Читаем без скачивания Крымский Ковчег - Александр Прокопович

Где-то высоко над ними просматривались огромные прямоугольные облака. В этом мире навыворот облака были неподвижными, а весь мир суетливо угадывал направление сотен ветров. Вниз смотреть было еще опаснее для неокрепшей после прихода в себя психики. Сотни шаров-клубков из красно-черных нитей заполняли все пространство, упади – не на первом так на втором километре полета обязательно врежешься в гигантскую пряжу.

– Как ты его уделал, Антон? – Перед Владом лежали обломки мачете и огромный клинок падшего. – Может, я сошел с ума, – Влад огляделся, – очень похоже, что я сошел с ума, но мне показалось, что ты просто попер на его клинок и, вместо того чтобы превратиться в хорошо нашинкованную тушку, прошел насквозь. Мне показалось?

– Конечно, показалось. Мне просто повезло.

– Ага, и одним выпадом вырубил падшего – прямо Олимпийские игры по фехтованию: укол, лампочка зажглась, противник побежден. Ладно… Теперь что?

Антон взял в руки клинок падшего – такой даже удержать не порезавшись непростое дело.

– Если я все правильно понимаю, мы с тобой во Вратах. Теперь было бы неплохо отсюда выбраться.

Стрельцов ничего не мог знать наверняка, и подсказать было некому. Из этого места действительно можно было попасть почти куда угодно. Достаточно упасть. Никто не говорил ему о том, что «куда угодно» имело отношение только к этому миру – миру прямоугольных облаков и красно-черных нитей. Правда, теперь, чтобы вернуться, у него было два трофея – клинок и плащ. Может, они помогут?

Глава тридцать четвертая

Пушка, которая стреляет

Выстрел – это способ доставить материю из пункта А в пункт Б. Иногда с полным разрушением пункта Б.

Кривой точно помнил, что оставлял телефон в сумке. Что не помешало аппарату сейчас вибрировать у него под подушкой. Блуждающий коммуникатор…

Нажал на кнопку «Ответить», прижал к уху.

– Встреть меня.

Аппарат заглох, будто всю жизнь был куском литого пластика. Михаил даже засомневался, что звонок в принципе был. Все-таки встал, оделся, уже чуть не вышел из квартиры, но вернулся за ключами от «Волги». Открыл дверь. Сделать шаг за порог не смог – на площадке стояла она. Ждала.

– Пустишь?

Отодвинулся ровно настолько, чтобы ей пришлось прижаться заходя. Закрыл двери, как не закрывал никогда, – на полные четыре оборота замка, накинул цепочку. Глянул на часы – запомнить время.

– Еще кого-то ждешь?

– Нет.

– Тогда зачем?

Не ответил. Молчал и был нежен, был яростен и чувствовал ладонями каждую секунду, будто ее тело было сшито из времени. Было важно не отпускать, вжаться кожей в кожу, почти что кость в кость, еще немного – и до крови… И каждое мгновение он был счастлив и знал, что так уже не будет никогда.

– Почему ты смотрел на часы?

– Все кончилось.

– Как это?

Кривой всматривался сквозь ночь в лицо женщины, понимал, что знает его с точностью скульптура, лепившего свой шедевр годами. И это знание не мешает ему восхищаться. И это же знание говорило – ничего лучше уже не будет никогда.

– Я посмотрел на часы, чтобы запомнить не только день, но и время, когда был счастлив и знал об этом. И загадал, что все кончится, когда ты меня спросишь, почему я смотрел на часы.

– Все кончится? – В руках у Марии откуда-то взялась круглая металлическая безделушка. Вдруг женщина перевернула ее, и – наверное, Кривому просто показалось – из металлической штуковины выпало чернильное пятно, тенью упало на простыню… В ту же секунду Михаил отключился со скоростью и безропотностью отлученного от розетки торшера. Спал недолго – минут пятнадцать. Проснулся так же резко, как и засыпал. Марии не было. В том, что все-таки что-то произошло, убедили замок, закрытый на четыре оборота, и накинутая цепочка. И черное пятно на простыне. В ближайшем рассмотрении пятно оказалось дырой. Сквозной. Будто кто-то прожег простыню, диван, а заодно и пол.

Телефон исчез. Исчезла и печаль. Он чувствовал себя старше, сильнее на одну ночь, на одну любовь.

Мария тоже чувствовала себя иначе. Эта ночь была не худшей – худшим был рассвет.

У Кривого не было джакузи – скромная ванна отечественного фарфора, зато большое зеркало с правильной подсветкой.

Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, годилось ее собственной бабушке. Силы уходили, уходили быстро и безнадежно. Мария уходила – вполне возможно, эта ночь была последней в ее длинной жизни.

Лицо, которое смотрело на Михаила Кривого из зеркала, почти привычное. То, что в нем поменялось, было тем малым, что отличает счастливчика от неудачника. Кажется, впервые в жизни Кривой чувствовал себя победителем. Рубец никуда не делся, но сейчас он не уродовал лицо. Шрамы украшают мужчину, этот был как раз из этих. Чем дольше Кривой всматривался в себя, тем сильнее ему хотелось только одного – и это было не просто желание.

Он еле продержался достаточно, чтобы доехать до одного из складов на юге города. Он редко им пользовался, а кроме него, судя по всему, желающих не нашлось. Заехал внутрь, тщательно закрыл ворота. Тут он может делать что угодно годами. Затем вытащил из кузова девушку. Брюнетка – ему такие всегда нравились, из тех девушек, которые просто обязаны были улыбаться, чтобы найти клиента. Ему даже эти улыбались только до того момента, как он показывал свой шрам, а он никогда его не прятал. Все решали деньги. Не сегодня. Кривой уже был другим, хватило нескольких слов, чтобы девушка согласилась. Она не знала на что.

– Елизавета, – она уже была согласна, а ведь он еще даже не успел ее выбрать. Ее не смутил его потрепанный грузовичок. Когда – уже на складе – девушка устала кричать, он ей пообещал: у нас с тобой впереди целая ночь, – и она закричала снова.

Его первый опыт удался. Елизавета прожила ровно столько, сколько этого хотел Кривой. Михаилу было хорошо, омрачала только одна мысль – почему только сейчас? Почему падшие заключили эту сделку только сейчас? Сколько времени потеряно зря. Кривой пообещал себе заехать в библиотеку, прочесть нужные книги, он хотел попробовать еще очень многое и сделать все правильно. Его следующая жертва должна прожить еще дольше и еще больше страдать. Михаила Кривого не мучила совесть, ему казалось, что все не просто правильно – все очень здорово. Он уже никогда не будет прежним Кривым, вечно вторым. И все что надо для этого – выполнить обещанное – само по себе подарок. И каждый день находить новую жертву для себя. Михаил с этим справится. А потом – потом он получит очень многое, ведь падшие всегда выполняют свои обещания.

Утром директор обнаружил Марию у себя в кабинете. Больше всего Ефима позабавило лицо Николая. Тот изо всех сил старался сделать вид, что так и должно быть – в запертом кабинете по утрам материализуются посетители. Если им назначено. Было не совсем понятно, как от таких гостей защищать босса. Вот это «не совсем понятно» сейчас и читалось весьма отчетливо на лбу телохранителя.

Николая Ефим изучал недолго. И дело было не в появлении Марии – дело было в том, как она сейчас выглядела. У директора имелись разные версии по поводу возраста гостьи. Когда-то он с трудом мог поверить, что это именно та женщина, о которой рассказывал отец. Со временем поверил в лишние три десятка лет, которые, казалось, не обнаружить никакому хоть чем вооруженному взгляду. Постепенно смирился с тем, что и трех десятков будет мало. Сейчас уже можно было не гадать. Мария смотрелась очень здорово как для собственной прапрабабки. Кожа все еще держится на костях, и все вместе даже не начало разлагаться, хотя давно пора.

– Это вы? Простите…

– Извиняться не нужно. Здорово меня приложило?

– Впечатляюще.

– Не хотела вас шокировать, но дело есть дело. Мы должны сегодня хорошо поработать. Косметолог подождет.

Ефим Маркович не собирался спорить, он даже не пытался спросить – над чем именно придется работать и почему именно сейчас. Было забавно, что именно сейчас. Именно тогда, когда он, наконец, начал спрашивать себя – зачем вообще это все.

– Кто-то еще нужен?

– Сегодня наша пушка должна выстрелить. Я не хотела торопиться, но, как видно, времени не осталось. Нужны будут все, кроме Кривого. И ваш телохранитель тоже может только помешать.

Николая передернуло. Наверное, он попытался представить все случаи, в которых телохранитель может помешать и кому именно обычно мешают бодигарды.

В последние несколько дней Елена как будто нащупала ритм. Ей удавалось не открывать ту заслонку в сознании, где спряталось все важное и уже ненужное. Она не вспоминала Антона и не считала дни. Пластик на горле раздражал не больше, чем любой другой предмет, из-за которого могла постоянно чесаться шея, – и не помыть толком, только еще раз провести пальцем по краю – уже ставшим привычным жестом.

Если бы только каждую ночь ей не снился сон о том, что и ее ошейник, и болезнь, и приют – это сон. И каждое утро она заново проваливалась в здесь и сейчас.