Читаем без скачивания Утраченная реликвия... - Андрей Воронин

– Во! – ответил Юрий.

Это невразумительное восклицание сопровождалось весьма красноречивым жестом; увидев у самого своего носа пудовый кулак бывшего боксера и десантника, господин главный редактор рефлекторно отшатнулся и треснулся затылком о боковую стойку кузова. Это было совсем не больно, но очень громко и как-то унизительно, тем более что Филатов не преминул заржать самым оскорбительным образом.

– Казарма, – с отвращением констатировал Светлов. – Обидеть художника легко…

Юрий перестал смеяться.

– Это кто тут художник?

– Ну, не ты же. Ты только морды умеешь разрисовывать да перед строем речи произносить. А как только речь заходит о прекрасном, ты только и можешь, что кулаком грозить. Струсил, Инкассатор?

– Погоди, – сказал Юрий, с охотой ввязываясь в перепалку, потому что делать все равно было нечего, – погоди, ты это о ком сейчас говорил – о Гангрене своей, что ли? Это она, что ли, самое прекрасное, о котором якобы зашла речь?

– Ка-зар-ма, – раздельно, по слогам, повторил Светлов. – Когда ты отвыкнешь встречать человека по одежке? Если пуговка на воротнике расстегнута, значит, это не человек, а полный разгильдяй. В наряд его, на губу, в карцер! Ты ведь, небось, кроме тряпок, ничего и не увидел. А здесь тебе, Юрий Алексеевич, не армия, да и Гангрена – не один из твоих костоломов в голубых беретах.

Скажешь, я утрирую? Ну, ответь мне тогда, какого цвета у нее глаза?

– Делать мне больше нечего, как цвет ее глаз замечать, – с некоторым смущением проворчал Юрий. – Карие, что ли? Да нет, кажется, серые…

Теперь заржал Светлов. Юрий нахмурился, пытаясь припомнить глаза Гангрены, а потом фыркнул.

– Сволочь ты, Димочка, – сказал он. – Как есть законченный негодяй. Она ж в очках! В темных! Какие там к дьяволу глаза!

Они немного посмеялись, а потом Светлов сказал:

– Глаза у нее действительно карие и, между прочим, очень выразительные. Да и все остальное тоже ничего, поверь моему слову. А тряпки… Ну, это тоже своего рода униформа. Субкультура, понял?

– А где ты нарыл это диво? – спросил Юрий, косясь сначала на часы, а потом на вход в Интернет-кафе.

– Работа у меня такая, – сказал Дмитрий. – Делал репортаж о хакерах, вот и познакомились. Ей-богу, я сам иногда удивляюсь, сколько у меня знакомых, и каких! Как начну листать записную книжку, так просто оторопь берет: откуда?! Но, как видишь, иногда это бывает полезно.

Юрий снова посмотрел на часы и крякнул.

– Долго, – сказал он. – Надо было самим идти.

– Если Гангрена не справится, то мы с тобой и подавно, – остудил его Светлов. – И вообще, сколько можно говорить одно и то же? Решили ведь, что так будет лучше!

Юрий скрестил руки на груди и с самым недовольным видом съехал по спинке сиденья вниз. Он уже свободно двигал левой рукой, и оставалось только гадать, чего ему это стоило. Филатов надел кожаную куртку, и, даже если у него открылось кровотечение, заметить это было невозможно. «Хитрец, – подумал про него Дмитрий. Благородный Атос… Только у Атоса, помнится, было проколото правое плечо, а у этого здоровенного чудака чуть ли не до кости распластан левый трицепс. А все туда же – драться…»

Филатов закурил. Серый дым, лениво клубясь, пополз по ветровому стеклу, толкнулся в закрытое окно и расплылся по нему мутной шевелящейся кляксой.

Светлов недовольно покрутил носом, нерешительно заглянул в свою собственную пачку, но не стал ничего предпринимать: курить ему не хотелось, а просить Юрия открыть окно было бесполезно – он бы все равно не послушался. Припаркованный в двух шагах от Интернет-кафе джип и без того выглядел довольно подозрительно, но, пока окна были закрыты, а высокие спинки сидений хотя бы отчасти скрывали сидевших внутри людей, он еще как-то мог сойти за пустую машину. Дым, клубами валящий из открытого окна, сделал бы Светлова и Филатова заметными.

– Что ты куришь? – спросил Дмитрий, облекая свое недовольство в наиболее дипломатичную форму.

– «Парламент», – ответил Инкассатор, делая вид, что не заметил содержавшегося в вопросе подтекста.

– Странно, – пробормотал Светлов. – А воняет, как «Памир».

– Это потому, что оба названия начинаются на один слог, – сказал Филатов, сделал глубокую затяжку и раздавил почти целую сигарету в пепельнице. – Так лучше?

– Немного, – проворчал Светлов. – Кофейку бы сейчас! В кино американские копы, когда сидят в засаде, все время пьют кофе с пончиками. Ты знаешь, какие у них пончики? Здоровенные, пушистые, а внутри начинка – шоколадная или, там, малиновая…

– И капуччино в пластиковых стаканчиках, – морщась, добавил Юрий. – Сладкий. Со сливками. И сладкий пончик с шоколадной начинкой. Слипнуться не боишься?

– Конечно, – сказал Светлов, – тебе подавай черный кофе без сахара, а вместо пончика – полпачки сигарет. А сахар, между прочим, необходим для нормальной работы головного мозга. Зря ты им пренебрегаешь, Юрий Алексеевич. Результаты этого пренебрежения становятся все заметнее с каждым годом.

– Это не из-за сахара, – сказал Юрий, неожиданно для Светлова восприняв его задиристую реплику с полной серьезностью. – Просто лет до тридцати мы меняемся в лучшую сторону – взрослеем, умнеем, крепнем, а потом начинается обратный процесс, и никаким сахаром, никакой физкультурой, пластической хирургией и биологическими добавками его не остановишь. Притормозить можно, а остановить – нет, нельзя. Да и не нужно это – останавливать процесс. Смысла в этом я не вижу, хоть убей.

– Как это? – искренне удивился Светлов. – Неужели не интересно посмотреть, что будет через пятьдесят лет? Или через сто?

– Не-а, – лениво, но совершенно искренне ответил Инкассатор. – Ну, изобретут еще что-то новенькое в придачу к компьютеру и мобильному телефону, научатся лечить рак и СПИД, ну и что? Люди-то, какими были три тысячи лет назад, такими и останутся, а вместо СПИДа появится какая-нибудь новая дрянь, позабористее…

– Ты это серьезно?

– Абсолютно.

Светлов почесал макушку и хотел еще что-то сказать, но в это время где-то позади них раздался протестующий визг покрышек и стремительно нарастающий злобный рев мощного автомобильного двигателя. Дмитрий винтом перекрутился в кресле, но увидел только забрызганное дорожной грязью, непрозрачное заднее стекло джипа.

Тогда он посмотрел в боковое зеркало, но с его стороны зеркало отражало только тротуар, на котором не было ничего интересного.

Покрышки снова взвизгнули чуть ли не над самым ухом, и Светлов увидел, как напрягся, почти окаменел за рулем Инкассатор.

– Они? – спросил Дмитрий.

Филатов, будто очнувшись, поменял позу и пожал здоровым плечом.

– Я не уверен, – сказал он, – но, судя по всему, да. Точно такой же «Хаммер» я видел во дворе «Кирасы». Да и за рулем, кажется, Аверкин.

Он вдруг полез во внутренний карман куртки, где у него лежал «вальтер». Дмитрий схватил его за руку.

Это было все равно что останавливать карьерный самосвал, ухватившись за колесо, но Дмитрий не разжимал пальцев, и, наполовину вытащив из-за пазухи пистолет, Филатов все-таки повернул к нему хмурое лицо со сведенными к переносице бровями.

– Не дури, – сквозь зубы сказал Светлов. – Твой выход еще впереди.

Он уже держал в свободной руке трубку мобильника и большим пальцем быстро набирал номер. Юрий с большой неохотой вернул теплый пистолет в карман.

Он обратил внимание на то, что Светлов его не послушался, оставив у себя мобильник, но высказываться по этому поводу не стал: Гангрену нужно было предупредить. К тому же, если телефон Светлова стоял на прослушивании, сейчас должна была начаться драка – то есть именно то, чего хотелось Юрию. Вот только жизнью Гангрены рисковать не хотелось, девчонка была тут ни при чем…

– Сваливай оттуда, – коротко сказал Светлов в трубку. – Они уже здесь.

Из подворотни, в которой минуту назад скрылся «Хаммер», выбежали четверо. Филатов напрягся, увидев высокого рыжего парня с синяком на половину физиономии, но из кафе должна была вот-вот выйти Гангрена, и попытка прямо сейчас разобраться с четырьмя вооруженными сотрудниками «Кирасы» могла закончиться для нее плачевно.

– Не спеши, Юра, – сказал Светлов. – Разберешься с этими уродами по одному. А красиво ты этого ржавого разрисовал! Беру свои слова обратно, ты – настоящий художник!

– Ты мне льстишь, – сквозь зубы процедил Инкассатор. – Это пока только набросок. Настоящая живопись еще впереди.

– Угу, – сказал Светлов. – Черный квадрат, как у Казимира Малевича. Мраморный такой, за чугунной оградкой.

– Там поглядим. Ну, где твоя Гангрена? Припутали они ее, что ли?

Трое братков уже были внутри кафе. Рыжий остался на крыльце, закурил и стал смотреть по сторонам. Несколько раз линзы его огромных темных очков, за которыми он безуспешно пытался спрятать сделанный Филатовым «набросок», равнодушно скользили по джипу, и всякий раз Юрий напрягался, теребя дверную ручку. Потом дверь кафе открылась; Филатов подался вперед, но из кафе вышли два подростка и, что-то оживленно обсуждая на ходу, двинулись в сторону автобусной остановки. Рыжий проводил их долгим взглядом, поправил что-то под левой полой пиджака и метко бросил окурок в урну.