Читаем без скачивания Василий Шуйский - Вячеслав Козляков

Первым делом обсуждались условия, на которых Марина Мнишек могла появиться в Тушинском лагере. Ввиду казавшегося близким занятия Москвы торжественный въезд царицы Марины Юрьевны и смотр войска, собравшегося в Тушинском лагере, все же состоялись. У Марины Мнишек могло создаться впечатление, что жители Московского государства второй раз присягают своей царице[341]. Тем более, что для русских людей, все еще задававших вопросы о происхождении нового царя Дмитрия, воссоединение царя и царицы стало убедительным аргументом для перехода к нему на службу.

Между тем отъезды от царя Василия Шуйского из Москвы на службу в Тушино членов Государева двора начались уже в июле-августе 1608 года. Одним из первых 21 июля изменил стольник князь Михаил Шейдяков; еще несколько дней спустя, 24 июля, прямо во время боя («с дела») «отъехал» стольник князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, а 25 июля — еще один стольник князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский. Это только самые известные из имен, есть и другие лица, упомянутые в разрядных книгах.

Столь ранний отъезд в полки самозванца стольника князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого может быть объяснен его страхом, что вслед за «поиманием» князя Юрия Никитича Трубецкого царь Василий Шуйский подвергнет преследованиям весь этот княжеский род. У князей Трубецких больше не было оснований доверять декларациям крестоцеловальной записи царя Василия при его вступлении на престол. Очевидно, что опалы, в том числе наложенные не только на виновников «измен» царю Василию Шуйскому, но и на весь род, продолжались в Московском государстве. Ответом же знати и других членов Государева двора стали отъезды на службу к Лжедмитрию II. Многих людей подтолкнула к переходу от одного царя к другому встреча самозванца с царицей Мариной Мнишек в Тушинском лагере. У отъезжавших со службы царю Василию Шуйскому князей и дворян обычно конфисковывали имущество, поместья и вотчины. Но они своей изменой могли быстро приобрести новый, более высокий статус, как это случилось с молодым князем Трубецким, ставшим боярином Лжедмитрия II, а затем, ввиду его более поздних заслуг в делах земских ополчений, удержавшего этот чин и при воцарении Михаила Романова. Противоядие против опал и конфискаций нашлось очень быстро; родилось явление, теперь хорошо известное, благодаря образному выражению «перелеты», пущенному в обиход (или подслушанному) Авраамием Палицыным.

В своем «Сказании» келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын описал фантасмагорическую картину, когда сначала служилые люди самых высших чинов, родственники и друзья, встречались и пировали в Москве, а потом разъезжались кто куда, одни — на службу в царский дворец, другие — в стан самозванца. «На единой бо трапезе седяще в пиршествех во царьствующем граде, — писал автор «Сказания», — по веселии же овии убо в царьския палаты, овия же в Тушинския таборы прескакаху!» Делалось это с умыслом (правда, как справедливо пишет Авраамий Палицын, недалеким), чтобы обезопасить род от неприятностей в случае любого исхода борьбы: «И разделишася на двое вси человецы, вси иже мысляще лукавне о себе: аще убо взята будет мати градов Москва, то тамо отцы наши и братия, и род и друзи, тии нас соблюдут; аще ли мы соодолеем, то такожде им заступницы будем! Полския же и литовския люди и воры казаки тем перелетом ни в чем не вероваху…» Кроме того, на переездах из одного лагеря в другой можно было неплохо заработать, так как везде приезжавших встречали с распростертыми объятиями, раздавая им чины и чужие земли. Это именно в связи с таким безумным забвением крестоцелования (присяги) Авраамий Палицын создал великую формулу Смуты: «Царем же играху яко детищем, и всяк вышши меры своея жалования хотяше, им же не довлеяше ни пять крат, ни десять даяний, но целовавше, и таинницы нарицаемии, животворящий крест Господень, ко врагом же прилагахуся, и в Тушине быв, тамо крест же Господень целовав и жалования у врага Божия взяв, и вспять во царьствующий град возвращахуся и паки у царя Василия болши прежняго почесть и дары и имения восприимаху и паки к вору отъеждаху. Мнози же тако мятуще всем государьством Росийским, не дважды кто, но и пять крат и в Тушино, и к Москве преяждяху». И горе было тем, кто принципиально не поддавался ни на какие соблазны измены. С ними расправлялись в первую очередь, да так, что не чуждым иногда уважения к врагу полякам и литовцам становилось страшно при виде таких расправ: «Внимаем о себе, братие, что сии русаки друг другу содеевают, нам же что будет от них?»[342]

Так царь Василий Шуйский второй раз за время своего царствования увидел под Москвой вражеское войско. Ему должно было казаться, что враги усиливаются и все больше людей готово переметнуться на их сторону. Все это питало его подозрительность и толкало его на расправы, а это, в свою очередь, лишь усугубляло его положение на троне.

Но главные испытания, как оказалось, были для него еще впереди.

Глава седьмая

«Царя Васильево осадное сиденье»

Война с тушинцами

Осенью 1608 года наступил один из самых тяжелых периодов правления царя Василия Шуйского, апогей в истории Смуты. 19 сентября 1608 года, завершив «банкетную» кампанию, когда «царик» и его гетманы беспрестанно совещались и упражнялись в питии по поводу приезда в лагерь «царицы» Марины Мнишек, войско самозванца начало военные действия. Крупный отряд, состоявший из 16 тысяч всадников, двинулся к Троице-Сергиеву монастырю. Его возглавляли два «харизматичных» лидера Смуты — полковник Ян Петр Сапега (позднее он станет гетманом Лжедмитрия II) и полковник Александр Лисовский. Им поручили установить тушинский режим в Замосковном крае. С тех пор с «паном Яном Петровичем» (Сапегой) познакомилось очень много русских людей, вступавших с ним в самую разнообразную переписку по делам управления городами, один за другим переходившими на сторону тушинского царя Дмитрия. Но сначала они узнавали силу сабель сапежинских отрядов.

И в Тушине, и в Москве понимали, что падение монастыря вызовет национальную катастрофу для одних и станет прологом победы для других. Монастырь был не только духовным центром Московского государства, не только усыпальницей представителей самых знатных родов (напомню, что именно там перезахоронили останки царя Бориса Годунова), но и средоточием огромной казны. Остаться без покровительства Троицы и отдать в поругание «отеческие гробы» было невозможно.

Вдогонку за войском Яна Сапеги были посланы полки воевод во главе с царским братом, боярином князем Иваном Ивановичем Шуйским. 23 сентября 1608 года состоялась еще одна неудачная для царя Василия Ивановича битва — у деревни Рахманцево. Поначалу русские «многих литовских людей побиша и поимаша», но затем фортуна отвернулась от них и сапежинцы смогли рассеять московское войско. По свидетельству летописца, «бояре ж приидоша к Москве не с великими людьми, а ратные люди к Москве не пошли, разыдошася вси по своим домом»[343].