Читаем без скачивания Последнее слово девятого калибра - Вячеслав Денисов

– Где он их прятал?!

– В шланге, в шланге…

– И СКОЛЬКО ОНИ ТАМ ЛЕЖАЛИ?!

– Весь день. И весь вечер.

– Вот гадство!.. И об этом никто не знал?! – Михаил Юльевич чувствовал себя командированным, которого выпотрошили у вокзала «лохотронщики».

– Лисс, у меня все как-то не было времени тебя спросить. Может статься так, что потом вообще не с кем разговаривать будет. Поэтому спрошу сейчас. Зачем ты убил Феклистова? Зачем тебе нужны были эти документы?

– Теперь я, конечно, понимаю, что делать этого не стоило. – Голос бандита вовсе не был голосом растерянного человека.

– Я рад, что ты юморишь, – похвалил Антон. – Только знай одно. Если бы вы с Баварцевым не дергались, как поросята на веревках, то Феклистов прокатился бы сюда вхолостую и уже на следующем заседании оправдал бы Баварцева. Глупость ваша заключается в том, что вы так и не поняли главного! Идиоты!! Вам до конца всего процесса Феклистова охранять нужно было да пыль с него сдувать! И не было бы сейчас ничего этого! Ваша глупость обошлась всем очень дорого.

– Только не надо меня журить. Я и так сгораю от стыда.

Струге вздохнул. Лисс его не понимал, как и Выходцев.

– Сдавайся, а?

Нет, сдаваться Михаил Юльевич не собирался! Едва он услышал шорох за стеной, как тут же выбросил за перегородку руку и нажал на спуск.

– Твою мать!! – послышался вопль Выходцева.

– Борис Сергеевич, я в вас попал, что ли?! – удивился Лисс. – Я думал, в судью…

Приходилось ли когда-нибудь Михаилу Юльевичу жить в квартирах, половина перегородок которых выполнена из гипсокартона? Да, приходилось. Причем большую половину его беспорядочной и страшной жизни. Детдом, коммунальная квартира, первые годы преступной деятельности, когда приходилось платить половину заработанных шантажом и рэкетом денег именно за такую, гипсокартонную квартиру… Но потом все наладилось, и сейчас Михаил Юльевич даже не догадывался об опасности, которой подверг сам себя, сев у стены. Должен ведь был помнить, что в той коммунальной квартире, с такими же бутафорскими стенами, даже трахнуться было нельзя по-человечески! На следующее утро сосед-инвалид Ломакин в подробностях рассказывал Мише Лиссу о его же ночных забавах.

Говорят, что если пуля – «твоя», то ты никогда не услышишь выстрела. Кусок свинца в стальной упаковке находит твое тело быстрее, нежели звук выстрела – твой слух. Но это если сидеть лицом к стреляющему. Михаил Юльевич слышал «свой» выстрел. Пуля, прошившая перегородку как игла кусок масла, ударила ему в лопатку с такой силой, что Лисс ткнулся лбом в собственные колени. Дикая боль и мгновенный паралич правой руки заставил Лисса закричать…

Этот крик был страшнее даже выстрелов. В ванной заплакал ребенок. Этот дикий крик, разнесшийся по всему подъезду, через выбитую дверь квартиры, вселил в души жильцов смертельный ужас. Так воет волк, попавший в капкан. Он боится не смерти, а ее приближения…

Поднять с пола пистолет было уже невозможно. Наклониться мешала все та же боль. Раздробленная лопатка позволила мрянскому авторитету лишь встать на колени и в таком виде предстать перед спокойно входящими в комнату Выходцевым и Струге.

Он стоял на коленях и улыбался. И эта улыбка никак не напоминала Антону ту, которую он привык видеть на лице Максима Андреевича Меньшикова…

Последние дни своей командировки Антон Павлович Струге провел в своем, 1024-м номере гостиницы «Комета». Ведомственной гостиницы МВД. Каждое утро он, лежа под одеялом, наблюдал, как Иван Николаевич одевается, очищает от всех видимых и невидимых пылинок свой идеально сшитый по своей вовсе не идеальной фигуре костюм и собирается на занятия. Первый стресс мурманского судьи уже давно прошел, чувство вины притупилось, если не исчезло вовсе, и он стал все тем же неугомонным брюзгой и фатом. Однако Струге это уже не раздражало, а смешило. Вот и сейчас, глядя за тем, как тщательно Бутурлин повязывает под своим двойным подбородком дорогой галстук, он лежал, натянув до носа одеяло, и хитро щурился.

– Удивляюсь вашему хорошему настроению, Струге, – пробормотал Иван Николаевич. – Чему вы радуетесь? Тому, что уедете из Москвы без диплома? Интересно, что на это вам скажет ваш председатель? Что вы привезли с собой, Антон Павлович? Знания, новые веяния, практику?

– Я привезу вот это. – Струге перевел хитрый полусонный взгляд на тумбочку. На ней лежала, поблескивая золотым тиснением, увесистая книга.

Бутурлин подошел, повертел ее в руках.

– «Практика судебных решений» под редакцией Завадского… Где брали?

– Там уже нет.

Каждое утро за Струге заезжал Выходцев. Следствие по факту убийства Феклистова шло полным ходом. Ключевую роль в нем играла свидетельская роль Антона Павловича, судьи из Тернова. Именно по этой причине Выходцев торопился отработать дело побыстрее в той части, которая касалась именно показаний Струге. Но теперь, когда до конца командировки оставался один день – занятия в академии заканчивались этим утром вручением удостоверений об окончании курсов повышения судейской квалификации, – Выходцев не торопился. Теперь если Струге и понадобится, то только через некоторое время. Сколько еще будет идти следствие? Возможно, что не один год. Помимо работы в Москве, Выходцева ожидала тяжелая работа на Мрянском тракторостроительном заводе. Виктор Петрович уже убыл на родину Феклистова и теперь ожидал скорого прибытия своего босса – начальника следственной группы Выходцева.

Иван Николаевич ушел, оставив Струге наедине с его улыбкой. Завтра Антон увидит Сашу. Разве это не повод улыбнуться и подумать о том, насколько мила жизнь? Он встретится с Вадимом Пащенко, своим «карманным оракулом», и целый день разговоров, пока Саша на работе, пролетит быстро и незаметно. А рядом, скуля от радости, что хозяин не бросил его, а вернулся, будет выписывать восьмерки Рольф. Он, как обычно, будет лезть под руки Пащенко, и тот, тихо матерясь и разливая коньяк, будет отодвигать в сторону мохнатую морду «немца». Антона от этих событий разделяли лишь двое с половиной суток дороги. Но теперь, когда месяц, тянувшийся, как год, остался позади, шестьдесят часов дороги Антона Павловича не пугали.

Как и обещал, Борис заехал ровно в половине десятого, после короткого совещания у прокурора. Струге уже сидел в костюме и, попивая кофе Бутурлина, смотрел телевизор.

– Ваша честь, вы в курсе, что сегодня последний день февраля и вам обязательно нужно быть в академии? Мне звонил мой кореш из преподавательского состава. Ты его должен помнить – с ним я договаривался о твоем отлучении от мантии на месячный срок. Так что брось этот суррогат, и поехали. Наш маршрут пролегает от станции метро «Проспект Вернадского» до улицы Новочеремушкинская…

Вручая Антону свидетельство о повышении квалификации, заместитель ректора, силясь вспомнить в счастливом обладателе документа знакомую личность, сказал:

– Пусть этот аттестат… – он вгляделся в имя в синей книжице, – …Антон Павлович, будет гарантией ваших безошибочных решений и удостоверением законности ваших приговоров. Сто пятьдесят два часа учебных занятий, проведенных в аудиториях этого учебного заведения, позволят вам быть уверенным в том, что вы избрали верную дорогу и идете по ней уверенной поступью к торжеству Закона!

Горячо поблагодарив замректора, Струге спустился с импровизированной сцены. В его голове крутились слова Алика Базаева: «Тот, кто утром встает и не становится на тропу мирного труда, тот идет дорогой шайтана. Того, кто утром встает на тропу труда и мирных дел, ожидает рай господень…»

Замректора под шум аплодисментов наклонился к одному из преподавателей:

– А кто это?

Тот пожал плечами.

– А видели его хоть раз на занятиях?

Тот посмотрел на второе лицо академии и покачал головой.

Уже под вечер, распив бутылку «Арарата», два друга сидели в кабинете Московской прокуратуры и чувствовали, что пришел момент, который оба хотя и ждали, но старались по возможности оттянуть. Через пять часов поезд Струге повезет судью на восток. Через час после этого самолет Выходцева понесет следователя на запад. Встретятся ли они еще когда-нибудь? Возможно. Через много месяцев, когда следствие Выходцева подойдет к завершению и дело будет передано в суд. Вот там они, скорее всего, и встретятся. И опять их притянет друг к другу не желание встретиться, поговорить о чем-то отвлеченном, не посидеть в тихом ресторане в скупой мужской компании, а дело. Просто есть люди, которых в их короткой жизни притягивает друг к другу лишь дело. На дружбу вне его просто не хватает времени. Струге сидел за столом, заваленным бумагами и бланками, вертел в руках стакан с коньяком и благодарил судьбу за то, что даже среди этой суровости жизни она подарила ему возможность иметь друга Пащенко. Такую же прокурорскую ищейку, как Выходцев, но живущую неподалеку. И жизнь была построена так, что Струге вряд ли мог в ней ориентироваться, если бы не было Пащенко. Теперь, выходит, есть еще и Выходцев, хотя он далеко, в Москве.