Читаем без скачивания Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

Англичанин пыхтел, как бык, и сыпал проклятьями на своем языке. Франсуа упорно думал об Эде де Вивре, грозе сарацин. Он не имеет права показать себя недостойным памяти своего предка, ведь у него перстень со львом!.. Франсуа собрал остатки своих сил и крикнул:

— Мой лев!

И в тот самый миг оба цепа оказались в его руке, а упрямый английский рыцарь — на земле. Франсуа нанес ему несколько ударов подряд по навершию шлема. И всякий раз железный шар вырывал своими шипами частицы мозга… Франсуа вновь направился к отряду графа Солсбери.

Туссен закончил свою схватку раньше. Он оказался в отчаянном положении, теснимый со всех сторон всадниками и «подрезчиками». Вскрикнув, он упал. Но Франсуа даже не попытался прийти ему на помощь. Больше, чем когда-либо, он был расположен следовать уроку своего дяди: ничто не должно отвлекать рыцаря от собственного боя и собственной судьбы. Он должен добраться до графа Солсбери, от которого его отделяли теперь лишь несколько всадников.

Устремив глаза к цели, которой надлежало достичь, Франсуа не заметил человека, вдруг выросшего перед ним. Точнее, он заметил его слишком поздно. Это был конный лучник, и он уже натянул свою тетиву. Через долю секунды вылетит стрела, и сеньор де Вивре будет мертв…

Но стрелу получил не Франсуа, а его конь. В последний миг Восток взвился на дыбы, закрывая своим телом хозяина, и стрела вонзилась ему в шею. Франсуа вылетел из седла, а Восток опустился на подогнувшиеся передние ноги и медленно склонил голову. Франсуа поднялся, оглушенный. Он вовсе не тянул за поводья, чтобы заставить коня вздыбиться, в этом он был уверен. Конь сделал это сам, пожертвовав своей жизнью ради него. Забыв про сутолоку и грохот сражения, Франсуа склонился над этим огромным влажным глазом, который уже подернула туманом смерть, но который, однако, не отрываясь смотрел на него. Юноша прошептал:

— Восток…

И тут его сбило на землю лицом вниз. Удары дождем посыпались на его кирасу. Как это странно! Он не смягчился ни ради своего дяди, ни ради своего оруженосца, но из-за коня у него дрогнуло сердце, и сейчас он заплатит за это жизнью!

Раздался крик:

— Оставьте его! Он мой пленник!

Удары сразу же прекратились. Франсуа де Вивре обнаружил себя перед графом Солсбери.

— Я видел вас в бою, любезный мой рыцарь. Вы заслуживаете спасения. Я Солсбери.

— Я Франсуа де Вивре.

— А я Туссен, его оруженосец!

Туссен вскочил на ноги подле своего господина, с лицом, залитым кровью, но в отменном здравии. Он обратился к Франсуа, понизив голос:

— Меня ранили слегка в руку, так что, падая, я вымазал себе кровью голову и притворился мертвым. Они ничего, кроме покойника, и не увидели.

Франсуа поклонился своему победителю с угрюмым видом.

— Не изводите себя, любезный рыцарь, сегодня будут и другие пленники, кроме вас. Да еще какие!..

Поскольку бежать Иоанн Добрый не захотел, ему сейчас не оставалось другого выбора, кроме плена или смерти. Поступая так, он был верен уставу своего мертворожденного ордена Звезды, от которого при Пуатье оставался он один. Никогда не отступать, даже вопреки элементарному здравому смыслу, — таково было правило, которое он изобрел для других, таково было правило, которому он собирался последовать и сам. Ему и в голову не приходило, что он — не просто рыцарь, что он, прежде всего король, а у короля есть долг — спасать свою особу пусть даже ценой мнимой трусости. Но Иоанн Добрый чувствовал себя рыцарем в гораздо большей степени, нежели королем.

Вокруг него началась настоящая грызня. Но не как вокруг беззащитного оленя; больше всего это напоминало свору, выгнавшую из логова матерого и свирепого кабана и теперь опасливо подступающуюся к нему.

Ибо король всех привел в замешательство своей силой и храбростью. Широкими взмахами секиры он разбивал доспехи, отрубал пальцы и ломал руки тем, кто подходил слишком близко. Он и сам был неоднократно ранен, причем несколько раз в голову. Кровь заливала глаза и делала его почти слепым. Иоанн уже не понимал, откуда сыплются на него удары, и не видел, куда бьет сам. Тут-то он и услыхал голос маленького Филиппа, который с высоты своих четырнадцати лет взялся направлять его:

— Отец, берегитесь — справа!.. Отец, берегитесь — слева!..

Несмотря на заботу нападавших взять короля живым ради баснословного выкупа, давка и толкотня были такими, что каждый миг жизни Иоанна Доброго угрожала опасность. Удары сыпались со всех сторон. Каждый надсаживал глотку, стараясь переорать соседей:

— Сдавайтесь мне, государь!

— Нет! Мне, государь, мне!

Но Иоанн Добрый не хотел сдаваться. И вовсе не из принципа. Он достаточно сражался; знаменосец Франции, Жоффруа де Шарни, пал у самых его ног, прижимая к груди священную хоругвь. Честь его была спасена. Нет, король не хотел сдаваться потому лишь, что все те, кто его окружали, были гасконцы. Это они кричали ему со своим каркающим юго-западным выговором, а ему не хотелось попасть в руки этих людей.

Но тут дорогу в этой свалке проложил себе какой-то великан и обратился к королю на чистейшем языке ойль[15]:

— Государь, сдавайтесь мне!

В первый раз Иоанн Добрый заговорил:

— Где мой кузен, принц Уэльский? Я хочу сдаться ему.

— Государь, его здесь нет, но если вы сдадитесь мне, я немедленно вас к нему препровожу.

— Кто вы?

— Государь, я Дени де Морбек, рыцарь из Артуа, пять лет состою на службе английского короля, потому что из вашего королевства был вынужден уйти в изгнание.

Действительно, Дени де Морбек был изгнан из Франции за убийство и после этого переметнулся к англичанам.

— Я сдаюсь вам, мессир Дени, — решил король Иоанн. — И в залог моего слова вот вам моя правая перчатка.

Эта речь прозвучала в благоговейном молчании, но мгновение спустя поднялся оглушительный гвалт. Гасконские сеньоры, разочарованные тем, что от них ускользнула верная добыча, сделали вид, будто ничего не видели и не слышали, и опять налетели на пленника, как стервятники. Каждый кричал:

— Король мой! Мой!

Короля хватали, толкали и тянули во все стороны, едва не раздирая на части. Иоанн Добрый заорал что было силы:

— Господа! Перестаньте спорить из-за моей особы. Я достаточно велик, чтобы сделать богатыми всех вас. Лучше проводите нас с сыном к моему кузену, принцу Уэльскому. Да повежливей!

Но свалка стала еще более дикой. Короля опрокинули и чуть не затоптали. Он бы наверняка погиб, если бы в этот миг не подоспели графы Уорвик и Суффолк.

Их послал на поле боя сам Черный Принц, обеспокоенный судьбой короля. Английские военачальники немедленно положили конец потасовке: