Читаем без скачивания Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

Митя вырезал светло-желтую фигурку, поставил ее на окно, чтобы утром она засветилась от солнечного света, и только тогда уснул. Черный человек больше ему не снился, зато снилась Эля, беременная, с огромным животом. Митя с ужасом смотрел на этот живот. Он знал, что там – чудовища, которые поглотят его, как только появятся на свет. Где-то это уже было – дети, пожирающие своего родителя… Какой-то миф… Митя во сне никак не мог вспомнить, как звали того, кого пожрали его же дети… То, что он сам родитель этих чудовищ, во сне сомнений не было.

Эля в его сне была решительная, ловкая, со своим животом она бежала легко, подпрыгивая, щелкая его на ходу по носу. Щелк, щелк, еще раз щелк. Митя хотел увернуться, да не мог. И бежал рядом с ней, как на привязи. А потом она села в красный матовый кабриолет, переливающийся фиолетовым и зеленым, как большой изящный жук, плюнула в Митину сторону и уехала, не обернувшись.

В общем, настроение после такого сна было поганое. Все тело болело, как будто он отжимался или подтягивался слишком много раз. Аппетита никакого, но единственный бесплатный раз поесть в день – выбора не было.

Митя набрал каши, положил много творога в другую мисочку, с плошками в обеих руках пошел по большому кругу в ресторанчике, чтобы понять – как быть, куда ему садиться. Сделать вид, что он Элю не знает? В принципе, это мужественное решение. Да, наверно, так и надо сделать. Но почему Никита имеет право целовать ей руки? Что, между ними что-то было? Вот Мите не пришло в голову целовать руки. Кто вообще сейчас целует руки? Что за девятнадцатый век? Почему она позволяет это?

Митя сел так, чтобы ему было видно Элю, натолкал полный рот совершенно безвкусной каши, с трудом ее проглотил. Встал, с грохотом отодвинул стул, пошел, выбрасывая ноги, к Эле. Так как – «Здорово!», или «Привет!», или просто равнодушное «Ха!»? Прошел мимо молча, лишь небрежно глянув на нее. Она в это время намазывала хлеб и даже не подняла на него глаза. О-о-о!!! Вот оно как! Вот как все разворачивается! Не хочет с ним здороваться! Хочет сидеть с Никитой и протягивать ему руки для поцелуя! А его, Митю, которого целовала вчера, да как целовала, она вообще в упор не видит… Ладно! Ладно…

Митя со второй попытки налил себе кофе, первый раз все пролил. Автоматы у них в Латвии дурацкие! В музыкальной школе есть автомат, Митя никогда не обливается! Он уже года три, как взрослый, пьет кофе. Да почему – «как»? Он – взрослый. Он стал взрослым, он это чувствует. И отцу так скажет. И вообще – всем…

Митя резко поменял направление и решительно подошел к Элиному столику. Никита что-то несмешное рассказывал, а Эля смеялась.

– Здоровеньки булы, братишки! – громко сказал Митя, сам ужасаясь тому, что он говорит.

– И вам не хворать, – прищурившись и ехидно усмехаясь, проговорил Никита. – Что ты кругами-то ходишь? Все ходишь, ходишь…

– Я?!

– Да. Садись, не переживай, не нервничай так. Ты из-за пары, что ли?

– Какой пары?

– Да что тебя в пару Эле не поставили. Самую красивую пару фестиваля видел?

Митя непонимающе смотрел на Элю. Вот оно как, оказывается… Все идет мимо него…

– А кто это?

– Эля и Петерис. Они сегодня поют вечером дуэтом, вот их и объявят самой красивой парой. Все уже решено. А ты в пролете. – Никита говорил это так дружелюбно, что, если не понимать слов, можно было подумать, что он говорит что-то очень приятное для всех.

– Ладно. Мне все равно.

– А мне – нет! – засмеялся Никита. – Я хотел с ней быть в паре, проплатить хотел, да меня не поставили, умыли с моими деньгами. Я здесь гость. Вот в следующем году Эля на фестиваль приедет ко мне, будет звездой, да, Элечка?

Эля пожала плечами, взглянула на Митю с совершенно непонятным выражением, быстро допила кофе и молча ушла.

– Не поймешь женщин, да, Мить? – усмехнулся Никита. – Вот вроде только что с нами была, а р-раз – и улетела. От кого? От меня или от тебя? Или от обоих?

– Нет. Нет! То есть… Черт… – Митя отшвырнул от себя миску с отвратительным, кислым, сухим творогом – и как только он вчера столько его съел? – и побежал за Элей. А и все равно, кто что подумает. Он не позволит никому от себя улетать. Он сам улетит от кого хочешь.

Митя изо всех сил застучал в Элину дверь. Она открыла и встала на пороге.

– Ты что так стучишь?

– Я…

Весь запал куда-то пропал. Как она делает так волосы – они струятся, струятся по плечам, можно смотреть до бесконечности, теряясь взглядом в их золотистом водопаде… Митя сдержался, чтобы не икнуть. Он – сдержится, он – взрослый. Он не будет, как маленький слабый мальчик, икать от волнения при виде красивой девочки. У него нервная икота, да. Он же не виноват. Однажды отец его порол и заставлял говорить: «Мне не больно, мне не больно». А он во время этого заикал. И с тех пор так и пошло. Когда Митя нервничает – он икает, громко, мучительно. Но он научился сдерживаться.

Эля смотрела на него с улыбкой. Очень загадочной. Не поймешь – то ли ждала, что он ее обнимет, то ли ждала, когда же он уйдет…

– Пойдем кататься на велосипедах? – неожиданно для самого себя сказал Митя, мирно и робко. – Солнце вышло…

– Пойдем. Только после репетиции. У меня репетиция в двенадцать.

– Хорошо, – кивнул Митя. – Я подожду тебя.

– Сходи пока в городской музей, я смотрела вчера их сайт. Там для тебя будут интересные вещи.

Откуда она знает, что для него интересно, а что нет? Ему интересно ее целовать, а больше сейчас ничего не интересно. Ему интересно быть рядом, интересно, чтобы никто другой не хватал ее за руки, не шел рядом с ней, не смотрел на нее.

– Хорошо, – покорно кивнул Митя. – Схожу. Ты не уйдешь после репетиции?

– Нет, – засмеялась Эля. – Подходи к часу.

Почему она думает, что он будет делать все, что она скажет? Он вообще сейчас возьмет велосипед и уедет на весь день. Он свободен. И для него фестиваль закончился. Конечно, будет награждение… Но не пойдет же он на награждение – высшие баллы поставили Эле без него. Вот пусть она свою награду и получает одна.

Эля легко провела пальцем по его руке. Митя замер. Войти? Это намек? Но она так и стоит на пороге, перегораживая ему путь. Может быть, она просто не хочет его приглашать? Стесняется? Ждет, чтобы он набросился на нее, как настоящий самец? А он стоит, нюнится, боится сделать решительный шаг…

– Ты… – Митя произнес неожиданно сипло, прочистил горло.

– Иди, Митенька, мне надо собираться на репетицию, распеться.

– Ладно, – кивнул он. «Митенька»… Она так никогда не говорит. Что это значит? – Ну, я пошел?

– Иди.

И что, вот так, даже ни словом, ни намеком, никак не выдаст себя? А как она спала? Крепко? Думала о нем? Что она вообще думает о нем? Что он идиот? Жалкий, зависимый… Или что он красавец и будущая звезда? Митя приосанился. Да, как-то он забыл совсем о том, что ждет его впереди.

– Я еще не знаю, что я буду делать сегодня, – как можно небрежнее сказал он. – Там… меня приглашали…

– В ночной клуб? – засмеялась Эля.

Да не надо так смеяться над ним!

– Нет!!! Поклонницы приглашали!

– Да-а? А куда?

– Туда! Не важно!

Не пустит, ясно, всё. Разговор пошел не туда. Митя и сам не знал, зачем ему надо было сейчас войти к Эле, но это было принципиально. Если он для нее что-то значит, она его впустит, если нет – то вот так и продержит на пороге. Как курьера. Как попрошайку. Как нищего!! Нет уж, он не будет ничего просить ни у кого!

– Ну что ж, я пошел? – Митя сделал шаг в сторону.

– Ага. – Эля легко захлопнула дверь.

Ну все. Это все. Это конец. Он ей не нужен. У нее все теперь по-другому. Он может быть свободен. Ее все любят, все добиваются, она – самая красивая девушка фестиваля, а он – никто. Он – никто? Он – будущая звезда с мировой славой, только они об этом не знают!

Митя шел по коридору и изо всех сил стучал кулаком по стенам. Из нескольких номеров высовывались конкурсанты – вся гостиница была заполнена только участниками их фестиваля. Митя послал троих матом, один из них запустил в него ботинок. Настроение после этого как-то улучшилось. Все-таки с девушками все очень неясно, особенно с такими, как Эля. Матом не пошлешь, не ударишь, и она как-то неопределенно себя ведет…

Митя вспомнил, что со вчерашнего дня так и не включил телефон. Что там произошло за это время с отцом, лучше не думать. Может, и не включать его теперь уже? А то будет взрыв. А ведь Митя может и взорваться в ответ. У него и так нервы на пределе.

Ровно к часу он подошел к концертному залу, откуда была слышна музыка. Эля выбежала к нему разрумянившаяся, до невозможности красивая. У Мити даже все заныло внутри. Все – сердце, зубы, живот… Про то, что еще теперь в его организме реагирует на ее приближение, лучше не думать… А как об этом не думать? Это же главное… Митя изо всех сил постучал себя по щекам. Конечно, щеки тут ни при чем, но как-то нужно попытаться привести себя в чувство… Вот она какая взрослая жизнь, оказывается… Достаточно сложно быть самцом. Нужно привыкать, уметь владеть собой. Митя прокашлялся, поправил соломенную шляпку.