Читаем без скачивания Ужас приходит в полнолуние - Сергей Белошников

Но я не хотел раньше времени впутывать сюда милицию — у меня были свои соображения и резоны. Потому что во вчерашней беседе я отнюдь не все рассказал Станиславе об этой загадочной истории. Я хотел показать эти увеличенные копии моих бывших детдомовцев не майору Терехину, а совершенно другому человеку.

Правда, перед этим мне нужно было еще кое в чем убедиться и получить дополнительные подтверждения догадке, которая родилась у меня вчера вечером. Когда я слушал лепет почти спятившего от страха Андрюши Скокова. К сожалению, подтверждения эти я мог получить только утром, когда рассветет.

Я аккуратно засунул высохший снимок в конверт из плотного крафта. Вместе с другими увеличенными снимками. Взял конверт, выключил свет и вышел из чулана. Вернувшись в кабинет, я положил конверт на верхнюю полку книжного шкафа, подальше от любопытных глаз, а оригиналы вернул на место — в разбухший от снимков альбом. Альбом с фотографиями моих воспитанников. Я уселся в старое, но такое привычное кресло и закурил очередную папиросу. Курил и смотрел в распахнутое окно, за которым непроглядной стеной стояла теплая летняя ночь. Спать мне совершенно не хотелось, несмотря на то что часы показывали уже начало четвертого.

И это была отнюдь не старческая бессонница, нет, просто меня мучили весьма и весьма неприятные предчувствия.

Вторые сутки я спал всего три часа вместо обычных семи. Встал сразу же, как прочирикал будильник. Но, как ни странно, чувствовал себя вполне отдохнувшим. Действительно, с возрастом все меньше и меньше требуется времени на сон — лишнее и довольно печальное подтверждение тому, что мне идет восьмой десяток.

Несмотря на короткий сон, я не изменил привычке и совершил пробежку по обычному маршруту. В лощине, где убили Ваню, уже ничто не говорило о произошедшей трагедии: еле слышно журчал прозрачный ручей, ивы неподвижно склонились над водой и пахло утренней свежестью. Я остановился на минуту, огляделся. Вокруг — ни души. Спокойное летнее утро. Но все равно какое-то тревожное напряжение витало в воздухе. Или я себя понапрасну накручивал?..

Сделав круг, я вернулся домой и полез в холодный душ. Я чувствовал, что у меня чуть-чуть скачет давление. Из-за сегодняшней духоты. Поэтому сегодня я сократил свою обычную двухкилометровую дистанцию на полкилометра. Я прикрутил краны и растерся грубым полотенцем. Неторопливо оделся и отправился завтракать в беседку, где Анечка уже накрыла стол. Я поздоровался с ней, перекинулся парой незначащих фраз о погоде и уселся за стол. С отвращением, благо остался один и ни перед кем не надо было притворяться, я стал хлебать жидкую овсянку, поглядывая в сторону улицы. Отсюда она была мне хорошо видна. Меня же в тени беседки с улицы не было видно.

На траве кое-где блестели остатки утренней росы. Пыль на обочинах уже высохла. Было тихо и абсолютно безветренно. Казалось, все вокруг навсегда застыло, словно зачарованное, и даже кучевые облака, громоздившиеся в несколько этажей на горизонте, замерли, никуда не двигаясь. Они должны принести сильную грозу — скорее всего к вечеру, если меня не обманывали интуиция и опыт. Но пока вокруг царило душное спокойствие. Если так пойдет и дальше, то вполне можно ожидать повторения страшного семьдесят второго года: сорокаградусная жара, запах гари и сизое облако над Москвой, глухие слухи о сотнях погибших пожарных и добровольцев, тушивших горящие в Подмосковье торфяники. Упаси Господь.

Внезапно краем глаза я уловил какое-то движение.

По улице неторопливо шагал в сторону моего дома высокий широкоплечий человек лет тридцати. Время от времени он останавливался возле очередной калитки и совал газеты в ящик, повешенный на забор. Это был Женя Татуев, наш бессменный поселковый почтальон.

В мой почтовый ящик он не положил ничего.

Женя остановился в тени дерева. Неторопливо закурил. Внимательно посмотрел в мою сторону. Я был убежден, что он меня не видит. Но тем не менее я почему-то замер и даже затаил дыхание. Женя потоптался на месте, словно решая, куда двинуться дальше. Наконец отшвырнул окурок и неспешно зашагал в конец улицы. Я смотрел ему вслед.

Странная личность.

Взрослый парень, считай уже мужик, а занимается неприлично женским делом. Еще в школе начал помогать матери-почтальону разносить газеты. И после десятого класса тоже подался в почтальоны. Так и остался при этом деле. Наверное потому, что не пошел в армию. Да, кстати, Анечка, которая знает все про всех в нашем маленьком поселке, как-то рассказывала, что Женя был комиссован по статье, связанной с душевными заболеваниями.

Действительно, Женя всегда производил на меня впечатление человека слегка не от мира сего. Способного на неожиданные поступки.

Тут я невольно усмехнулся. Потому что поймал себя на следующей мысли: что за глупое предположение? Ведь до известных событий я считал Женю совершенно обычным парнем и никак не выделял его среди десятка других поселковых парней. И отнюдь не считал его ненормальным.

Да-а-а… Кажется, у меня начался типичный приступ шпиономании: будь бдителен, товарищ, враг не дремлет! Не ровен час, начну всех подряд подозревать…

А еще это странное совпадение, наводящее на невеселые мысли: нападение волков на усадьбу какого-то незадачливого фермера, случившееся позавчера ночью. Перерезали всех коров в коровнике, устроили настоящую бойню. Слава богу, хозяев с детьми не было дома. Об этом мне в двух словах поведал Антон Михайлишин. Вчера, после нападения на Андрюшу.

Волки.

Да у нас волков с незапамятных времен никто поблизости не видел: последнего, если мне не изменяет память, покойный Пахомов застрелил возле соседней деревни лет пятнадцать назад. А тут на тебе: всего в десяти верстах от поселка волки устраивают ночью резню.

Умопомрачительная жара. Убийства в поселке. Обезумевшие волки. Природа сошла с ума?..

Внезапно из-за забора с соседнего участка, с дачи Глаголевых оглушительно заорало радио. Я поднялся и пошел в дом переодеваться, раздраженно швырнув на стол салфетку. Очарование тихого утра было разрушено. Скомкано, как эта салфетка.

Через десять минут я, уже в резиновых сапогах и брезентовой куртке, складывал в корзинку для грибов все, что приготовил еще с ночи: крепко закупоренную литровую банку с водой, полиэтиленовый пакет с сухим гипсом, тонкие хирургические перчатки и алюминиевую столовую ложку. Туда же я положил термос с чаем и завернутые в пергамент бутерброды, которые мне приготовила Анечка. Прикрыл все это куском брезента. Надел легкую панаму, взял тонкую бамбуковую трость и вышел из дома, предварительно поставив его на сигнализацию.

Прежде чем направиться в лес, я сделал небольшой крюк. Мне нужно было кое с кем повидаться.

На Проточной улице я остановился у невысокого зеленого штакетника, за которым суетилась возле белых «Жигулей» полная женщина лет сорока пяти в цветастом открытом сарафане. Это была Лидия Андреевна Скокова, мать Андрюши. Очень милая, общительная женщина. Она поспешно заталкивала вещи в багажник. Меня она не заметила.

— Доброе утро, Лидия Андреевна, — приподнял я панаму. — Могу я вас отвлечь на минуту?

Лидия Андреевна, тащившая к машине объемистую сумку, как-то странно дернулась и уставилась на меня с таким испуганным видом, словно я по меньшей мере был заблудившимся привидением. Потом она поставила сумку на траву и с явной неохотой подошла к штакетнику.

— Здравствуйте, Николай Сергеич, — тихо сказала она, оглядываясь назад.

— Извините, я не хотел вас напугать.

Вид у Лидии Андреевны был измученный, под глазами красовались плохо запудренные синие круги. Судя по всему, сегодняшняя ночь не пошла ей на пользу. Да и немудрено — учитывая то, что вчера случилось с ее сыном. Сразу же после того, как приехала милиция и «скорая», Андрюшу отвезли в больницу. Федя поехал вместе с ним, а я остался с Леной и Стасей. Обратно Федю привез Антон. Они нам рассказали, что мальчика внимательно осмотрели и сделали укол успокоительного. Осмотр показал, что никаких ранений или травм Андрюша не получил. Кроме психического потрясения. Приехавшие вскоре после этого в больницу родители срочно увезли его домой.

Странная, очень странная история.

— Спасибо вам за вчерашнее, — сказала Лидия Андреевна.

Сказала вежливо, хотя по ее тону я понял, что сейчас она совсем не расположена к разговору. Но мне обязательно нужно было получить ответ на один вопрос. И я решил проявить настойчивость.

— Я могу поговорить с вашим сыном? — спросил я насколько мог учтиво.

— Что вы! — замахала Лидия Андреевна руками. — Ни в коем случае!

— Но это очень важно, поверьте мне на слово, Лидия Андреевна. Я отниму у него пять минут, не больше.

— Нет, — сказала она, как отрезала. — Это невозможно. Он вообще ни с кем со вчерашнего вечера не разговаривает. Тем более мы его сейчас в город увозим. Подальше от этого кошмара! Извините, Николай Сергеич, но… Нам пора.