Читаем без скачивания Дилетант - Наталия Левитина

Видеокассету внезапно заклинило. На экране застыло удивленное лицо Ники Серебровой — Николай смотрел запись памятного «круглого стола». Тогда, в телевизионной студии, все шесть участников отличились, слетели с катушек. Самарский усмехался, вспоминая, как схватились сначала Суворин и Елесенко, а потом и остальные подскочили к костру со своими поленцами — горячая получилась передача, нестандартная, нервная. Бедная Ника! Досталось ей. Самарский не спешил вытаскивать кассету и устранять неполадки в видеомагнитофоне, он пристально рассматривал Нику. Она не была холодной красавицей, ее глаза всегда блестели, на щеках играли ямочки. «Хороша!» привычно подумал Самарский. Он удобно устраивался в кресле перед телевизором всякий раз, когда шла передача Серебровой, и жена Алла, заметив оценивающий взгляд мужа, шутливо грозила разводом. Хотя ей нечего было бояться — она тоже была очень интересной женщиной. А развод не входил в ближайшие планы Николая Самарского.

Кассета плотно сидела в магнитофонном окопе и не желала появляться. Самарский поковырял видеотехнику карандашом, пожал плечами и оставил в покое. У него было два часа до запланированной встречи с избирателями. Николай раскрыл газету «Уральская новь». На второй полосе его персоне была посвящена пространная статья. Какая-то журналистка увлеченно рассказывала о выдающихся достоинствах директора машзавода номер три. Хотелось повеситься сразу после второго абзаца. Самарский погрузился в чтение, и на его губах играла улыбка — легкая, ироничная, ускользающая.

— Ника Львовна, как вы меня подставили! Голос ассистентки звучал обиженно.

Ника переложила трубку в левую руку, чтобы правой листать журнал «Эль». В огромном зеркале шкафа-купе виднелась лежавшая на кровати полуголая Ника в невесомой кружевной комбинашке. Некоторые особо рьяные поклонники журналистки Серебровой на многое бы согласились, лишь бы увидеть свою богиню в подобном виде.

— Что случилось, Оля?

— Зачем вы дали мой адрес этому старому козлу Елесенко?

— Он так просил…

— А вы не могли отказать?

— А что конкретно случилось, Оленька?

— То! Он второй день стоит лагерем под окнами моей квартиры.

— Правда?

— Я ведь не вру! Вчера приперся, сегодня. Сколько можно! У меня своя жизнь. Зачем мне престарелый буйвол, набивающийся в любовники? Вы меня знаете, у меня принципы. Я не какая-нибудь безмозглая девица, которая дает всем подряд. Мое отношение к сексу старомодно. Несовременно!

— Я знаю, Оля, как серьезно ты относишься к этому вопросу…

— Я и так, Ника Львовна, постоянно страдаю из-за своей внешности. То есть из-за того, что моя внешность не соответствует моральным принципам. Мужики просто не могут смотреть на меня спокойно. А тут еще и вы мне свинью подложили!

— Но, Оля! Зная твое умение твердо давать от ворот поворот нежеланным ухажерам, я думала, ты запросто разделаешься с Иваном Степановичем.

— Ага! Ну вы даете! Он ведь не какой-то ничтожный оператор Сергей Будник, он шишка в обладминистрации, да еще и реальный кандидат в мэры!

— Зачем ты так о Сереже?

— Да не про Сергея мы говорим, про Елесенко! Он давит на меня. Практически угрожает!

— Господи!

— Да! Еще пару деньков, и он ворвется ко мне в квартиру и изнасилует. Кто меня защитит?

— Он что, совсем сошел с ума от страсти? Да, помню, как он смотрел на тебя в нашем кабинете.

— Вот-вот. Он гарцует от нетерпения, Ника Львовна, он до пяток в слюнях. А я не хочу, не хочу с ним спать!

— Так, но что же делать? Как его утихомирить? Хочешь, я поговорю с ним, Оля?

— Да ладно, Ника Львовна, знаю, как вы поговорите! «Дорогой Иван Степанович, сю-сю-сю, вы бы не могли… Ах, она вам очень нравится… Понятно. Это все меняет. Конечно, конечно, вы такой страстный мужчина, вам трудно удержаться…» — сладким голоском передразнила начальницу Ольга.

— Оля!

— Да! Вы ведь такая мягкая, деликатная, уступчивая. Ничего вы ему не скажете. Не рявкнете ведь: скотина, а ну убери свои мерзкие лапы от моей ассистентки!

— Конечно нет!

— Ну, я и говорю. Просто не надо было давать ему мой адрес.

— Да он бы тебя и без адреса выследил, Оль. Что ты такая наивная!

— А… Но все равно. Может, я бы конспирировалась?

— Слушай, — в замешательстве начала Ника, — а он тебе совсем-совсем не нравится?

— Ника Львовна! — с возмущением проорала в трубку Оля.

— Такой шикарный мужик, надо признать. А подарками тебя завалит, как Везувий Помпею.

— Какая вы жестокая, Ника Львовна!

— Ах да, ты ведь девушка строгих правил, — с некоторой иронией заметила Ника. Сама она несколько месяцев подряд отвергала притязания Елесенко, а свою ассистентку отдала бы в руки сексуального маньяка не задумываясь, будучи твердо уверена, что ничего плохого Иван Степанович высоконравственной красотке не сделает. Еще и автомобиль подарит. Или квартиру.

— Понятно, Ника Львовна. Вы тоже мне не союзник. Ладно, буду сражаться одна.

— Оля, — поморщилась Ника, — не накручивай. Все уладится как-нибудь.

— До свидания! — Ассистентка швырнула трубку.

— До свидания, — ответила Ника уже гудкам.

Она покачала головой, подумала, что все вышло очень неловко, и снова вернулась к интересному журналу. Ее привлек материал под названием «Развод: катастрофа или спасение?».

К вечеру у Олеси набралось пятьдесят шесть рублей. Апофеозом трудовых упражнений стало перетаскивание багажа одной замшелой, но очень обеспеченной матроны. Надменная старуха уезжала из Валомея в Москву, и ее почему-то никто не провожал. Функции любящих родственников взяла на себя Олеся. Кроме двух неподъемных чемоданов и парочки сумок, у старухи была большая плетеная корзина. В корзине среди атласных подушек копошилась вредная собачонка. Олеся бегала в справочную выяснять номер платформы, надрываясь, тащила на себе сумки, мчалась за минералкой и детективом в дорогу, кормила горячей сосиской псину, и та норовила вместе с сосиской прихватить Олесин палец. Устроив в конце концов привередливую старушонку в купе, разместив весь ее багаж и заправив постель, заботливая девочка получила в награду пятидесятирублевую купюру.

— Позвони, когда я вернусь из Москвы, — повелительно сказала старуха уже через открытое окно вагона. Счастливая Олеся стояла на перроне и собиралась помахать ей вслед, когда поезд тронется. — 3-15-68. Ты мне понравилась. Я возьму тебя к себе жить. Ты, случаем, не умеешь делать массаж?

— Спасибо, вы очень добры, — смиренно ответила Олеся и крепче сжала в кулаке деньги. — Буду с нетерпением ждать вашего возвращения. Я умею бесподобно делать массаж, ставить внутривенные уколы, выносить судно и бальзамировать трупы. Я обязательно вам позвоню.

Вечером, прежде чем отправиться в подземный бункер, Олеся надолго приникла к витрине круглосуточного экспресс-кафе. Она являлась владелицей фантастического состояния и боролась с желанием спустить все до копейки, предавшись разнузданному чревоугодию.

Со стороны кухни появилась женщина в грязно-белом фартуке. Она нырнула под руку раздатчице и по-хозяйски налила себе соку из пакета.

— Ой, девочки, не знаю, что и делать. Катя отпросилась, а листы-то все грязные. Мы не успеваем чистить.

— Котлет еще давай. Улетают, — ответила продавщица.

— А давайте я почищу, — тут же возникла с предложением девочка в синей футболке.

— Ты?

— Я!

— Давай! — без промедления ответила женщина. — Пойдем.

Олеся и не догадывалась, во что ввязалась. В ее распоряжение с огромным удовольствием и облегчением предоставили восемь громадных жаровен, залитых жиром, плюс четыре кастрюли и котел. В таких котлах дезинфицируют грешников в аду.

Полночи Олеся драила листы и кастрюли, сказав грустное прости своим красивым ногтям и нежной коже рук. Зато в три часа утра получила от благодарных работников кухни (сбросились по рябчику-другому) пятнадцать рублей и полиэтиленовый мешок «нестандарта» — несколько кособоких или непропеченных плетенок с маком и корицей…

— А мы уж подумали, ты не вернешься, — сказала сонная Варя. — Ну, как успехи? Заработала что-нибудь?

— Заработала, — гордо ответила Олеся. — Хочешь сдобную булочку?

Летние ночи были невыносимо длинными. Ника курсировала между подушками на кровати, накидывала и сбрасывала простыню, садилась, снова ложилась, короче — маялась. Ее страдания были вполне объяснимы — сорок лет плюс одиночество плюс осознание того, что ее возлюбленного отделяют от нее какие-то несчастные десять-двенадцать километров ночного Шлимовска. Ника, которая вслед за Мэрилин использовала в качестве ночной рубашки каплю дорогих духов, металась и страдала, смотрела в темный потолок и мечтала о встрече с любимым. Атласная кожа соперничала в нежности с шелковым постельным бельем, волосы рассыпались по подушке, глаза блестели — как была готова Ника к этой встрече! Но, увы, друг ее сердца и тела не спешил преодолеть злосчастные десять километров, оценить ее блистательную наготу и высокотехнично зажечь олимпийский огонь. Горячие волны поднимались от ступней к коленям, катились выше, достигали гладкого живота и терзали грудь. Ника пыталась ладонями защититься от настойчивого прилива, но руки были такими же раскаленными, как и все тело. Спасение было в мужчине, мужчина отсутствовал.