Читаем без скачивания Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева

— Обязательно и непременно все простуженные итальянские девочки пьют целебный глинтвейн, мне удалось получить консультацию профессионала. Смотри — тут ещё и апельсины для него, немного корицы, сухарики с перцем, ром и сыр.

— Ты невероятно практичный и находчивый парень — опытный угонщик, утонченный кулинар и целитель. Здорово заполучить в переделке такого друга. Вот только есть мне пока не хочется…

— А я с удовольствием перекушу и послушаю твою версию случившегося. Чтобы не заставлять тебя изобретать лишнего, сообщаю: я только что слышал по радио, что Артур вместе с Антонией вернулись в парижский дом. А Феликс Картье уехал прогуляться на Аляску. Видимо, готовит цикл картин из жизни тюленей. — Жан-Поль делал вид, что увлечен едой. Краем глаза он отметил, какое впечатление произвели на девушку его слова. Она схватилась за виски так, словно собиралась упасть в обморок.

— Мне лучше прилечь. У мня давно уже, после той травмы, так не кружилась голоса. И не шумела. Словно за окнами — паровоз.

— За окнами затопленная дождем итальянская провинция, округ Вероны города шекспировских влюбленных. А рядом со мной человек, лживо называющий меня другом, — грустно подвел итоги Жан-Поль.

— Нет-нет, только не это. Ты не просто друг, — ты мой единственный друг. А еще — спаситель, защитник… и… я бы отдала полжизни, чтобы все вышло по-другому.

— Не надо, Тони. Друг предпочел бы знать правду. Или хотя бы то, что мы будем делать дальше и как должен вести себя я, если сюда нагрянет полиция или твои страшные мафиози.

— А ты уверен, что правда не заставит тебя бежать отсюда, проклиная мое имя? — потемневшие глаза Антонии отражали отблески пламени. В красноватых отсветах распущенные волосы казались огненными. Она выпрямилась, гордо вскинув голову и стала похожа на пифию, пророчествующую о страшных бедствиях. Или на египетскую богиню страсти Изиду. Сердце Жан-Поля оборвалось.

«Что я делаю? Что за бес толкает меня превратить чудесную, вымоленную встречу в судебное разбирательство, — подумал он. — Да имею ли я право на это дознание? Эх, Дюваль, не этого ты ждал, отправляясь в Венецию…»

Виктория забилась в угол дивана и жалобно прошептала:

— Я не имею права. Я просто не имею права…

Жан-Поль широким жестом пододвинул к дивану стол с разложенной снедью и разлил в граненые зеленые стаканы разогретое в печи вино. Запахло апельсинами и корицей, навевая мысли о празднике. Он сел рядом и протянул Виктории стакан:

— Ты права, девочка. Сейчас ничего не имеет значения, кроме этого хрусталя в нашем фамильном замке и торжественной трапезы, приготовленной расторопными слугами. Прокурор меняет мантию, становясь факиром. Что это там за сундук у нас в углу, а этот черный ящик? Ты ещё не поняла? А я сразу смекнул — патефон! Знаешь, это такое устройство для прослушивания музыки, которое заводится ручной пружиной.

— Ну что ты мне объясняешь — я же не с Луны свалилась. Этот граммофон несколько проржавел, но не утратил сходства с музейным образцами… Да посмотри, здесь целый ящик пластинок — толстые и тяжелые, — она пыталась прочесть вытесненные золотом на глянцевом черном круге название. «Дина Дурби исполняет наши любимые песни из кинофильмов». — Вот здорово! Жалко, если ящик не заведется… Здесь ещё и Франческа Галь, и Марлен Дитрих!

Патефон завелся. Жан-Полю удалось извлечь из него долгое шуршание, в котором вдруг прорвались звуки оркестра, а вслед за оркестром знакомый женский голос, поющий по-русски с заметным акцентом: «Отчего, да почему на глазах слезинки, это вовсе не слеза, а любви морщинки…»

Виктория перевела, зная, что это запросто могла бы делать и Антония. И пояснила:

— Очень трогательный старый русский любовный романс. Двое любят друг друга, но должны расстаться… — она опустила голову.

Жан-Поль взял её за руки и сказал:

— Это не про нас.

— Конечно, — вздохнула она. — Мы расстанемся, не успев… Ах, ладно, давай веселиться! За окном дождь, грязь, мрак, подкрадывающиеся с бомбами душегубы… Рядом с тобой сомнительная особа — то ли шпионка, то ли авантюристка, обобравшая галерею Флио Скартини во время банкета… Что, не веришь? — она с вызовом посмотрена на Жан-Поля и засмеялась от удовольствия — растрепанный, в мокром свитере, с какой-то новой решимостью в глазах он выглядел просто потрясающе!

— Верно. Я обожаю авантюристок. Но не бескорыстно — тридцать процентов мои. Ведь у него там, кажется, и Рафаэль, и Веласкес?

— И ещё хватило бы на целый национальный музей. Обидно, самые ценные холсты не поместились в моем белье.

— Не надо надувать пайщика, душка! Когда я нашел грабительницу у подъезда отеля, белья на ней вообще не было. Как и полотен Веласкеса. Даже очень миниатюрных.

— Увы, такова участь самонадеянных дилетанток — их обчищают до нитки. Поздно, Жан-Поль, ты опоздал и даже не в состоянии предложить мне совершить прогулку по галерее Лафайет с целью приобретения гардероба. Если честно, я сильно вспотела от аспирина, зато температура спала.

— Ах так. А это? — распахнув старый сундук, Жан-Поль извлек из него нечто меховое, пахнувшее старой овчиной и плесенью. — Чем не соболиное манто?

— Прекрати! Сейчас вылетят тучи столетней моли! Я не надену этого, даже если там стоит клеймо королевского меховщика.

— Уж нет! Я теперь обязательно докопаюсь до клада. Обожаю блошиные рынки! — Жан-Поль, став на колени возле ларя, перебирал содержимое и, наконец, удовлетворенно поднялся, вытаскивая на свет кипу пожелтевшего кружева.

Виктория с любопытством потянула ткань и вскоре они рассматривали настоящую музейную реликвию — свадебный туалет крестьянки неизвестной провинции неведомого года. Лишь остатки увядшего букетика флердоранжа, приколотого к лифу, могли бы сообщить подробности того, давно отгремевшего праздника.

— Чудесно, правда? — Виктория расправляла оборки, отороченные широким кружевом ручной работы. — Наверно, эта девушка просидела всю зиму, вывязывая такую красоту и мечтая о майском или сентябрьском дне…

— Скорее всего, сентябрьском. В деревнях свадьбы празднуют после уборки урожая… Как ты думаешь, они жили счастливо, эти двое?

— Конечно. В рамочках, что украшали эти стены, были фотографии внуков и правнуков, которые, наверняка, давно перебрались в город, получили образование…

— И тоже поженились, — добавил Жан-Поль, которому совершенно не хотелось грустить. Напротив, его охватила странная жадность — вот так, за одну ночь, хотелось проиграть, прожить вместе с Антонией сотни сюжетов. Обязательно любовных и счастливых — сельских, городских, старинных, современных — любых, но только с ней и с неизбежным хэппи эндом — долгим пиршеством на брачной постели.

— Я уверен, это платье сшито по твоим меркам. Просто в небесном ателье спутали адрес и век. Проверь — все равно мне больше нечего тебе предложить пока подсохнут свитер и брюки.