Читаем без скачивания Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины» - Саул Боровой

Татарский плен или переход в христианство часто были единственным спасением от жестокой смерти, и хронисты не скрывают этого факта. Натан Ганновер и Габриэль Шусбург рассказывают о целой еврейской общине Животова, сдавшейся в татарский плен[114]. Меир из Щебржешина, Натан Ганновер и Шмуэль Файбиш Файдель упоминают о случаях отступничества, и не только женщин[115]. Однако у большинства жертв такого выбора не было. Убийцы расправлялись со своими жертвами, сначала пытая их[116]. Однако в массе своей евреи отвергали искушение спасти свои жизни ценой отступничества. Йом-Тов Липман записал в своей поминальной молитве: «И мужчины, и женщины со рвением славили Имя Божье; они взывали друг к другу, говоря: „Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь един; мы хотим воспеть его“, говорили все, пока никого не осталось [в живых]»[117]. Это произошло со многими еврейскими общинами на Украине.

В отдельных случаях «несчастные сами предлагали себя в жертвы»[118]. В других местах евреев убивали только после того, как город был захвачен. Когда евреи-защитники Тульчина были предательски разоружены своими союзниками-шляхтичами, рабби Элиэзер убедил их не пытаться отомстить шляхтичам, так как это могло бы отразиться на судьбе остальных евреев. Перед лицом скорой смерти от рук осаждавших раввины «призывали святой народ прославить Имя и не изменять своей вере. Все ответили: „Слушай, Израиль, Господь Бог наш, господь един“»[119]. Меир из Щебржешина добавляет, что родителей убивали раньше детей, и что дети погибали только тогда, когда отказывались отступить от веры отцов[120]. Абрахам бен Шмуэль Ашкенази, автор «Цаар бат рабим», приводит подробности, неизвестные из предыдущих описаний, но особенно подчеркивает готовность умереть «во славу Имени». Услышав слова рабби Элиэзера, евреи обнялись и поцеловались, прося и получая прощение друг у друга. И когда пришли палачи, евреи воскликнули громкими голосами: «Да не будет у тебя иных богов, — и произнесли: „Слушай, Израиль“… и были и такие, кто, взяв детей на спины, прыгали в глубину реки, дабы после них они не стали бы отступниками»[121].

В своем описании гибели евреев Гомеля Ганновер упоминает, что «бесчисленные тысячи умерщвлены во славу Имени»[122]. Габриэль Шусбург и Шабтай ха-Коэн подчеркивают твердость еврейских жителей Гомеля, когда им предложили спасти жизнь ценой обращения в христианство[123]. Меир из Щебржешина даже приводит ответ членов общины на призыв своего раввина: «Если мы грешили против Бога и Закона, как же мы можем просить милости Божией, если не жертвою крови нашей. Отдадим же себя на смерть, и, быть может, он простит нам наши прегрешения»[124].

В час смерти убийцы сказали: «Вы сами повинны в пролитии своей крови и сами создаете повод к тому, чтобы вас убивали…» На это отвечали евреи: «Вы напрасно мешкаете и не убиваете нас… Господь наш един на Земле и на небесах, а вы только являетесь его посланцами. Ведь Господь взыскивает с нас долги руками таких грешников, как вы, наши враги и неприятели!»[125].

В подобных фразах выражено желание понять сущность бедствия, постигшего народ Израиля. Оно сравнивается с разрушением Второго Храма[126] и уничтожение 744 общин делает размер бедствия еще большим, чем разрушение Иерусалима[127]. Йом-Тов Липман, упоминая несчастья 1648 года, вспоминает о делах Амалека[128]. Рабби Моше из Нароля после долгих странствий поселился в Метце, далеко от Польши. Там он написал элегические строки о гибели польского еврейства: «О, нежная Польша, в учении и в знании древняя, и теперь блуждающая в изгнании, в печали и одиночестве»[129].

Естественно выступает вопрос — почему? Простейшим непосредственным ответом было: «за прегрешения наши». Меир из Щебржешина в этом был убежден. Габриэль Шусбург, само название книги которого «Врата покаяния» («Петах тшува»), объясняет его позицию в этом вопросе, подчеркивая, что и Второй Храм был разрушен из-за зависти и ненависти. Простым заключением отсюда было: «каждый кто мог воспротивиться и молчал, и не привел Израиль на пути праведные, может считать всю кровь, пролитую во Израиле, как бы пролитою им»[130].

Эта позиция становится еще более ясной в молитвах, сочиненных в связи с бедствиями польского еврейства. Шабтай Горовиц сказал в своей поминальной молитве на 20 число месяца сивана о «забвении заповедей и животворящей Торы»[131], а Мордехай Гирш из Кремзира подчеркивает в рефрене своей молитвы: «Горе нам, ибо мы грешили»[132].

К этому ответу пришли и сами жертвы. Вопрошающий о грехах младенцев и других невинных страдальцев может найти ответ в словах Абрахама Ашкенази: «Они были наказаны такой страшной смертью не за свои грехи, но за грехи поколения в нашей или иной стране»[133].

Но уже Натан Ганновер понимал, что объяснение такого типа не дает исчерпывающего ответа. В заключительных строках своей книги он бросает иной свет на главную причину трагедии, признавая чистоту тех, кто пал ее жертвой: «а ведь известно, что со дня разрушения Святого Храма праведники несут наказание за грехи современников»[134].

Эта формулировка очень близка к отождествлению жертв резни середины семнадцатого столетия с мучениками времен крестовых походов; такое отождествление было сделано официально путем принятия соответствующего решения еврейскими советами Речи Посполитой и, что было более важно, санкционировано мнением авторитетных раввинов[135]. Бедствия годов ТаХ-ТаТ были лишь звеньями в долгой истории страданий еврейского народа, суть которых заключалась в жертве для вящей славы Божьей. По этой причине упор делался на выборе, стоявшем перед жертвами украинской трагедии, которые, в сущности, не имели выбора и свободы решать и выбрали смерть и жертву не по своей свободной воле. Отсюда постоянно повторяющееся утверждение, что смерть их была «во славу Имени» даже тогда, когда источники показывают, что такой возможности свободы выбора не представлялось. Если людей убивали лишь потому, что принадлежали к еврейскому вероисповеданию, этого было достаточно, чтобы считать их мучениками святой веры и погибшими во славу Господа.

Каким же рисуется образ еврея и еврейской общины в трудах, написанных ее членами в трагические годы, о которых идет речь? «Народ как рассеянное стадо»[136], «племя, рассеянное между народами»[137]. Среди евреев были люди, умевшие обращаться с оружием и готовые сражаться, но они были преданы и брошены своими временными союзниками в беспомощном положении; если бы евреи стремились к мести, это вызвало бы лишь дополнительные страдания еврейской общины. Беспомощные родители видят, как их детей пронзают копьями[138]; пережившие резню и скрывающиеся в лесах безропотно сдаются убийцам[139]. Только гордость и надежда остаются им — гордость смерти с достоинством и надежда, что эта смерть послужит какой-то цели. Когда не было возможности бегства, жители Полонного, «не защищаясь, шли на заклание»[140]. И, не видя возможности бегства, они спасали свое достоинство, достоинство преследуемых и убиваемых евреев. Лишенные всего и изгнанные в поля вокруг Гомеля, они призывали убийц прийти и сделать свое дело.

Гордость преследуемой жертвы, гордость членов рассеянной общины… И во имя этих жертв, рабби Йом-Тов Липман взывает в своей молитве: «Боже милосердный собери рассеянных, в память о мучениках»[141]; в далекой Венеции рабби Яков бен Моше Галеви пишет: «Да смилостивится Бог над изгнанниками и над всем народом своим с ними вместе, и да исполнятся слова пророка, и да пошлет Господь избавителя Израилю»[142]. В завершающем предложении «Пучины бездонной» Натан Ганновер выразил надежды своего поколения — поколения жертв, переживших трагедию и ее свидетелей: «Как воздаяние за это, да внемлет Господь нашим молениям, соберет воедино рассеянных по всем четырем концам земли сынов Израиля и пришлет скоро, еще в наши дни, праведного Машиаха Амен»[143].

Одним из немногих доступных советскому издателю исследований еврейских хроник была давняя статья С.Я. Борового[144]. И способ представления прошлого, и сделанные в этой статье выводы предопределены господствовавшим в то время в советской историографии методом. Однако более внимательное рассмотрение статьи позволяет увидеть и другие аспекты. Кроме попыток публикации исторических источников, прерванных в конце двадцатых годов «реорганизацией» исторической науки, статья впервые давала советскому читателю возможность получить подробную информацию о еврейских источниках, посвященных событиям 1648–1649 годов. Хотя Боровой и подчеркивает их про польский характер, он также показывает их значительную ценность для исторического исследования и большую степень достоверности по сравнению с польскими или даже украинскими источниками. В потоке слов, доказывающих верность исследователя предписанной линии исторического анализа, находится место для указания на роль общераспространенного в народе антисемитизма в судьбах евреев в период массовой социальной и национальной борьбы украинского народа, на «пропаганду со стороны духовенства, отравлявшую сознание народных масс ядом антисемитизма, а также враждебное отношение к евреям со стороны украинского мещанства и дворянства, в основе которого лежали экономические причины. Все это поставило значительную часть еврейского населения Украины вне антипольского и антифеодального движения. В этом причина огромной трагедии, постигшей еврейские народные массы в это время, и ее бесчисленных жертв, понесенных ими». Эти слова помогают увидеть в ином свете обязательные декларации автора относительно социального расслоения еврейского общества на Украине в годы восстания.