Читаем без скачивания Боги войны - Конн Иггульден

Гости посовещались друг с другом на своем языке, и через несколько мгновений Панек, стараясь сдерживать злобу, заговорил снова:

— Мы можем заключить договор о торговле. Я устрою так, что ваши торговцы первыми будут получать наши самые лучшие товары.

— Хорошо, — похвалил Юлий, дав знак, чтобы гостям принесли вина. — Продолжим.

Чтобы достичь окончательного соглашения, потребовалось тридцать дней переговоров и ожесточенных дискуссий. Ни Юлий, ни Панек не посещали этих собраний, предоставив своим подчиненным выдвигать предложения и возражения. Без Клеопатры ничего бы не получилось. Она отлично знала, когда придворным можно уступить, а когда нужно стоять на своем.

Она тоже не присутствовала на переговорах, проводя почти все время с братом, которому позволили передвигаться по дворцу. Удивительно было видеть эту пару, гуляющую по залам и увлеченную какой-нибудь беседой. Еще больше удивляли Юлия их отношения. Клеопатра — старшая сестра этого мальчика и одновременно супруга — взрослая женщина, привыкшая к дворцовым интригам. Фараон прислушивался к ней, как ни к кому другому, и вспышки ярости у него больше не повторялись.

По ночам царица рассказывала Юлию о своем брате. Фараон ненавидит жизнь в душном дворце. Любое приказание фараона должен непременно одобрить Панек. Птолемей не скрывал своей ненависти к советнику. В каком-то смысле до похищения мальчик пользовался гораздо меньшей свободой. Панек был голосом фараона, и войско повиновалось любому слову вельможи.

— Но во имя богов, ведь твой брат — царь! — воскликнул однажды Юлий, когда Клеопатра рассказывала ему о брате. — Почему бы ему просто не приказать, чтобы Панека взяли и отстегали?

— Птолемей еще ребенок и совсем не знает жизни. Панек его запугал, — сказала она. — Я-то не боюсь этого человека. Правда, я проглядела, как советник рвется к власти. — Клеопатра впилась пальцами в постель. — Год назад он явился ко мне и принес приказ фараона — удалиться от двора. Я знала, что это идет не от моего брата, но мне не дали с ним увидеться. Те, кто остался мне верен, последовали за мной. Женщины рвали на себе волосы и посыпали грудь пеплом. Поверь мне, Цезарь, Панек слишком умен, одинокому ребенку не по силам ему противостоять.

На тридцатый день Юлию принесли свиток с договором, и он послал за Птолемеем, чтобы тот поставил свою подпись. Клеопатра тоже пришла, и Панек, увидав ее, даже зашатался.

— Моя повелительница, — едва выговорил советник, падая на колени и касаясь головой пола. Остальные придворные последовали его примеру, и царица улыбнулась:

— Поднимись, Панек, и доведи до конца то, что начал. Благодаря тебе Египет и Рим связаны теперь золотыми узами. Именно этого я и хотела, и твой повелитель тобой доволен.

Панек метнул взгляд в сторону Птолемея, молча смотревшего на них. Фараон медленно кивнул.

— Мой брат и я приняли решение, — нежно ворковала Клеопатра. — Твоя служба кончена, Панек. Мы вернемся к управлению Верхним и Нижним Египтами. Но твой труд не останется без вознаграждения.

Птолемей протянул сестре перо, и царица вывела на свитке резолюцию: «Да будет так». На листах папируса был записан торговый договор. Он весьма тормозил развитие Египта, не говоря уже о десятой доле государственного дохода, которую ежегодно придется отсылать в Рим. Со своей стороны Юлий сделал ошеломляющий жест — вернул Египту Кипр, принадлежавший ему три столетия назад. Такое великодушие со стороны римлянина глубоко озадачило Панека; советник не знал, что эта мысль принадлежала Клеопатре. Кипр потеряли после смерти Александра; несколько недель унижения фараона — не слишком высокая цена за возвращение острова.

Панек понял, что за переговорами стояла царица. Это из-за нее даром пропали все его хитрости и сорвались планы. Вельможа стоял, словно пришибленный, и низко кланялся божественной чете.

— Я с нетерпением жду твоего возвращения, повелитель, — обратился он к Птолемею.

— Фараон вернется завтра на рассвете, — пообещал Юлий, прерывая их обмен взглядами.

Панек взял свой свиток с договором и вышел, за ним последовали помощники и рабы. Напряжение сразу спало, и Клеопатра повернулась к брату и обняла его:

— Теперь ты настоящий фараон, Птолемей. Отец был бы рад. Я прикажу убить Панека, а мое войско защитит тебя.

Мальчик в ответ обнял сестру, глядя через ее плечо на Цезаря.

— Странный ты человек, римлянин, — произнес он. — Моя сестра тебе доверяет. Но я не знаю, достаточно ли этого.

— Тебе нечего меня бояться, — заверил Юлий.

Птолемей кивнул:

— На рассвете я выйду и покажусь людям — пусть видят, что со мной ничего не случилось. Отныне все изменится. Я больше не позволю разлучить меня с супругой.

Он смотрел уверенно, и Юлий гадал, знает ли Птолемей о его истинных отношениях с Клеопатрой. Их брак представлялся Юлию смехотворным, и он даже не считал, что встал между мужем и женой. Да и неизвестно, был ли Птолемей настоящим мужем царице. Несмотря на их близость, Клеопатра оставалась для Юлия загадкой. С нее вполне станется вежливо дать отставку римлянину после того, как он помог ей вернуть трон.

— У меня есть для тебя подарок, — сообщил Юлий Птолемею и сделал знак стоящему неподалеку оружейнику Десятого легиона.

Вперед вышел крупный солдат и протянул сверток, из которого консул извлек маленький гладий — точно по руке Птолемея. Фараон взял оружие, и глаза его загорелись от радости. По приказу Юлия Домиций учил мальчика кое-каким простейшим приемам, но обычный гладий был для ребенка слишком тяжел. Новый клинок оказался в самый раз, и на лице консула засияла такая же мальчишеская улыбка, как и у фараона.

— Он великолепен, — признал Птолемей, гладя большим пальцем рукоять, покрытую кожей и обвитую медной проволокой.

Юлий кивнул:

— Надеюсь, у тебя найдется время продолжить занятия.

— Я постараюсь. Благодарю тебя за подарок, римлянин, — официально произнес Птолемей, и Юлий усмехнулся, вспомнив взбешенного мальчика, с которым разговаривал ранним утром четыре недели назад.

— Значит, увидимся завтра, — сказал он.

Начался рассвет, и войско Птолемея собралось на улицах Александрии, чтобы приветствовать вернувшегося фараона. Юлий посмотрел в щель между мешками, закрывавшими окно, и тихонько присвистнул. Эти тысячи солдат были явной демонстрацией силы.

Горожане тоже покинули дома; всем хотелось поскорее увидеть Птолемея. После разговора с Панеком никакие толпы разъяренных горожан не угрожали римлянам — царедворец, скорее всего, просто пугал. Хотя, возможно, Клеопатра недооценила влияние советника в городе.

Гулко шагая по мраморному полу, Птолемей приблизился к наружной двери и повернулся к Юлию. Фараон держался хорошо; к удовольствию Юлия, у него на бедре висел маленький гладий.

Юлий приоткрыл дверь, чтобы Птолемей посмотрел, сколько народу собралось приветствовать своего повелителя.

— Ты готов? — спросил он у мальчика.

Птолемей не ответил, и Юлий, к своему удивлению, увидел в его глазах слезы.

— Я не верю Панеку, — громко прошептал фараон, глядя на стоящих снаружи солдат.

— Тебе нужно идти, — сказал Юлий. — Пусть твое войско видит, что ты жив. Мы должны честно выполнить соглашение и отпустить тебя. Панек не глупец. Сестра с тобой заодно, и советник не решится тебя удерживать. Посмей он только — и я его убью. Ему это отлично известно.

Юлий мягко положил руку Птолемею на плечо и повел к выходу. Юный фараон резко схватил консула за руку.

— Ему нельзя доверять! Соглашение для него ничего не значит, я уверен. Если ты меня отошлешь, я опять стану беспомощен. Позволь мне остаться, и мы придумаем что-нибудь другое.

Юлий осторожно отвел руку мальчика:

— У нас кончаются припасы, и, кроме того, я дал слово тебя отпустить. Переговоры окончены. — Его голос стал суровым. — Выполни свою часть договора, и сегодня же я увижу тебя на троне. А для начала ты должен показаться своему народу.

Слезы покатились по лицу Птолемея, и он опять отчаянно ухватился за руку Цезаря.

— Ты не понимаешь! Там, за стенами этого дворца, я снова буду фараоном. Я боюсь!

Сконфуженный Юлий старался не смотреть на рыдающего Птолемея. Где же Клеопатра? Она бы сумела найти нужные слова и успокоить младшего брата. Юлий уже хотел послать за ней, но Птолемей сердито вытер слезы и отпустил руку Цезаря.

— Я пойду, — сказал он.

В глазах мальчика светился ужас, и Юлий не понимал, в чем дело. Что бы там ни задумал Панек, в ближайшие несколько часов Птолемею ничто не угрожает. Он вернется в свой дворец, а затем, в сопровождении легионеров, туда прибудет Клеопатра.

— Мужайся, мой мальчик, — тихо проговорил Юлий, легонько подталкивая Птолемея.