Читаем без скачивания Ванильный запах смерти - Анна Шахова

С восторженным недоумением Эдик взял из коробочки сигаретку и поднес ее к носу.

– Как бы на хохот гости не набежали.

– Ну, мы же в разумных пределах похулиганим. – Федотов вдруг резко встал с кресла и, подойдя к Кудышкину, погладил того по голове, тронул шею, проникновенно вглядываясь в глаза.

Телевизионщик перестал улыбаться, встряхнулся, загасил сигарету, а самокрутку вернул в коробочку.

– Не опасаетесь с таким багажом – и в общественных местах, под прицелом испытующих глаз? – заговорил он сухо.

Федотов, поскучнев, вернулся в свое кресло.

– Не вздумайте, меня, мальчик, бояться. Я же не насильник и против природы никогда не иду. А травка… это спонтанный подарок. Здешнего поклонника. Да-да, даже здесь, представляете, нашелся верный и сообразительный человечек. Вообще я к этим изыскам не приучен. Но по натуре – великий экспериментатор и авантюрист. Чего только не приходилось испытывать в жизни! Так почему не попробовать и это? Сколько мне осталось. – Актер прочувствованно сглотнул, дернув острым кадыком.

– А вот это очень интересно. Ваш опыт… Я о программе, Глеб Архипыч. О возможной программе с вашим участием. Вы поймите, что для меня скандал – пустое. Главное – суть человека, его подлинное нутро. Я даю своим героям, которых искренне уважаю, высказаться сполна. На те темы, что волнуют их. – Журналист пытался быть по-настоящему искренним, задушевно-серьезным.

Как правило, контраст, на котором он работал – этакий внешне нахальный пофигист с глубокой байронической душой, – срабатывал безотказно. Сколько «кривды» таким макаром вытянул Кудышкин из несчастных артистов – представить страшно. Но сегодня он лишь наталкивался на лукавый взгляд ушлого развратника.

– Да-да-да… Это после, после, Эдик. – Глеб Архипович поддел отточенным ногтем сигаретку, стал разминать ее и с вожделением нюхать. – Расслабимся, мон ами. Вам еще с вампиршей татарского происхождения кувыркаться. А это, я так чувствую, очень много сил отнимает. Да вы мне все после и расскажете. Правда? Я люблю, когда молодежь со мной откровенна. Будто соки свежие в тело вливаются. Ну, и многому можно у вас научиться. Бесспорно. Очевидно. Так что не только вы исповеди любите слушать, я их тоже в своем роде коллекционирую. – Артист ослепительно улыбнулся. Кудышкин не мог не оценить знаменитую, подкупающую улыбку мастера отрицательного обаяния.

Федотов решительно протянул самокрутку Кудышкину:

– Учите, сэнсэй.

– Да невелика наука.

Эдик начал раскуривать косячок.

Через пятнадцать минут новоявленные друзья позабыли о лукавых беседах с прицелом на извлечение выгоды. Эдик, приняв нелепую позу – ноги на подголовнике, голова на сиденье, расслабленно подхихикивал, наблюдая за перевернутой в его глазах фигурой Федотова, который заходился в конвульсивном танце. Народный артист скинул рубаху и выполнял странные женственные телодвижения: то поводил плечами и грудью, поросшими редким седым пухом, то тряс тощими бедрами, то, встав на мыски, будто пытался взлететь, размахивая длинными руками, которые уже потеряли упругость и болтали брылями обвислой кожи.

– Жах! Жах-хх! – заклинал пространство актер. И вдруг он стал задыхаться, вытаращив глаза. Схватившись за горло, налился синюшным румянцем, захрипел, повалился на колени с вылезающими из орбит глазами: считаные секунды – и тело Федотова забила судорога, а из мертвеющего рта полезла пена.

– Г-глепп Архиы… – Фаза возбуждения стремительно сменялась тяжелой оторопью и у Кудышкина. Ему потребовалось какое-то время, чтобы перевернуться в кресле, вдохнуть полной грудью и встать.

«Чертовщина… Что-то подмешано туда…» – это была последняя мысль Эдика, после которой журналист, почти ничего не видя, с заходящимся сердцем, успел рухнуть у окна, дернув створку и крикнув дикое:

– Бля-а-а-рва!..

Под окном, в сгущавшихся сумерках, загороженные кроной раскидистой ивы, стояли Лева и Лика, целомудренно держась за руки. Лева прервал на полуслове монолог о значении в его жизни поэзии Северянина, с испугом глянув на стукнувшее федотовское окно.

– Вот звезды, – укоризненно покачал он головой. – Интеллигентные, уважаемые люди, а напиваются, как недоросли на дискотеке.

– Послушайте, Лева, нужно подняться посмотреть. Мне кажется, что у Глеба Архиповича не все благополучно.

Лика решительно выдернула свою руку из ладоней Гулькина.

– Я должна сказать Дарье. Вдруг ему плохо?

– Но ведь с ним человек! Этот журналист.

– Какой это человек, – отмахнулась Травина и покатилась, бойко перебирая кругленькими ножками, к террасе.

Через пять минут у двери в комнату артиста, из-за которой не раздавалось ни звука, в растерянности стояли четверо: Лева, Василий и, вторым рядом, Лика с Дашей.

– Глеб Архипыч! – очередной раз крикнул Василий, тщетно пытаясь вставить запасной ключ в замок: ключ, вставленный с обратной стороны, не давал возможности открыть дверь. Вася, обреченно помотав головой, выразительно посмотрел на Леву.

– Давай ломать.

Гулькин прошептал, наклонившись к уху хозяина:

– Женщинам бы отойти. Мало ли…

Василий категорично кивнул дамам.

– Никуда я не уйду, – глухо, но бесповоротно изрекла Даша. – Может понадобиться помощь.

– Но не ваша же! – отмахнулся от нее муж.

– Да что мы – пьяных мужчин в неглиже не видали, что ли? – возмутилась Лика. – Давайте скорее дверь выбивать. Трупов еще тут не хватало. – Травина оказалась на редкость рассудительной и смелой.

Василий с болью поморщился. «Такую дверь уродовать…» Впрочем, преграда оказалась не так уж неприступна. Лева вышиб ее с первого удара.

Зрелище предстало страшное. Полуголый Федотов лежал на полу посреди комнаты с искаженным судорогой синим лицом и закатившимися глазами. Эдик – ничком у окна. Даша вскрикнула и зажала рот рукой. Лева подбежал к Кудышкину, перевернул его на спину: журналист был без сознания, но выглядел вполне живым и даже румяным. Василий так и не смог переступить порог номера – побелевший, с раскрытым ртом, он не отрывал взгляда от страшного лица Федотова.

Жена дернула его за руку:

– Я вызываю «скорую» и полицию.

Говорун посмотрел на нее безумным взглядом, будто Даша собралась вызвать духов при помощи спиритизма.

– Он дышит. Пульс слабый, – сказала решительная Лика, опустившись на колени перед Кудышкиным и держа его руку. Она начала делать журналисту массаж сердца, с силой наваливаясь на свои ладошки, сложенные крестом на груди Эдика.

Ей хватило одного взгляда на Глеба Архиповича, чтобы понять: никто и ничто больше не поможет ему в этой жизни «извлекать уроки».

– Да что за мертвая тишина такая?! – Зуля поднималась по лестнице в сопровождении Бултыхова, который все же нагнал ее у речки и неуклюже навязался в сопровождающие.

Увидев смятенную Дашу, которая не могла выговорить ни слова, пробегая мимо них к телефону в холле, Абашева схватила Степана Никитича за локоть. Впрочем, от неуклюжести «капитана» не осталось и следа. Он рванулся к номеру Федотова, подлетел к мертвому артисту, склонился на секунду над телом, приложив пальцы к его шее, и тут же, вскочив, подошел к другому пострадавшему. Бесцеремонно оттолкнув сопящую Лику, пощупал пульс у журналиста, приоткрыл пальцем веко, потом взглянул на стол. Увидев бутылки с напитками и пепельницу с окурками, хищно прыгнул к столу, едва не всунув нос в «бычки». Потом вытащил носовой платок из кармана брюк, жестом бывалого эксперта, обмотав большой и указательный пальцы правой руки, схватил одну полуистлевшую самокрутку. Понюхал и, левой рукой прихватив свободные концы платка, разломил окурок. Начинка столь поразила Степана Никитича, что он отдернул пальцы от сигареты, упавшей рядом с пепельницей.

– Федотов наркоман? – строго спросил он у Зули, замершей в нелепой позе с полусогнутыми ногами, вытянутыми вперед руками и раскрытым ртом.

– Что? – обескураженно отозвалась Абашева, посмотрев на Бултыхова расширенными, непонимающими глазами, и кинулась к Кудышкину. – Эдичка! Эдюля мой!! – завопила она, падая на колени перед неподвижным любовником.

– Лева, немедленно «скорую»! Отравление наркотиками. Скорее всего, опиатной группы. Быстро, Лева… – четко и сурово обратился Бултыхов к Гулькину, игнорируя топчущегося у двери Говоруна, который, видимо, представлялся ему бесполезным в этой трагической ситуации.

Лева кинулся из комнаты, а Степан Никитич, бестрепетно отдернув Зулю от груди Эдика, начал с профессиональной сноровкой делать сопернику искусственное дыхание.

– Вы… кто? – просипела Абашева.

– Я врач. Военный, – ответил Бултыхов и вновь приник, набрав побольше воздуха в легкие, ко рту Кудышкина.

– Не охранник на проходной? – ошеломленно спросила Зуля и, поднявшись с колен, начала тереть глаза, в которые попала потекшая тушь с ресниц. Тушь размазалась до скул, и Абашева стала похожа на зловещий персонаж из фильмов про нечистую силу.