Читаем без скачивания Антология современной уральской прозы - Владимир Соколовский

(Грёзка, 1987 г.)

— Казалось, весь мир интересует только одно: сколько раз в день дитя испражняется, а также сам цвет и консистенция. Ещё в соседней палате дитя кричало: «Хоцется. Хоцется!» Там кто-то всегда на голодной диете. Опять мой Димочка выпустил из заднего прохода струю крови. Врач сказал: «Крови я не боюсь, я воды боюсь!» И осёкся, потому что у нас вода с кровью...

Дима уже с кровати не падает: сил нет шевелиться. А сальмонелл этих тысячи, и от каждой свой антибиотик. Но у нас ничто не высеивается — колют от противного. Если три дня колют одно — нет изменений, начинают другое, третье, девятое... Тут не до Боба! — Подержите своё сокровище! — попросила меня медсестра и принесла капельницу. Но в вену так и не попала, вен уже не видно. Когда мое сокровище посинело от крика, я оттолкнула капельницу и закричала: «Хочется! Хочется! Хочется!..»

(Лариска, 1968 г.)

— Спасал Игоря кто? Я лично ходила к Гемпель... Марья в одних носках ходила по кафедре с телефонной трубкой в руке: «Опять совет? Говорю тебе, Серёжа, внук у меня дрищет...» Это она проректору, значит, своему однокурснику. Тут её сапоги разухабисто валяются в разных концах пола. Я вхожу.

— Что у вас, девочка? Да вы садитесь.

— У нас ЧП, Марья Васильевна!

— Опять внебрачный ребёнок у Боба?

— Нет, хуже.

— Что — от Борис Борисыча? — тут Гемпель тряхнула седыми кудрями и гордым шёпотом мне поведала: — Поверите ли, на факультете я одна от него абортов не делала!..

— Марья Васильевна! Деканша Игоря затравила за «Гоголевец».

— А он что, у Риммы пишет курсовые? Тогда всё понятно. Скоро перевыборы... Но строить карьеру на крови детей! Высшая степень падения... Кстати, как у тебя с личной жизнью? Женихи есть?

— Так, поклонники таланта...

— Это никуда не годится — поклонники. Они же благоговеют! Был у меня один такой, но я прямо сказала: не благоговей! Чего благоговеешь? Вот теперь пятеро внуков у меня, один дрищет... а тут совет, тут ваше дело с Игорем... Счастливо, девочка!

(Тут Грёзка роняет от воспоминаний щедрую пьяную слезу, 1992 г.)

— Вот видите, ребёнок Лариски болен сальмонеллёзом и внук Гемпель тоже. Перед сальмонеллёзом все мы равны... Кислые у нас в саду нынче яблоки уродились — ими только косых править, как говорит бабушка... А то бы уж я отнесла в больницу к Лариске...

(Капа, 1968 г.)

— Игорь — такой академичный, словно его не в капусте нашли, а в библиотеке, прямо в отделе каталогов. Поэтому очень интересно, как, например, он будет целоваться?

(Людмила, 1968 г.)

— Людмилище! Ты чего это? Целоваться с Игорем — это всё равно что целоваться с учебником по теории литературы, причем в шершавом коленкоровом переплёте...

(Капа, 1968 г.)

— А не слишком ли трезво Капа мстила Бобу за его пьяную забывчивость? Этот грандиозный день рождения Боба с вручением ордена Дон Жуана второй степени... Всё же она расписала по минутам: на сороковой минуте Царёв должен быть мертвецки пьян...

(Н. Г., 1980 г.)

— Для меня время воспринимается так: сегодня вторник или осень? Капа закричала: забыл, какой сегодня день! У Боба день рождения! А как я их должен различать, эти дни недели? Если б хоть каждый день был разного цвета: в понедельник небо розовое, во вторник — голубое, а в среду — зелёное... Ну, пошел я в общежитие за простынями, позвонил в учебную часть и попросил аудиторию для репетиции агитбригады, якобы. И вот начали репетировать — куплеты Людмила сочинила, я дирижирую. Царев меня отозвал:

— Старик! Маэстро! Смотри, какой альбом я купил Бобу в подарок... «Немецкий ренессанс»... Какие храмы, вот «Тайная вечеря». Где Иуда? — Всегда он с детективным интересом выискивал в «Тайных вечерях» Иуду. — Смотри-ка: наш Кизик под копирку! А не стукач ли наш Кизик, а? У него ведь фамилия читается и туда, и обратно... Это о чём-то говорит...

Ну и что: оказалось, что он прав: Кизик был одним из стукачей...

(Сон-Обломов,1980 г.)

«После лекций мы заперлись на ножку стула в аудитории. Накинули белые простыни, и «академический» хор запел на мотив «Красотки кабаре».

Сегодня у Боба день рожденья!Предстал он пред нами во всей своей красе!И создан он лишь для наслажденья...

Капа опекала Евку, которая оробела на нашем сборище. Мы вообще-то не допускаем чужих, но сегодня ради утешения Царёва сделали исключение. Он все ещё влюблённый, гринблатнённый, бедный!

— Кто мне обещал холодец с дрожалочкой? — спросил он громко, а в глазах у самого дрожалочка.

И напился с Людмилой, бедный! И в двери стучат: неужели деканша? Боб закричал: «Так мы едем или не едем в Ордынский район, агитбригада?»

Но это наш доцент Борис Борисыч был. Он сначала грозно посмотрел на чашу дружбы, полную вина, потом увидел Нинульку и расцвел. «Хотите чарочку?» — спросил его Боб. «Как я всех-всех люблю!»

(Из дневника Дунечки, 1968 г.)

«Без Нинульки никуда, а с Нинулькой хоть куда!»

(Поговорка 1968 г.)

— Десять тысяч нашлось! — Грёзка подняла с полу бумажку в клеточку, там написано «10 000 рублей. Именно столько. Наличие.»

— Это дети играют в инфляцию...

— А я сегодня знаешь кому звонила — Капе! Хотела занять десяточку... Но она не подошла, Мурзик сказал, что у неё руки в земле, рассаду что-то она там... делает... Перезвонит, мол...

(Разговор 1991 г.)

— Рассольчику бы сейчас!.. Хорошо тебе, Игорь, ты не пьешь! Зачем я напился? И Евка, наверное, меня бросила! Кто её провожал — Боб? А что говорил? «Вечно эти гении привести женщину приведут, а увести...» Ну, это с его стороны...

(Царёв, 1968 г.)

— За нами следят. Да. Это точно... Я поймал жест убирания корочки в карман. Мне было нужно к тёте ехать, в Голованово, на электричке. Купил билет в кассе, а уже народу мало. Смотрю: человек в штатском в той же кассе уже корочки убирает. Видимо, спросил, куда я взял билет...

(Игорь, 1968 г.)

— Борис Борисыч взял меня под руку и повёл провожать. Я думала: будет соблазнять, а он говорит: за вашими мальчиками начинается слежка, вы должны их предупредить. Это КГБ что-то узнало.

(Нинулька)

— Капа взяла меня к себе ночевать. «А то мать опять будет удостоверяться в моей невинности!» Так Капа называла проверки матери: курила — не курила. Но дома все уже, видимо, спали. Капа говорила о Бобе, но почему-то всякую ерунду. «Ты замечала, какой у него гуманный нос?» и прочее. А я думала: о чём он сейчас с Евкой говорит? Ну о чём с ней можно говорить!..

(Четверпална, 1968 г.)

— Боб повёл меня в зоопарк. Там у него сторожем работал одноклассник Процкий. Боб сказал, что при Еве должен быть Адам, поэтому нужны звери. Процкий предложил нам пройтись и вдруг шепчет: «За вами следят». А он был не пьяный в отличие от нас... Боб снял табличку слона «Агрессивный» и повесил себе на грудь. Он сразу протрезвел. Процкий ему ещё записал на бумажке слово «кровохлёбка». Трава от поноса. Костя — медик, на 3 курсе. Так я узнала про Лариску и ребёнка Боба...

(Евка, 1968)

В тот день Римма Викторовна начала с чего? Что шла она к нам на лекцию и только что встретила Корчагина. Тот шёл вести диспут о бардах. «И он меня спросил: нужны ли такие диспуты?» Я ответила ему, что иду на лекцию о Достоевском, что Федор Михайлович был бы не против спора, он споры любил... Я вам сказала про Корчагина, чтобы включить вас сразу, а то вижу — рассеянные вы сегодня. И вам советую потом, в школе использовать этот приём. Слова «Вот я только что...» сразу включают...» Но на самом деле никто так и не включился. Общего биополя, как обычно было на лекциях Риммы, не образовалось. Мы уже знали про слежку...

(Обломов, 1980 г.)

«Сегодня мне Царёв сказал, что он говорил на допросах то, что было, и то, чего не было! Потому что ему грозили исключением из универа. И он даже пустил слезу при мне, но ничего человеческого в лице не появилось — бывает же сыр со слезой, ну, влага, и всё. Якобы Орлов, руководитель тайного общества, сказал Царю: «Ну, сука, нас посадят, но, когда мы выйдем, тебе не жить!» Царёв, Царёв! Зачем ты говорил то, чего не было? Как я его презираю! Ещё б секунда, и я б ему всё высказала...»

(Из дневника Дунечки. 1968 г.)

Вероломство потому так и называется, что вера ломается в людей.

(Рома Ведунов, 1991 г.)

Потом мы вычислили всех стукачей. Их было пять. Один как раз Кизик, идейный Иуда, он думал искренне, что органам нужно помогать. Второй — трус, испугался отказаться, когда вербовали. Третий — эмбрион Наполеона, маленького росточка, мечтал о компенсации, прославиться хотел... И, представьте, была одна девушка, типа Четверпалны, но предельно некрасивая. Тут сыграли чисто женские интересы. Она надеялась найти жениха в обществе, опасность ведь сближает, говорила: «Я бы перешла на сторону вас, если б кто-то меня выбрал!» Но никто её не выбрал... Последний, пятый тип — интеллектуал, между прочим... Он как всё объяснял нам после: «Если б не я, они б всё равно другого нашли, а так — я меньше зла причиняю, я же добрый...»