

Такие, брат, дела! Жизнь сложная штука!

И продолжались наши беседы с писателем Изэрге Сиртаком, «интервью» продолжалось, пока он работал у меня. В свою очередь и я объяснял весь «Закон Божий» – учебник для семьи и школы. И читал из «Жития Святых» многие рассказы, каждый раз приходилось пояснять выражения старославянские на современный лад. Затянулось это надолго….

«Конечно, жить, тоже надо научиться» – говорил писатель Изэрге Сиртак. «Современный человек считает, что надо учиться читать, писать для того, чтобы овладеть профессией. Стать инженером, архитектором и квалифицированным рабочим можно только благодаря серьезному обучению. А вот жить правильно и хорошо – дело простое, что не требует никаких усилий, чтобы этому научиться. Бытует такое мнение просто потому, что каждый «живет» по-своему. Жизнь считается у людей таким делом, в котором каждый считает себя знатоком.

Я думаю, что счастье – это не какой-то Божий дар. Счастья надо достигать с усилиями. Человек должен добиваться своего счастья своей внутренней плодотворностью. Это внутреннее врожденное стремление человека. В жизни нет другого смысла, кроме того, какой ей придает сам человек. Все зависит оттого, как он раскрывает свои силы. Нельзя «сиднем сидеть» и дожидаться, над своим счастьем надо работать, движение это – жизнь!».

Варвар —

– (рабочее название).

Важин Сергей Степаныч, возвращался домой из поездки в город. Он был уже старый и сутулый, с мохнатыми бровями и седыми усами. В город он ездил в пенсионный фонд, а заодно и к нотариусу писать завещание (неделю назад с ним случился удар, вызывали скорую – инсульт). И теперь в автобусе, сидя у окна, он грустно вздыхал, глядя на унылый осенний пейзаж, – видимо, его не покидали мысли о близкой смерти, о «суете сует», о бренности всего земного….

На конечной остановке, в районном поселке, когда все пассажиры разошлись, мы остались вдвоем. Сергей Степаныч грустно сидел на лавочке. Тут мы и познакомились. Выяснилось, что идти нам было по пути. Мне надо было в соседнюю деревню, к родне по делу.

– Да ведь это же восемь километров отсюда, пешком через лес – далеко! – сказал Важин таким тоном, как будто с ним кто-то спорил. – Слушай! Сейчас Вы никакой попутки не найдете. Самое лучшее для Вас пойти ко мне, у меня переночевать. А утром, я знаю, на молокозавод приезжает машина с фермы, вот и подвезет Вас, я сам договорюсь.

Недолго подумав, я согласился.

Жил Сергей Степаныч в конце поселка, как на отшибе, возле молокозавода. От последних домов поселка его двор отделял обширный пустырь и получался хутор. У соседей дом и двор его так и называли «Варварский хутор». Много лет назад, когда строили молокозавод, частные дома окраины сносили, его дом впритык к участку завода остался.

Не хотел он никуда переселяться, тем более в квартиру четырехэтажных домов, которые построили, в «поселке городского типа». И какой-то из комиссии «землемер» назвал его сурово: «Ты – варвар! Там горячая вода, канализация, а ты в дикости хочешь жить: туалет на улице!» Скандал был на весь поселок, отсюда и пошло – «варвар, варвар, варварский хутор». Это еще больше укрепилось, когда дети Важина подросли и стали совершать набеги на соседские сады и огороды в поселке, были пойманы неоднократно.

– Да-да! – говорил Сергей Степаныч, узнав, что я не женат. – Жениться никогда не поздно. Я сам женился, когда мне было сорок два. Говорили – поздно, вышло не поздно и не рано, а так, лучше бы вовсе не жениться.

– Мне уже сорок восемь, скоро полжизни пройдет – сказал я.

– Да-да! – говорил снова Сергей Степаныч, я вот думаю. Жена, она скоро прискучит всякому, да не всякий правду скажет. Потому что люди стыдятся несчастной семейной жизни и скрывают ее.

Другой около жены – «Машенька, Маша», а если бы его воля, – ой-ёй-ёй, то он бы эту Маню в мешок, да и в воду. С женой одна глупость, только дети еще держат. Да и с детьми не лучше, – как с ними быть. Тут в районе учить их негде, было раньше ПТУ – закрыли давно, в город в ученье отдать – денег нет. И живут они тут, как волчата. Бандюкуют, того и гляди зарежут кого по драке.

Я шел почти молча, слушал внимательно, отвечал на вопросы негромко и кратко. Прошли мы до конца поселка, и через пустырь, показался невысокий дом и двор обнесенный забором из потемневших досок. Крыша на доме зеленая, крашеный шифер. Штукатурка на стенах облупилась, а окна были маленькие, узкие, точно прищуренные глаза. Весь хутор оказался на взгорке, и нигде кругом не было видно ни одного дерева. Во дворе около сарая стояли сыновья Важина: один лет девятнадцати, другой постарше на вид, оба без шапок, хотя было прохладно. Как раз в то время, когда мы только вошли во двор, младший прижал кудахтавшую курицу к пеньку, а старший топором отрубил ей голову….

– Это мои, готовят к ужину – сказал Важин.

В сенях нас встретила женщина, маленькая, худенькая, с бледным лицом, еще молодая, на вид, и красивая, в простеньком деревенском платье.

– А это жена моя. Ну, Анна, давай-давай, угощай гостя, мы вместе из города приехали.

Дом состоял из двух половин, это было, собственно, два дома пятистенка, потому что в каждой половинке было по две больших комнаты. В одной половине дома была «зала», где в правом «красном» углу, на полочке стояли иконы, большей частью бумажные вокруг темной доски в середине, где не видно было никакого лика.

«Молодая» жена накрыла стол и подала нарезанную колбасу, потом борщ. На столе появилась бутылка водки, которую достал хозяин. Но я, как гость, от водки не отказался, но стал есть только хлеб и огурцы соленые, приготовленные на закуску.