Читаем без скачивания Молот ведьм - Константин Образцов

Она отшатнулась и наотмашь хлестнула меня рукой по губам так, что выступила кровь.

– Не смей меня трогать, пока не скажу! – крикнула она, и скомандовала: – Раздевайся!

Я покорно стянул пальто, безуспешно попытался найти вешалку, а потом бросил его прямо на пол у двери. Стащил ботинки, снял пиджак. Лолита молча стояла напротив и наблюдала. Я возился с одеждой, глядя на ее обнаженную, чуть тронутую искусственным загаром матово-нежную кожу. Через минуту я уже был полностью голый, топтался в ярко освещенной прихожей по грязному коврику, чувствуя одновременно неловкость и беззащитность, которую обычно ощущает голый человек, раздевшийся не по собственной воле. Лолита посмотрела на меня, поморщилась, потом распахнула дверь в ванную, взяла меня за шею и резко втолкнула туда, словно пса, которого нужно помыть после прогулки.

Я послушно забрался в душевую кабину, боясь сделать лишнее движение. Я не хотел снова вызвать ее неудовольствие и понуро стоял под колючими, горячими струями воды, отвернувшись к стене, и старательно тер себя губкой, источавшей обильную пену с резкой ментоловой вонью. Позади меня с шорохом открылась и снова закрылась дверца душевой. Я только успел повернуться, как Лолита толкнула меня ладонями в грудь, заставив прислониться к стене и опустилась на колени. Я охнул, попытался коснуться ее волос, но она зарычала, ударила меня по рукам, и я так и остался стоять, пока она с каким-то яростным остервенением задвигала головой, с каждым разом все глубже натягивая рот на мой сразу напрягшийся член, словно змея, заглатывающая добычу. Ее волосы намокли под струями горячей воды, по моему животу расплывалась размытая тушь с длинных ресниц. Это было жесткое, агрессивное, болезненное действо, которое продолжалось, пока она не сочла, что достаточно меня возбудила – поднялась, схватила за мошонку и потащила в комнату. С наших тел на пол стекала вода, расплывались лужицы следов мокрых ног. Лолита повалила меня на пол, прижала лопатками к жестким доскам паркета, и мгновенье смотрела на меня сузившимися, почерневшими глазами. Я попытался что-то сказать; она зашипела, вздернув в оскале верхнюю губу над белоснежными, острыми зубами, приподнялась на корточки, и, крепко стиснув мой член в кулаке, резко уселась на него сверху.

Мир вокруг раскололся, как темное зеркало.

Не помню, точнее, просто не знаю, сколько времени продолжалось это первое, неистовое соитие. Я лежал, прилипнув к полу мокрой спиной, пока осатаневшее маленькое существо на мне скакало и прыгало в бешеной, экстатической пляске с рычанием и хриплыми воплями, впиваясь ногтями в грудь и бока, оставляя на коже длинные, кровоточащие раны. Я тоже орал: от боли, унижения, страха, но еще больше – от дикого, лишающего рассудка, темного звериного наслаждения. Сперма била сначала горячими густыми струями, заливая живот и грудь, потом выходила долгими, мучительными толчками, от которых болезненной судорогой сводило пах, пока наконец после долгих, похожих на агонию спазмов наружу не появлялось ни капли. Пот заливал мне глаза, горло саднило, и я думал, что все уже кончено, но ей удавалось возбудить меня снова, чтобы насаживаться на багровый, опухший, измученный член ртом, влагалищем, анусом; она исступленно билась на нем, как большая рыба, попавшая на гарпун, и я трахал и трахал ее опять и опять: в рот до самого горла, и в задницу – тоже как будто до самого горла.

Когда наконец она успокоилась, издав протяжный, ликующий вопль, я был почти без сознания. Лолита упала на меня сверху и с минуту лежала недвижно, только шумно дышала, постепенно успокаиваясь. Потом встала и молча ушла в душ. За дверью зашумела вода. Я так и лежал на полу. К окнам снаружи прильнула черная зимняя ночь; в глаза из люстры под потолком бил яркий электрический свет. Под бедрами и поясницей растекалась теплая лужа. Не было ни мыслей, ни чувств, только звенящая пустота в голове.

Лолита вернулась в комнату, посвежевшая, спокойная, завернутая в розовое полотенце. Прошла, не глядя на меня, к холодильнику, достала из морозилки большой контейнер шоколадного мороженого, забралась с ногами на кровать, устроилась поудобнее среди взбитых подушек и принялась нажимать кнопки на телевизионном пульте. Зазвучали невнятные голоса, музыка, далекие взрывы и крики.

Я молча лежал и слушал. Прошло минут пять, может, больше. Я осторожно приподнял голову и посмотрел: Лолита сидела на кровати, скрестив по-турецки голые ноги, и ела мороженое, глядя в экран телевизора. Полотенце соскользнуло у нее с груди. Маленькие темные соски были еще напряженными.

– Мне можно идти? – спросил я.

– Вали, – ответила она, не поворачиваясь.

Я с трудом встал, покачиваясь, вышел в коридор, и кое-как стал натягивать одежду. Трусы и рубашка неприятно прилипли к мокрому, грязному телу. Я оделся, зашнуровал ботинки, постоял немного, раздумывая, не стоит ли окликнуть Лолиту, чтобы она закрыла за мной дверь, а потом просто вышел, прикрыв ее сам как можно более тихо.

Была почти середина декабря, а снег пока так и не выпал. На улице было черно, ветрено, холодно, страшно. Я почти добрел до метро, когда зазвонил телефон.

– Я передумала, – сказала она. – Возвращайся. Оставил лужи после себя, кто все это убирать будет?

И я пошел обратно.

Она сидела на кровати, поджав ноги, и наблюдала, как я тщательно вытираю пол от пота и спермы. Когда я закончил, она снова велела мне раздеваться. Я был уверен, что уже ни на что не способен, настолько был изможден и измучен, и прямо сказал ей об этом.

– Ничего, – улыбнулась она почти нежно. – Я кое-что придумала.

И показала мне круглую резинку, которой обычно перетягивают пачки банкнот.

– Вот. Думаю, это поможет.

Домой я попал через сутки. К тому времени на мобильном было семнадцать не отвеченных звонков от жены и восемь СМС-сообщений. Я не стал их читать. Когда я возник на пороге, жена посмотрела на меня, отвернулась, и молча ушла к себе в спальню. Она ничего не спросила, а я не стал рассказывать. Собственно, после этого мы вообще перестали разговаривать.

Все воскресенье я провалялся в постели, пытаясь восстановить силы и понять, что со мной было, пока не бросил это занятие, решив попросту все забыть, как человек, слишком сильно разгулявшийся на дружеской вечеринке, пытается выбросить из памяти постыдные детали своих пьяных поступков. Просто накатило, думал я. Временное помешательство. Даже не стоит думать об этом. Оставим в прошлом.

Но в понедельник, придя ранним утром в Университет, я понял, что ничего не желаю так сильно, как снова приехать к Лолите.

Так началась моя новая жизнь. И теперь она принадлежала не мне.

Лолита вызывала меня к себе несколько раз в неделю, и я бросал все и ехал. Вначале это происходило только по вечерам, но потом она стала развлекаться, например, срывая меня с лекций в те дни, когда сама пропускала учебу, и я прерывал занятия на середине, бормотал извинения, хватал пальто, шляпу, портфель и выбегал из аудитории. Пришлось пустить слух о том, что у меня тяжело болеет жена. В это легко поверили, принимая во внимание мой осунувшийся, нездоровый вид, и относились даже с сочувствием, когда я очередной раз в спешке покидал факультет. Об истинной причине того, почему Аркадий Романович Каль, доктор наук сорока девяти лет от роду, вдруг несется куда-то, сломя голову, после телефонного звонка, никто и помыслить не мог.

Потом она стала звать меня ночью: в час, два, три, и я просыпался, нашаривал в темноте жужжащий, елозящий по тумбочке телефон, на экране которого крупно светилось «ЛОЛИТА», вылезал из теплой постели, торопливо одевался и мчался на улицу, чтобы поймать такси. Жена все так же молчала. Ей казалось, она понимает, что происходит. Как и мои коллеги и студенты, в своих предположениях она была далека от истины. Собственно, я и сам не до конца понимал тогда, что со мной творится на самом деле.

Я позволял поступать с собой, как угодно, делать все, что заблагорассудится, и Лолита этим пользовалась в полной мере: заставляла голым ползать на четвереньках по квартире, мычать, ржать или блеять, а сама садилась верхом и каталась, заливисто смеясь и время от времени охаживая меня по бокам моим же брючным ремнем; велела облизывать ноги, а иногда – только высокие каблуки черных туфель; требовала, чтобы я, стоя голым на стуле посреди комнаты, читал с выражением лекции, которые она иногда пропускала. Но заканчивалось все одинаково: она укладывала меня на пол и трахала, пока я выл от изнеможения и боли, драла ногтями и оставляла на теле глубокие, кровоточащие укусы. Иногда она усаживалась мне на лицо, заставляя поглубже засовывать язык ей во влагалище или анус, а сама елозила и дергалась так, что жесткие волосы на лобке царапали мне губы и нос. Однажды после очередной такой ночи я уснул прямо на полу. Проснулся под утро от того, что Лолита пинала меня и бранила за то, что посмел отключиться. В Университет мы поехали вместе, а когда подходили к аудитории, она посмотрела на меня, брезгливо скривилась, полезла в сумочку и протянула упаковку салфеток.