Читаем без скачивания Антология современной уральской прозы - Владимир Соколовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галя подумала: вот в мире нашёлся один человек, который каким-то своим миллионным нервом почувствовал, каким ко мне нужно прийти. Она с той минуты начала выздоравливать. Потом, через несколько дней, Царёв не удержался и похвастался, что бежал бегом. Галя поняла, что он сэкономил на такси, и опять захотела куда-то выйти, но уже можно было выйти в коридор. В конце концов она была тоже дочь своего времени и понимала желание Царёва намотать ещё одну спираль сложности.
(Н. Г., 1992 г.)
— На допросах я вел себя раскованно. Говорю: хочу в туалет. А сам просто думал здание осмотреть. На всякий случай...
(Сон-Обломов, 1980 г.)
— Один из следователей казался мне умным, и я пытался его в нашу веру обратить — убеждал, что вводить танки в Чехословакию не нужно было... Юношеский романтизм...
(Игорь, 1980 г.)
— Ваши мальчики были не готовы платить, не согласны. А взрослеть — значит платить за всё. За что платить, если уже они добро сделали листовками? А за то, чтоб оставаться на уровне этого добра. Когда потребовали отказаться от него... Декабристы нашлись: всю правду, видите ли, говорили. Я их просил: меня и Орлова посадят — идите и откажитесь от показаний, напишите: оговорили из ревности или ещё чего. А они: но мы же в самом деле собирались и читали... и листовки... Ну, нас и посадили.
(Рома Ведунов, скульптор, 1992 г.)
— В начале 69-го Боб получил из «Нового мира» рецензию на свою повесть. Аж от самого Домбровского. Ну и похвастался ею на творческом кружке. Дошло до деканши, её муж-скотовед устроил судилище на факультетском собрании, помните? «Вас сравнивают с Кафкой! Какое пятно на честь университета! Зачем Кафка написал, как человек превращается в гнусное насекомое? «А вы басню Крылова «Квартет» читали? Зачем звери сели за инструменты?..» — ответил Боб и вышел вон.
(Н. Г.)
— 8 марта Игорь меня позвал в ЦУМ: помоги выбрать духи для подарка. Я думала: для тёти или для мамы. Его мама в детстве ему говорила: «Сначала кушать! Пока не покушаешь, уроки делать не дам!» А он очень любил делать уроки, но не любил «кушать». Тетя же приезжала в гости и каждый день умоляла: «Не ходи сегодня в школу, ты очень бледен!» А в это время моя мать что делала? Настраивала свою гитару и орала: «Попробуй только раньше из школы прийти!» Она работала в ночную и когда могла друга к себе позвать? Когда я в классе... Ну, выбрала я духи «Может быть». Игорь: пусть пока в твоей сумочке! К общежитию подходим, он шепчет: «Эти духи — тебе!» Тут я его поцеловала в щёку и почувствовала себя нехорошо: словно совращение малолетнего происходит...
(Людмила — Капе, 1969 г.)
— Смотрите: ваш кот мне подыгрывает... эх, он, может быть, последний, кто мне подыгрывает!
— Грёзка, ты с похмелья? Обычно с похмелья ты апокалиптически настроена... У меня тут настойка боярышника, выпей!.. А вообще-то хорошо быть кошкой, правда? Никакого кризиса цен...
— В кризисное время кошку ловят, обдирают и продают, как мясо кролика. Читала в газетах? Вот так. Из шкуры, такой роскошной, можно горжетку... Хорошо быть драной кошкой — вот что! Меня никто ни разу ни остановил вечером с целью ограбления...
(Разговоры 1992 г.)
— Какое лицо у Евки? Красота стандартных форм, словно рожденная рядом пластических операций — по вкусу хирурга...
(Сон-Обломов)
— Спасение России в личностях. А почему они отсутствуют? Вот вопрос... Если мы ничего не поймем в своём прошлом, то останемся такими же, как были, сложно-безответственными...
(Н. Г., 1992 г.)
— Мать, или я много пью, или ты угасаешь так быстро? Я в твои наброски смотрю: в 68-ом мы были не на третьем, а на четвёртом! Я сдавала Маросейкиной научный коммунизм, революция на Кубе... Все составные сложила, а она морщится. Уж потом мне подсказали, что не хватило ей моего восторженного тона, бля! Она же вся влюблённая была в свой предмет, помнишь?
(Грёзка, 1992 г.)
— Помню: светлые пенистые волны волос — ангельский вид... её потом в обком быстро взяли.
(Н. Г.)
— Почему все люди, у которых мало волос на голове, воспринимаются как ангелы, божьи одуванчики такие? Ведь Маросейкина руку приложила... Как подумаю, что они с Риммой сделали, так начинается шевеление волос на голове! Лучше б, конечно, шевеленье мозгов начиналось...
(Грёзка, 1992 г.)
— На Римму покатилась волна репрессий, слагаемая из сотен претензий, внешне не связанных между собой. Одно дело: она составила сборник научных работ, где была статья о стиле Солжа (но не её статья!). Другое дело: она являлась научным руководителем мальчиков, идущих по процессу... И так далее. Но внутренне эти факты были неумолимо связаны идеей застоя. Заставить Римму замолчать, не быть собой. Яркие личности уже были опять не нужны.
(Н. Г., 1992 г.)
— В летнюю сессию Капа нашла меня в читалке: есть рубль? Да, а что? Да вот, есть глыбная идея скинуться на букет пионов, а Боб у Евки сейчас в гостях — явимся поздравить, якобы нам было знаменье, что он сделал предложенье...
— Так. Мы в роли отца и матери Элен Безуховой? Но чур я буду графинюшка.
— Какая разница, Людмиленькая?
— Ты будешь говорить, а я должна лишь расцеловать жениха и невесту (так вот занудно мы тогда выражались, причём думали, что это вполне смешно).
Честно говоря, мое личное мнение отличалось от всеобщего мнения Капы, но я не смела возражать, а то она б засмеяла: надо-надо вносить в жизнь элементы искусства... Дверь открыл Боб, а Капа молчит, пришлось мне играть графа: знаменье, предложенье.
— А нам не было такого знаменья, — ответил Боб и поцеловал меня.
(Грёзка, 1980 г.)
— Ваших мальчиков не посадили, и что? Кем они стали?.. Рома отсидел, сейчас — всесоюзная знаменитость, выставка во Франции готовится, я видел уже отпечатанный каталог... Солженицын письмо прислал: как ему милы его работы. Это, конечно, ни о чём не говорит, что нравится, но что написал письмо... уже...
(Посторонний, 1992 г.)
— В тюрьме была библиотека — одна из лучших в городе. Ну, потому что там не разворовали... Я брал три тома Соловьёва в неделю... Где б я имел ещё такую возможность читать?
(Рома Ведунов, скульптор, 1992 г.)
— Закон пьяного Архимеда вызрел где? На защите Игоря, да? В Голованово! Или нет, это было на именинах Сон-Обломова, в общежитии? Когда Боб стал Евку выгонять из компании! Людмила заступилась за неё, и что? Боб раз её гитару об стол — брим! И нет гитары. Капа сказала: вот нутро-то полезло из него. Сколько спиртного погрузилось внутрь человека, столько нутра вышло. Чем больше человек выпил, тем он виднее.
(Царёв, 1980 г.)
— На каникулах, перед пятым курсом, наверное, раз Ларискиному сокровищу около трёх лет... Я встретила их в слезах. Что случилось?
— Чуть он не упал в открытый люк и не может успокоиться: «Кто бы меня там чесал?» Зачем чесать? Да диатез, нам в больнице прокололи однажды за месяц миллион разных антибиотиков... Он теперь чешется, весь в коростах. Я ночами не сплю. Димочку почёсываю...
(Четверпална, 1980 г.)
— Ты, мать, мусор какой-то собираешь! При чём тут коросты, а? Вот посмотри: у меня тоже коросты, псориаз. Эта похожа на Анну Шерер, а эта — маленькая — на топор Раскольникова? Ну и что?! Как бы я ни пила, как бы ни сужалось количество мыслей во мне, все равно эта часть перетягивает все коросты, весь этот быт голодный...
(Грёзка, 1992 г.)
— Вот как это выяснить? Капа слишком трезво судила Бобову пьяную забывчивость, зря она играла графа и графиню Безуховых, то есть меня заставила играть... А мне с Игорем как раз нужны были и граф, и графиня! Кто-то б нас вот так толкнул друг к другу... Почему это было б нравственно? Потому что мы оба хотели? Без портвейна не разобраться...
(Грёзка, 1992 г.)
— На пятом курсе, уходя с любого междусобойчика, Боб говорил: «Мне противно смотреть на ваши морды!»
(Н. Г.)
— Наше представление о КГБ было неполным. Вот я прочла, как они избивали профессора Лихачёва, старика! Они более не люди, чем мы думали, хотя куда бы уже более-то?
— Раз не люди, значит, не виноваты. Машине ведь все равно, кого бить: молодого или старого. А так нельзя их спасать — не люди, не люди! В том-то и дело, что все люди-и... И все должны за себя отвечать... так-с!
(Трезвые разговоры 1991 г.)
— Игорь женился летом, тихо, перед пятым курсом. Никто ничего не знал. Даже я. В Голованово! На обиженной кем-то соседке, беременной притом. Мы встретились в трамвае за день до сентября. Игорь с кольцом. Пьяный к мальчику приставал: как зовут? Мама сразу: познакомиться захотел — не время и не место! Я Игорю: слышал — не время и не место! А он мне показывает — у пьяного раздавили в толкучке пакет с молоком, белое капает мальчишке на ботинок, и вот так, с пьяной загибулистостью, тот хочет сказать об этом... Значит, Игорь полагал: и время, и место.