Читаем без скачивания Молот ведьм - Константин Образцов

Хотя близость с женой давно перестала быть желанной, секса я хотел невероятно. Дико. Чего уж там, трахаться мне хотелось, до озверения.

«Среди всех видов борьбы, борьба со своей похотью тяжелее всех. С ней вечно кипит война, и победы в ней редки»[20].

Поэтому обычный вечер и первая половина ночи выглядели обычно следующим образом. Я приходил домой, стараясь задержаться на работе подольше, чтобы вернуться часам к девяти, к позднему ужину. Потом мы сидели с женой перед телевизором, иногда молча, иногда перебрасываясь репликами, в которых не было нужды, настолько хорошо знакомы были все вопросы, которые мы могли задать, и ответы, которые всегда получали. «Как дела?» – «Нормально, устала только» – «Что на работе?» – «Да как обычно» – «Дочь не звонила?» – «Нет, а тебе?» – «Тоже нет». Иногда, глядя в экран, я не выдерживал и разражался-таки язвительным ворчанием, и тогда жена просила, чтобы меня прекратить, потому что и так вокруг достаточно негатива, а тут я еще. Затем, обычно незадолго до полуночи, она уходила в спальню. Иногда перед сном я целовал ее в щеку – если не забывал. Потом шел на кухню, включал ноутбук, и начиналась моя ночь и мое время.

Я открывал файл с рукописью на последней странице, иногда пробегал глазами написанное накануне, потом сворачивал документ, входил в интернет и отправлялся на порносайты. У меня было в закладках два – три подобных ресурса, и к выбору материала для просмотра я подходил аккуратно и методично. Я открывал несколько вкладок с различными категориями: там были и зрелые, крупные женщины с массивными, блестящими от масла грудями и огромными задницами; и тоненькие девочки в очках и с брекетами в образе псевдоневинных школьниц; приемные мамочки, дающие падчерицам уроки анального секса; юные няни, которых склоняли к соитию отцы их подопечных; секретарши, медсестры, горничные, стриптизерши, спортсменки, агенты по недвижимости и актрисы, проходящие кастинг; они занимались сексом на столах в офисе, в кабинетах врачей, на улице, в подъездах, в возбуждающе грязных общественных туалетах, кабинках пляжных раздевалок и в барах, на глазах у вначале изумленной, а потом присоединяющейся к действу публики. Особых предпочтений у меня не было; хотя, конечно, вариант со школьницами и студентками всегда был беспроигрышный, если другие сюжеты почему-то не вдохновляли.

Я выбирал сразу несколько – иногда десяток, иногда больше – роликов, ставил их на загрузку, и пока они скачивались, успевал написать страницу – другую о единой ценностной вертикали в средневековом общественном сознании или о трактовке понятия «целомудрия» в ранних рыцарских монашеских орденах. Потом снова сворачивал страницу рукописи и запускал видео: изящные азиатки, грудастые негритянки, рыжие европейки; крики, текущие слюни изо ртов, в которые вогнали член до самого горла, растянутые задницы, истекающие густым и блестящим соком вагины, вопли, слезы, рычание, брызги и судороги. Я мастурбировал, переходя от сюжета к сюжету, от сцены к сцене, доводя себя до невероятного напряжения, а потом прерывался, вновь открывал свою «Апологию» и вдохновенно громил гуманистическую парадигму трансцендентального западноевропейского субъекта эпохи Возрождения. Это могло продолжаться часами, пока, не выдержав, я не кончал в кухонную раковину, сжав зубы, корчась и прижимаясь яйцами к холодной металлической кромке. Потом я тщательно смывал сперму, натягивал обратно трусы, и приступал к другому занятию: презрению к самому себе и неубедительному погружению в стыд, которое обычно заканчивалось обещанием прекратить унижать себя подобным самоудовлетворением раз и навсегда. Разумеется, на следующую ночь все повторялось. Оторвать себя от жадного созерцания яростных, звериных, восхитительно непристойных совокуплений я не мог.

Я чувствовал, что люблю то, что ненавижу; ненавижу то, что втайне люблю; хочу уничтожить и то, что люблю, и то, что ненавижу, ибо это суть одно и то же, чтобы одновременно рыдать от жалости и утешаться сознанием своей правоты.

Шпренгер и Инститорис писали, что «фантазия – хранилище воспринятых форм». Моя фантазия каждую ночь воспринимала такое количество форм специфического содержания, что днем могла продуцировать их самостоятельно, с проекцией на окружающий мир. В вагоне метро я оглядывался по сторонам: вокруг меня были женщины и девушки – яркие брюнетки с агрессивным макияжем и красным лаком на удлиненных ногтях; клубничные пышные блондинки; тоненькие студентки с бледной нежной кожей и большими голубыми глазами. Я ехал и думал, с кем из них я хотел бы заняться сексом. Даже изобрел себе примету: если таких за время поездки наберется больше трех, то день будет удачным. Обычно так и выходило, и, хотя дни были похожи один на другой, жаловаться мне не приходилось. Наверное, примета работала.

Разумеется, при такой организации времени ночных трудов работа над книгой продвигалась медленнее, чем я того хотел, но тем не менее к седьмому декабря я ее успешно закончил, поставив точку на последней, триста двадцать пятой странице.

А на следующий день все изменилось.

Я хорошо помню тот понедельник. Помню, как при входе в вагон метро какой-то мальчишка сильно толкнул меня в бок и прошмыгнул вперед: видимо, еще помнил то время, когда был сперматозоидом и стремился к заветной цели так же самозабвенно, как сейчас к свободному месту недалеко от двери. Я-то те времена давно позабыл. Помню, как сам потом уступил место девушке, как она, поблагодарив, села, чуть коснувшись меня упругим бедром, и как тут же накатила волна влажного жара. Как потом оставшееся время пути я стоял и смотрел на нее: резко очерченное, выразительное лицо, темные, гладкие волосы, красивые руки и двухцветный лак на ногтях – светлый, с красными скошенными треугольниками у верхней кромки. Помню, как, выходя, обернулся, и она подняла на меня глаза, улыбнулась, и я решил, что сегодня день будет особенно удачным. Я провел три пары, произнося годами заученный текст и размышляя, что могло бы случиться, если бы я набрался смелости и подошел познакомиться.

Последней парой у меня был спецсеминар, на котором я рассказывал о крестовых походах. Это была моя предметная тема с тех пор, как я защитил первую, кандидатскую диссертацию о причинах гибели государства крестоносцев в Палестине и взятии Акко, а докторскую написал на тему Альбигойских крестовых походов и особенностях религиозных воззрений еретических сект XII – XIII века. Эти семинары я любил: все же сюда записывались те, кто хоть в какой-то степени интересовался предложенной темой, да и качество общения со студентами отличалось от унылого заезженного монолога на лекциях. В первом семестре студентов на моем семинаре было девять: трое юношей, еще не утративших мальчишеского интереса к историям о рыцарях и сражениях, двое отличниц, интересовавшихся средневековой литературой и решивших получше изучить исторический контекст, одна очень интересная и творчески одаренная, но, к сожалению, безнадежно некрасивая девочка, две подгламуренные подружки, записавшиеся в последний момент и не вполне понимавшие, куда попали, и Лолита.

Лолита Ким.

На первое занятие она пришла в короткой клетчатой юбочке выше круглых, загорелых колен. Тугая, свежая грудь слегка выступала из расстегнутой белой рубашки. Царевна степных кочевников, переодетая в японскую школьницу. Черные, блестящие волосы живописно растрепаны в то, что сейчас называется «креативной стрижкой», и прокрашены темно-красными прядями. Азиатские девочки любят так краситься. Когда мы знакомились, она сказала: «Меня зовут Лолита, и я ненавижу Набокова». Это было очаровательно.

Ее хотелось грубо насиловать и бережно защищать одновременно.

Все полтора часа семинара я старался не слишком на нее таращиться. Трудность была в том, что она сама постоянно бросала на меня быстрые, обжигающие взгляды темных раскосых глаз из-под стриженой челки.

Через неделю она попросилась остаться после занятий, чтобы уточнить некоторые детали политических решений Клермонского собора, которые были ей до конца не понятны. Еще через два дня, когда я особенно долго задержался на кафедре, мы столкнулись у выхода с факультета: Лолита что-то быстро и путано объяснила то ли про дополнительные занятия, то ли про что-то еще и спросила, не провожу ли я ее до метро. Даже в десять часов вечера короткий путь по Первой линии и Среднему проспекту до «Василеостровской» не представляется опасным, но она сказала, что боится ходить одна. Я согласился. По дороге выяснилось, что Лолита живет на «Удельной», это всего на две остановки дальше моей «Черной Речки», и я согласился проводить ее до дома. В конце концов, что в этом предосудительного? Совершенно ничего. У дверей ее парадной мы обменялись номерами телефонов – просто так, на всякий случай. А потом она поцеловала меня в щеку. Тоже, наверное, просто так.