Читаем без скачивания Имам Шамиль - Шапи Казиев

Даниял-бек попытался апеллировать к Шамилю, но имам не считал себя вправе отнимать у кого-либо военную добычу, если это не затрагивало государственные интересы Имамата. Ханша так и оставалась в доме Хаджи-Мурада, пока не поползли слухи, что Нух-бика интересует Хаджи-Мурада не только как военный трофей, но и как необычайно красивая женщина. Домыслы не имели под собой серьезных оснований, ибо Хаджи-Мурад сам был человеком гордым и весьма ценил человеческое достоинство, а Нух-бика ему в этом не уступала.

Но Шамилю все же пришлось вмешаться.

До получения выкупа ханша была передана в дом отца погибшего наиба Ахвердилава.

Действительно ли между отважным наибом и прекрасной пленницей возникли деликатные чувства или слухи эти были пустыми измышлениями завистников доподлинно неизвестно. Очевидным было лишь то, с какой неохотой возвращал свою пленницу Хаджи-Мурад, когда доставили назначенный за нее немалый выкуп и даже вернули несколько пленных мюридов.

Вернувшись домой, Нух-бика, в свою очередь, была измучена нелепыми слухами о ее жизни в плену. Устав от сплетен, в которых особенно преуспела одна из ее знакомых ханш, Нух-бика будто бы послала тайную весточку Хаджи-Мураду с просьбой положить конец проискам этой знатной дамы. И наиб не замедлил исполнить просьбу, выкрав не в меру словоохотливую ханшу точно таким же образом, как и Нух-бику, и получив затем большой выкуп.

Когда смутная молва дошла до самого Воронцова, он и вовсе заподозрил ханшу в тайном сговоре с Хаджи-Мурадом с целью вызволить из плена мюридов. На все просьбы Нух-бики о компенсации за утраченное имущество, наместник уклончиво отвечал, что государь-де еще подумает, как решить ее дело, а пока не плохо было бы убедить его в своей преданности.

Наследники Фабия

Резкий выговор императора за дерзкую вылазку Хаджи-Мурада и прорыв Шамиля за кордонную линию в Кабарду побудил и Воронцова с новой силой взяться за постройку укреплений. Он надеялся окончательно замкнуть кольцо вокруг Имамата, исключить прорывы горцев на равнину и закрыть главные проходы в Средний Дагестан.

Подобная тактика «постепеновцев» была известна еще со 2-й Пунической войны римлян против карфагенян. Тогда римский консул и полководец Квинт Фабий по прозвищу Кунктатор (Медлитель) начал строить грандиозные укрепления, перегораживая узкий Апеннинский полуостров и постепенно оттесняя непобедимого Ганнибала Барка на южную окраину, в бесплодные горы Калабрии. В результате Ганнибалу пришлось уплыть в Африку, где его настиг отправившийся следом Сципион и разгромил при Заме.

Та же тактика была применена и против Спартака. Но в отличие от Ганнибала, вождь восставших рабов не имел своего флота, а пираты, обещавшие взять на борт восставших, обманули Спартака и отчалили с уплаченными им деньгами. Спартак был вынужден пробиваться обратно на север, где был разгромлен и погиб в битве с римским полководцем Крассом.

На время выстрелы на Кавказе смолкли, уступив поле битвы топорам.

В Дагестане воздвигались мощные укрепления с штаб-квартирами в Чир-Юрте, Ишкартах и Дешлагаре. А укрепления в Хаджал-махи и Цудахаре начали новую линию по Казикумухскому Койсу, почти у самых границ Имамата в Дагестане.

На юге, на Лезгинской линии, тоже надеялись оградиться от Шамиля новыми крепостями и прокладкой Военно-Ахтынской дороги.

Строились новые укрепления, имевшие между собой надежные коммуникации, и на передовой Чеченской линии. Там особый размах приняла вырубка просек через густые леса, в которых мюриды чувствовали себя, как в неприступной крепости.

Война с деревьями представляла из себя серьезную военную операцию. Отряды солдат-лесорубов действовали по особой тактике, принимаясь за дело еще затемно и возвращаясь в лагерь до полудня.

Лесорубов охраняли заградительные команды, которые заранее оцепляли часть леса, подлежащего уничтожению. Разведчики занимали места впереди, затем устраивалась цепь снайперов, далее лесорубов окружала пехота и драгуны, в тылу которых стояла артиллерия, готовая отразить нападение горцев.

Места вырубки держались в секрете, направления часто менялись, но в целом получалась огромная просека, когда на ружейный, когда и на пушечный выстрел в обе стороны, а порой и в несколько километров шириной. Срубленные деревья сжигались в огромных кострах.

Перед укреплениями и вдоль рек леса сводились особенно широко, чтобы обезопасить гарнизоны от внезапных нападений, а переправы и мосты — от разрушения. Тут же ставились высокие сторожевые башни.

Топоров и пил не хватало, а те, что были, быстро тупились от непривычно вязкой и прочной древесины кавказских пород деревьев. Орудия для дровосеков стали завозить из Европы целыми кораблями.

Горцы препятствовали лесорубам как могли. Засады, окружения и ночные нападения перемежались с пушечной стрельбой. В темноте из поваленных деревьев воздвигались завалы, вокруг которых разгорались потом настоящие бои.

Очевидец тех событий Л. Толстой описал их в рассказе «Рубка леса»: «…Артиллеристы, как и всегда, вели себя превосходно, проворно заряжали, старательно наводили по показавшемуся дыму и спокойно шутили между собой. Пехотное прикрытие в молчаливом бездействии лежало около нас, дожидая своей очереди. Рубщики леса делали свое дело: топоры звучали по лесу быстрее и чаще; только в то время, как слышался свист снаряда, всё вдруг замолкало, средь мертвой тишины раздавались не совсем спокойные голоса: „сторонись, ребята!“ и все глаза устремлялись на ядро, рикошетировавшее по кострам и срубленным сучьям…

Дело вообще было счастливо: казаки, слышно было, сделали славную атаку и взяли три татарских тела; пехота запаслась дровами и потеряла всего человек шесть ранеными; в артиллерии выбыли из строя всего один Веленчук и две лошади. Зато вырубили леса версты на три и очистили место так, что его узнать нельзя было: вместо прежде видневшейся сплошной опушки леса открывалась огромная поляна, покрытая дымящимися кострами и двигавшимися к лагерю кавалерией и пехотой. Несмотря на то, что неприятель не переставал преследовать нас артиллерийским и ружейным огнем до самой речки с кладбищем, которую мы переходили утром, отступление сделано было счастливо».

Обе стороны несли потери, но гигантский рубанок медленно и неотступно продвигался в горы, превращая вековые леса в подобие французского регулярного парка.

Попадавшиеся на пути села разделяли судьбу окружающей природы. Жителей побуждали переселяться вниз, в окрестности крепостей, но большая часть заранее уходила в горы. Туда же мигрировали и исконные жители лесов — звери и птицы, напуганные канонадой и несмолкаемым стуком топоров.