Читаем без скачивания Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс

Должно быть, замешательство отразилось у меня на лице, потому что Кики тоже склонилась ко мне и зашептала:

– Амедео Модильяни был наставником Эмиля. Ужасно жаль его. Он умер от туберкулёза. Его беременная жена, Жанна, через два дня выпрыгнула из окна и разбилась насмерть. Её семья даже не позволила похоронить её рядом с ним. – Кики, чтобы придать особое значение своим словам, коснулась моей руки, её кроваво-красные ногти легонько постучали по моему предплечью.

Напротив меня Эмиль взял солонку и крутанул её с такой силой, что маленькая стеклянная баночка звонко ударилась о стол и тот задрожал.

2 июня 1925 года

Сегодня я нашла Эмиля, когда он рисовал Сильви. Я замерла у него за спиной, чтобы полюбоваться многочисленными набросками девушки, стоящей на спине коня – старого коня, который, возможно, в прошлой жизни был королём. Естественно, сам конь ничего не мог нам рассказать, но Отец несколько раз намекал на его истинную сущность.

Поза пока была не та, которую хотел Эмиль, так что я покричала Сильви, чтобы она встала в простую стойку на спине лошади, так как ей придётся несколько раз повторить трюк, чтобы получился эскиз.

Эмиля озадачивали помпезные церемонии, необходимые, чтобы взобраться на спину Его Величеству. Чтобы конь слушался свою наездницу, Сильви требовалось обратиться к нему с поклоном, прежде чем начинать обычную выездку. Стороннему наблюдателю (и кому угодно, кроме Его Величества) этот жест казался комичным. После поклона Сильви водила его шагом вокруг арены, гладила гриву и шею и кормила морковками. Если верить намёкам Отца, этот конь когда-то был чрезвычайно похотливым королём, который совратил весь свой двор, так что идея ездить на нём верхом для шоу была довольно интересным наказанием.

Сильви влезла на спину Его Величества, и они начали отрабатывать обычную программу. Сильви зацепилась и повисла вниз головой на боку коня, вытянув руки и удерживаясь исключительно силой ног. Дальше, пока конь скакал галопом, она одним быстрым движением встала ему на спину, а затем перевернулась в воздухе и приземлилась в идеальную стойку. В этой простой стойке и лошадь, и всадница смотрелись единым целым, тело Сильви раскачивалось в унисон с Его Величеством. Хотя Эмиль мог выбрать для картины более сложное сальто, композиция с одинаковым ракурсом лица наездницы и морды лошади делала этот набросок особенно привлекательным.

– Попробуй ты. – Эмиль вручил мне кусочек угля.

Я вопросительно посмотрела на него. Я не была художницей, но пока Эмиль стоял в стороне, наблюдая за выступлением Сильви, я зарисовала для него контуры лошади, попытавшись передать, как короткая грива Его Величества качается в унисон с Сильви.

За свою жизнь в тенях я выучила каждый уголок цирка. Это сокровенное доскональное знание подробностей наделило меня острым глазом наблюдателя, взглядом художника.

– Тебе нужна вот эта поза, – сказала я Эмилю, указав на Сильви в момент, когда она только что закончила прыжок через голову и сияла румянцем, как будто успешно избежала опасности. Вблизи был бы виден пот у неё на лбу и верхней губе.

Он тут же сел и начал набрасывать контуры Сильви и лошади, пробуя несколько вариантов, чтобы уместить их в пространстве холста.

– Картина такая маленькая.

Я воображала себе три картины как три больших величественных полотна.

– Терпеть не могу всякие огромные штуки. Моя последняя картина была громадиной под названием «Вампир». Я хочу попробовать что-то другое. Ну и, честно говоря, невозможно предугадать, где от недели к неделе окажется цирк, поэтому мне нужно таскать всё с собой. – Он указал на свою коробку с красками.

Набросок за наброском усеивали пол. Рисуя новые с разными ракурсами, Эмиль попросил Сильви ещё два раза сделать кувырок. Пока она совершала манёвры на лошади, Эмиль менял рисунок, пока не получил финальную позу. Это был ракурс сверху вниз, с трибун. Композиция была очень продуманная, и я вспомнила Мана Рэя, который предлагал взять для одной картины гиперболизированный угол обзора. С улыбкой я поняла, что Эмиль последовал совету фотографа. Я чувствовала себя в самом сердце создания шедевра.

9 июня 1925 года

Эмиль почти закончил портрет Сильви. Он позволил мне поэкспериментировать с бронзовым оттенком краски, рассказывая, как её накладывать и стирать. Меня поразило его мастерство. Я не могла даже понять до конца последовательность действий, которые сам он с лёгкостью совершал одним движением руки.

– У тебя есть способности. – Эмиль склонился над моим плечом так низко, что я почувствовала на шее тепло его дыхания – Нет. – Я покачала головой.

Он указал на кисть с коричневой краской:

– Используй её для подписи.

– Я не могу. – Я направила кисть к нему, но затем повернула её, располагая над нижним правым углом холста. Он присел рядом, накрыл мои пальцы своими и вывел моей рукой «Э» и «Ж». Поскольку я нервничала, линии получились дрожащими. Я поморщилась.

– Ужасно.

– Чудесно, – сказал он, глядя не на холст – прямо на меня.

Прошлым вечером я встретила его на Монпарнасе. В Париже стояла страшная духота, и ужинали поздно – непонятно зачем, потому что к вечеру жара лишь частично спадала. Воздух наполнял город, как перегретая застойная вода – ванну. Дышать было невозможно, но всё же вместе с жарой приходила свобода. Женщины использовали погоду как повод не носить вечером чулки и поднимали подолы юбок выше колен. Потные и изнывающие от жажды мужчины позволяли себе больше напитков, чем при других обстоятельствах. Все рестораны с подвесными вентиляторами были набиты битком, так что мы отправились в «Кафе дю Дом», вклинившееся между бульварами Монпарнас и Распай. Мы стояли у бара, завидуя тем, кто рано занял места за столиками. Я заказала коньяк с водой. Кафе сегодня тоже было переполнено, и Эмиль предложил пойти к нему на квартиру. Я ещё больше вспотела от волнения. И Эсме, и Сильви то и дело уходили с кем-то, предоставляя мне возвращаться в цирк одной на такси, но, признаю, я понятия не имела, чего ожидать.

Студия Эмиля находилась в одном квартале от «Кафе дю Дом», на рю Деламбре. Старая лестница так скрипела, пока мы по ней карабкались, как будто могла вот-вот оторваться от стены. Когда Эмиль закрыл за нами дверь, я осознала, что мы впервые остались наедине. В душной маленькой квартирке он приоткрыл оба окна и подтащил к ним самое большое кресло из всех, что там были. Я заметила, что две тарелки, которые он поставил передо мной, были из кафе «Ротонда». Он, видимо, украл столовый набор для нашего сегодняшнего ужина. От Кики я знала, что все художники крадут тарелки и приборы из «Ротонды», но мне это казалось