Читаем без скачивания История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3 - Джованни Казанова

— Это возможно, — ответил он, — но не окажете ли мне честь представить меня этим дамам?

— Охотно, но не на улице.

Мы заходим, он следует за нами, я думаю, что этот человек, которому, впрочем, не откажешь в мужестве, может нас развлечь, и представляю его. Он живет в этой гостинице уже два дня и одет в траур и в рубашке с обтрепанными манжетами. Он спрашивает нас, идем ли мы на бал князя-епископа, о котором мы ничего не знаем, и Ваис отвечает, что идем.

— Туда все идут без приглашения, и вот почему я намерен туда пойти, потому что здесь я никого не знаю.

Минуту спустя он уходит, хозяин приходит принять наш заказ и рассказывает об этом бале; фрау желают туда пойти, и, перекусив, мы отправляемся туда и видим много народа; не зная никого, мы прогуливаемся туда-сюда вполне непринужденно.

Мы заходим в комнату и видим там большой стол, окруженный знатью, понтирующей в фараон; талию держит князь, и в банке, как нам показалось, тридцать-сорок тысяч флоринов в соверенах и дукатах. Наш шевалье находится там, в компании двух дам, которым он отпускает любезности, пока монсеньор мешает карты. Он дает снять и смотрит на француза, предлагая ему взять тоже карту.

— Охотно, месье, с этой картой я иду на банк.

— Ва-банк, — говорит епископ величественно, делая вид, что не боится; и вот, слева ложится его карта, и шевалье спокойно забирает все золото. Епископ удивленно говорит гасконцу:

— Если бы ваша карта была бита, месье, как бы вы заплатили?

— Это не ваше дело, месье.

— Месье, вы больше счастливы, чем умны .

Талвис уходит с золотом в кармане.

Эта удивительная авантюра служит темой множества дискуссий, но все сходятся во мнении, что этот иностранец, должно быть, сумасшедший или отчаявшийся, и что епископ глупец.

Полчаса спустя мы возвращаемся в гостиницу, спрашиваем о победителе, и нам отвечают, что он пошел спать. Я говорю Вайсу, что мы должны воспользоваться этим событием и одолжить некоторую сумму. Мы заходим в его комнату рано утром, я поздравляю его и спрашиваю, не может ли он одолжить мне сотню дукатов.

— От всего сердца.

— Я верну их вам в Вене. Желаете ли расписку?

— Никаких расписок.

Он отсчитывает мне сотню «кремницев» (дукатов) и через четверть часа уезжает почтовой каретой в Вену. Всю его поклажу составляет спальный мешок, редингот и пара ботинок. Я честно делю сотню на нас четверых, и назавтра мы возвращаемся в Вену. Эта история оказывается у всех на устах, но никто не знает, что мы получили эти дукаты, ни что победитель — шевалье де Тальвис. Кроме нас, никто в Вене, вплоть до настоящего времени, не может догадаться, кто этот человек. У посла Франции об этом не имеют понятия. Не знаю, выяснилось ли что-нибудь об этом впоследствии. Я выехал дилижансом и на четвертый день был в Триесте, откуда отплыл в Венецию. Я прибыл туда за два дня до Вознесения 1753 года.

Глава XIII

Я возвращаю портрет, который увез из Вены. Я направляюсь в Падую; приключение при моем возвращении; продолжение этой авантюры. Я встречаю Терезу Имер. Мое знакомство с м-ль К.К..

Счастливому вернуться на родину, которую человек любит от самых ранних впечатлений, превосходящему большинство своих сверстников по опыту и знанию правил чести и вежливого обхождения, мне не терпелось возобновить мои прежние привычки, но более методично и с большей осмотрительностью. Я с радостью увидел в кабинете, где я спал и работал, свои бумаги, припорошенные пылью — верный знак того, что никто сюда не заходил в течение трех лет. Через день после моего приезда, в момент, когда я выходил, чтобы сопровождать «Буцентавр», на котором дож, по обычаю, направлялся жениться на Адриатическом море, лодочник передал мне записку. Я вскрываю ее и вижу, что г-н Джованни Гримани просит зайти к нему, чтобы получить письмо, которое он должен передать мне лично. Этот сеньор, двадцати трех лет, богатый патриций, не имел права меня вызывать к себе, но рассчитывал на мою вежливость. Я тотчас пошел к нему. Поздравив меня со счастливым возвращением, он передал мне незапечатанное письмо, которое получил накануне. Я прочел следующее:

— После вашего отъезда я напрасно искала повсюду мой портрет в миниатюре. Я уверена, что он у вас, потому что у меня дома все надежно укрыто от воров. Вы вернете его человеку, от которого получите это письмо. Фольяцци.

К счастью, портрет был у меня в кармане, и я тотчас отдал его этому любезному сеньору. На его лице мелькнуло выражение удивления и удовлетворения. Он справедливо опасался, что это поручение окажется непростым.

— Несомненно, это любовь, — сказал он, — заставила вас совершить эту кражу, но, скажу вам по чести, это не слишком злонамеренный проступок. Я сужу по той быстроте, с которой вы вернули безделушку.

— Я бы не отдал ее так легко другому человеку.

— С этим, прошу рассчитывать в будущем на мою дружбу.

— Она стоит значительно дороже, чем портрет и чем оригинал. Могу я надеяться, что ваше превосходительство передаст ей мой ответ?

— Не сомневайтесь. Вот бумага. Можете не запечатывать.

Вот три строчки, что я написал: «Удовольствие, которое испытал Казанова, избавляясь от этого портрета, намного выше, чем то, что он испытал, когда несчастный каприз заставил сделать глупость положить его себе в карман».

Плохая погода заставила отложить на воскресенье волшебное обручение [55], и я сопроводил на завтра г-на де Брагадин в Падую, где он собирался провести в спокойствии дни венецианских праздников, которые его утомляли. Любимый старик оставил в юности удовольствия шумных развлечений. В субботу, пообедав с ним, я поцеловал ему руку, садясь в почтовую коляску, чтобы вернуться в Венецию. Если бы я уехал из Падуи на десять секунд раньше или на десять секунд позже, все, что произошло со мной в жизни, могло бы пойти по-другому; моя судьба, — если правда, что она зависит от обстоятельств, — была бы иной. Читатель может судить сам.

Итак, отъезжая из Падуи в этот фатальный момент, два часа спустя я встречаю в Ориаго кабриолет, который крупной рысью везут две почтовые лошади, и в нем красивую женщину в сопровождении мужчины в немецкой униформе. В восьми или десяти шагах от меня кабриолет опрокидывается на речном берегу, женщина падает через офицера и оказывается в реальной опасности упасть в Бренту. Я прыгаю из своей маленькой коляски, не затормозив ее, и подхватываю даму, оправив поскорее ее юбки, которые продемонстрировали мне все ее тайные прелести. Ее компаньон вскочил в тот же миг, и вот — она поражена, и явно обеспокоена не столько своим падением, сколько беспорядком своих юбок, несмотря на красоту всего того, что они выставили напоказ. В благодарностях, которые длились, пока ее почтальон с помощью моего выправлял экипаж, она несколько раз назвала меня своим ангелом-спасителем. После того, как два почтальона переругались, как всегда, обвиняя один другого в ошибке, дама уехала в Падую, а я продолжил свой вояж. Едва приехав в Венецию, я надел маску и отправился в Оперу.