Читаем без скачивания Хроники одной бензоколонки - Александр Лабрюфф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
60 БЭ
Думаю: «Где стена, там и народ».
61
– В неспокойные времена важно держаться ценностей. А страховка – это вам не ценные бумаги.
За стойкой сидят трое мужчин в костюмах, при галстуках (двое помоложе, один в возрасте), – похоже, продажники. Один пьет минералку «Перье», другой – газировку «Оранжина», третий – старомодное шоколадное молоко. Они спорят о страховке. Я нервничаю. Тот мужчина прав: в неспокойные времена без ценностей никак. Нет ничего хуже беспокойства. Когда ни в чем не уверен, приходит страх.
62
И подпольные шифровки.
И флешки теряются.
63
Минута блаженного забытья: пришла моя азиатка. Вот она передо мной, с пачкой чипсов в руке, прямо приглашение к путешествию. На этот раз я решаю, что заговорю, не упущу случай, рискну, ибо – думаю я – какой бы немыслимой, неописуемой, плакатной ни была ее красота, она все-таки человеческое существо, наверное. Сегодня она в золотистых балетках и бежевой джинсовой юбке. Расплачивается, собирается уходить. Нужно задержать ее любой ценой, вступить в контакт, пока не исчезла. Я бормочу:
– А что если я… а может быть, вы… хотели бы вы… сигарету?
Не придумал ничего романтичнее, чем дать закурить, – будто сказать больше нечего! Вопреки ожиданиям, она принимает предложение. Я временно (и мысленно) закрываю заправку И вот мы на улице, напротив заброшенной развалюхи, курим, едим ее чипсы и безнадежно молчим. Я в панике, думаю о том, что молчание – болото. Чтобы преодолеть его, одолеть, обезвредить, я, как Дон Кихот (Болтанчский), начинаю бешено тараторить ей что-то про свою работу, про посетителей, про детство в Ландских лесах. Она объясняет мне, что родом из Токио и выросла в лесах небоскребов, так что, возможно, мы созданы, чтобы понимать друг друга. Я улыбаюсь. Мы немного сближаемся, чувствуется какое-то электричество (электричество – значит надежда). Ей пора. Мы договариваемся увидеться вне заправки, меняемся номерами, и она исчезает.
Вспышка. Что-то щелкает и не затихает. Я оборачиваюсь. Испустив сноп искр, буквы «Г», «З» и «Т» с неоновой вывески «Горизонт» гаснут окончательно. Теперь видно только слабо мерцающее:
ОРИ ОН
63 БЭ
Думаю, что мысль – застывший фейерверк.
64
Рэй, мой мальтийский друг, звонит, чтобы снова вывалить на меня свои новости: бросившая его жена теперь отказывается разводиться. «Что доказывает ее двуличность, брат. Ее подлую двуличность».
65
На работу я заступаю где-то между сном и явью (плохо спал прошлую ночь). Босс что-то спрашивает. По-прежнему не в духе. С тех пор как цена на бензин упала, он сам не свой.
– Где вы писать учились? В курятнике?
Это напоминает мне что-то – что-то проносится на миг перед глазами, в ушах: сон сбывается? Но я не понимаю:
– Что?
– Табличка снаружи… Объявление, которое я просил написать.
Он тычет мне под нос ламинированный лист А4, где сообщается о запрете на продажу алкоголя после 22:00.
– Борьба с распятием в общественных местах? Вы что, смеетесь надо мной?
Я:
– А, это, видимо, автозамена барахлит.
66
Вечером я тщетно брожу в районе метро «Раймон Кено» в поисках бездомного, которому отдал флешку. В голове звучит: «Бьет ночь – мир пал от чар»[17].
67
Я уже не беру телефон: он вибрирует, не переставая. У моего объявления в «Либерасьон» оглушительный успех.
68
В «Продуктах» рядом с «Паша Кебабом», этом неописуемом базаре всевозможного экзотического продовольствия близ метро, я забываю о том, что ищу.
Вдруг музыку перекрывают возгласы с улицы. Слышен голос явно взволнованного мужчины: «Учись затыкаться вовремя! Не будь ты женщиной, ты бы у меня уже очки свои жрала!» Молодой женский голос: «Но у вас с ней – это любовь?» Мужчина: «Нет, одиночество».
И ночь глотает голоса. Индийская музыка воцаряется снова.
68 БЭ
Я думаю о беспощадном, всепоглощающем упоении трагедий.
69
На следующий день серый «Порше» встает бок о бок с гадким утенком «Ситроеном-2CV» (колонки 1 и 3 соответственно): нет ничего более демократичного и республиканского, чем автозаправка.
70
Я курю напротив заброшенного дома. Ночь. Мелкая морось. Через какое-то время замечаю странную вещь. Свет на втором этаже.
Ставни распахнуты. Я вижу, как в комнате движется тень, возможно, женщина, в чем-то белом – в скафандре?
70 БЭ
Я слишком далеко и слишком близорук, чтобы рассмотреть лицо. Возвращаюсь в свое обиталище, в свою скорлупу, и тут же решаю купить бинокль.
71
А я не робот?
72
На экране идет «Водородный человек» Исиро Хонды, а я пытаюсь заказать бинокль в интернете, и меня просят поставить галочку, что «Я не робот».
73
Откуда мне знать?
74
Я отменяю заказ, так и не решившись снова посмотреть, что делается у заброшенного дома. Чтобы отвлечься, читаю в сети аннотацию к фильму Исиро Хонды: «Люди, мутировавшие из-за ядерного взрыва, превращаются в студенистую субстанцию, которую нужно сжигать огнеметами». Листая фильмографию режиссера (болезненно плодовитого: выдавал по четыре фильма в год), замечаю, что он снимал «Годзиллу» в 1954-м. А в 1957-м, что еще интереснее, «Мистериан»: эротическую научную фантастику про то, как пришельцы с Марса, скрывавшиеся на темной стороне Луны, вторгаются на Землю, чтобы захватить японских девушек и так продолжить свой род. Я дальше смотрю «Водородного человека», думая про свет, про этот след жизни в заброшенном доме. Фильм – какой-то кошмар. Свет в окне – тоже.
75
Чтобы, когда топливу придет конец (в десять лет мне странным образом виделось, что огонь тогда тоже исчезнет, и потому я с тревогой смотрел на графики нефтедобычи), так вот, чтобы, когда топливу придет конец, было легче переносить ледниковые периоды (в десять лет я был пророком: связывал конец топлива
