Читаем без скачивания О привидениях и не только - Джером Клапка Джером

забудет раннее детство и вырастет доброй католичкой. А пока следует сжалиться над бедной одинокой малюткой. Может, так будет лучше не только для нее – отцу Жану эта ласковая и милая девочка казалась не по годам разумной. Устроившись в тени деревьев или где-нибудь в хлеву, по соседству с коровами, влажно поглядывавшими на них, отец Жан обучал девочку тому немногому, что знал сам. И она то и дело поражала его догадливостью, удивительными, совсем не детскими замечаниями. Казалось, многие знания о мире она усвоила давным-давно. Украдкой бросив на нее взгляд из-под кустистых бровей, отец Жан умолкал. Примечательно было и то, что дикие обитатели полей и лесов не боялись девочку. Временами, возвращаясь к убежищу, где он оставил девочку, отец Жан замедлял шаг, гадая, с кем она разговаривает, и вскоре слышал удаляющийся топот маленьких ног, торопливый трепет крыльев. От повадок, присущих эльфам, излечить его маленькую подопечную так и не удалось. Возвращаясь после какого-нибудь позднего визита милосердия с фонарем в одной руке и крепким дубовым посохом – в другой, добрый священник нередко останавливался, заслышав блуждающий голос. Он неизменно звучал настолько далеко, что слов было не разобрать; сам голос казался отцу Жану незнакомым, но он знал, что никому другому он не может принадлежать. Мадам Лавинь пожимала плечами: что она могла поделать? Не ее дело препятствовать «чаду», даже если бы его могли удержать двери и засовы. Отец Жан наконец сдался. Запреты и нотации были не по душе и ему. Возможно, сердце бездетного священника было опутано паутиной лукавой нежности и в то же время сковано безотчетной боязнью. Пожалуй, девочку стоило чем-нибудь отвлечь, поскольку мадам Лавинь не поручала ей никакой работы, кроме самой легкой. И он научил ее читать. Девочка выучилась так быстро, что отцу Жану показалось, будто бы раньше она только делала вид, что не умеет. Наградой ему стала возможность с радостью наблюдать, как она глотает книги, предпочтительно томики старомодных исторических и любовных романов, которые он привозил ей из редких поездок в далекий город.

Когда ей было тринадцать, из Парижа приехали дамы и господа. Конечно, не настоящая знать, просто компания художников, ищущих новые ландшафты. Побережье и дощатые домики на узких улочках они уже «писали», потом кто-то предложил разведать почти безлюдные земли, удаленные от побережья. На воспитанницу отца Жана они наткнулись, когда она сидела на древнем сером камне, читая столь же древнюю с виду книгу. Она встала и сделала реверанс. Никакого страха она не чувствовала – она его внушала. Ей часто случалось с легкой грустью глядеть вслед убегающим от нее детям. Но что же делать? Ведь она фея. Причинять им вред она не собиралась, но не рассчитывала, что ее поймут. Однако для разнообразия приятно было встретить людей, которые не визжали, не шептали молитвы, а улыбались в ответ на улыбку. У нее спросили, где она живет, и она показала им. Художники решили задержаться в Аван-а-Крист, одна из дам осмелилась даже поцеловать маленькую селянку. Смеясь и болтая, они все вместе спустились с холма. Мадам Лавинь они застали за работой в саду. Всякую ответственность с себя она сразу сняла: пусть решает сама Сюзанна. Ее хотели нарисовать сидящей на сером камне, там, где впервые увидели. Из чистой любезности следовало согласиться, поэтому на следующее утро она ждала художников на том же месте. Ей дали пять франков. Мадам Лавинь сомневалась, что монета настоящая, но отец Жан заверил, что это подлинные деньги Республики, и с тех пор черный чулок, который мадам Лавинь на ночь подвешивала в дымоход, стал тяжелеть с каждым днем.

Дама, поцеловавшая маленькую натурщицу, первой узнала, кто она такая. Правда, все они с самого начала угадали в ней фею и поняли, что Сюзанна не настоящее ее имя. Настоящее нашлось в «Гептамероне брата Бонне, в котором повествуется о бесчисленных приключениях доблестного и могущественного короля Бретани Риенци», который один из художников нашел на Кэ-о-Флер и прихватил с собой. Там говорилось и о дамах в белом, было приведено и ее описание. Все сошлось: прекрасное тело, подобное иве на ветру; белые ступни, способные пройти по траве, не стряхнув с нее росу; голубые и глубокие, как горные озера, глаза; локоны, золоту которых позавидовало бы солнце.

Все было ясно: она Мальвина, бывшая фаворитка повелительницы бретонских дам в белом, Гарбундии. Скитания Мальвины начались по причинам, о которых из вежливости умалчивалось, ее дальнейшая судьба неизвестна. И вот по какому-то прихотливому стечению обстоятельств она вновь возникла в виде маленькой бретонской крестьянки неподалеку от мест своей былой славы. Художники преклонили перед ней колена, выразив почтение, все дамы поцеловали ее. Мужчины рассчитывали, что затем придет их очередь, однако ошиблись. Следует признать, что препятствием для них стала отнюдь не собственная робость. Юную королеву, отправленную в изгнание и никому не известную в чужих краях, вдруг узнали случайно проходившие мимо несколько подданных. И вместо того чтобы хохотать и веселиться, как прежде, они вдруг застыли с непокрытыми головами, и никто не решался заговорить первым.

Она попыталась развеять их скованность благосклонным жестом. И заодно объяснила, что хотела бы сохранить инкогнито. Отпущенные восвояси, они вернулись в деревню маленькой, на удивление тихой группой, испытывая те же ощущения, которые возникают у простолюдинов, соприкоснувшихся с высшим обществом.

На следующий год они вернулись, по крайней мере некоторые, и привезли с собой платье, более достойное Мальвины. В Париже удалось разыскать лишь подобие наряда, описанного добрым братом Бонне, того, что был соткан за одну ночь из лунного света пауком-кудесником Караем. Мальвина благодарно приняла его, явно довольная возможностью вновь одеться как подобает. Платье было спрятано для торжественных случаев в тайнике, о котором знала только Мальвина. Но дама, которая поцеловала ее первой, рисовала фей, поэтому попросила Мальвину позировать ей в этом платье и получила согласие. Написанный портрет и сейчас можно увидеть в Бретонском зале Дворца изящных искусств в Нанте. На нем прямая как стрела одинокая фигурка изображена посреди голой, без единого дерева пустоши. Говорят, что наряд выписан с особым мастерством. Картина названа «Мальвина Бретонская» и датирована 1913 годом.

А в следующем году Мальвина исчезла. После того как мадам Лавинь, сложив узловатые руки, прочитала свою последнюю молитву Господню, отец Жан вновь начал настаивать на монастыре, но впервые за все время Мальвина решительно воспротивилась. В детскую голову запала какая-то блажь. Что-то явно связывало ее с обширными голыми пустошами, простирающимися на юг до холма, который венчал древний менгир короля Тарамиса. Как обычно, добродушный старик сдался. На некоторое время хватило скромных сбережений мадам Лавинь. Потребности Сюзанны были невелики. О необходимых, хоть и редких покупках отец Жан заботился сам. Зимой он собирался вновь заговорить о монастыре и на этот раз проявить твердость. А пока стояли летние ночи, в которые Сюзанне так нравилось бродить по пустошам. Остерегаться ей было нечего: на десять лье в округе не нашлось бы парня, который не делал крюк длиной в милю даже в разгар дня, лишь бы не проходить мимо домика, стоящего у начала пологого спуска пустоши к побережью моря.

Но, видно, даже феям порой бывает одиноко. Особенно феям-изгнанницам, болтающимся между небом и землей, знающим, что за смертными девушками ухаживают, что их целуют, а им, феям, такие радости недоступны. Может, ей вдруг подумалось, что после стольких лет ее могут простить. Ведь совсем рядом – место встреч ее родни: как гласит легенда, там феи и собираются ночами среди лета. В нынешние времена человеку не часто удается даже мельком увидеть сияющие одеяния, но раньше среди пустоши, на холмах, редкие смельчаки порой могли услышать музыку госпожи источника и шорох ног танцующих. Может быть, если поискать их и позвать тихонько, они явятся ей, дадут ей место в кругу? Не трудно предположить, что платье из лунного света обнадеживало ее. Общеизвестна точка зрения, согласно которой хорошая одежда придает уверенности